Искатель, 1996 №5

— Я уже слышала об этом от него и от Кори. Зачем вы повторяете, что он вне опасности? Я хочу одного — чтобы он вернулся домой.

— Он нужен нам, как и вам. Я много бы дал за то, чтобы он немедленно вернулся сюда.

— Если бы я могла, то сделала бы все для того, чтобы ему никогда больше не пришлось встречаться с вами.

— Свяжитесь с оператором 23 из авиакомпании, — еще раз напомнил Борг, словно не слыша горьких сетований Карен.

Она положила трубку. Стена, которую Карен так заботливо и тщательно возводила вокруг своего и Гиллеля счастья, рухнула. Отныне Карен никому больше не верила. Даже Кори. И Гиллелю тоже, а, может быть, и себе самой.

Глава 22

Кори отсыпался за все тревожные дни. Все это время он не смыкал глаз.

Как ни крепко он спал, но в его сознании все же зародилось ощущение, что в комнате кто-то есть. Чуть приоткрыв глаза, Кори увидел Гиллеля. С лицом, искаженным ненавистью, Гиллель склонился над Кори. Морщины, пролегшие в последние дни вокруг губ Гиллеля, углубились, а мышцы лица казались мучительно напряженными. Кори знал, что стоит ему шелохнуться, как Гиллель набросится на него.

Не Гиллель Мондоро — Карл Хаузер. Но почему Хаузер хочет избавиться от него?

Кори широко открыл глаза и натолкнулся на немигающий взгляд Гиллеля. Белый, как мел, контур очертил половину лица Гиллеля. Это светила в окно луна.

Кори медленно приподнялся.

— Что вы здесь делаете? — спросил он. — Почему не спите?

Лицо Гиллеля дрогнуло и начало медленно превращаться в узнаваемое, присущее человеку, которого Кори знал уже несколько лет. Гиллель с выражением мучительного недоумения смотрел на собственные вытянутые в сторону Кори руки.

Кори спокойно, не спеша, сел в постели.

— Вы хотели задушить меня? Зачем?

— Не знаю, что я хотел сделать, — в смятении лепетал Гиллель. — Нс знаю даже, о вас ли я думал, когда вошел в эту комнату.

Кори включил свет.

— Давайте подведем итоги, — сказал он. — Вы по-прежнему скрываете от меня мысли Хаузера.

— Сам не понимаю, что происходит, — ответил Гиллель. — Новые идеи захлестывают меня и какие-то смутные картины всплывают в памяти и воображении. Может быть, я спутал вас с генералом Геслером, эсэсовцем. Он занимал в свое время этот номер. Наверное, я вошел сюда, как лунатик. Геслер причинил Хаузеру какое-то зло, не знаю — какое, но Хаузер, должно быть, ненавидел его… Когда же я сумею, наконец, избавиться от этих ночных кошмаров? И как они вторгаются в мое сознание?

— Два мозга в одном, — сказал Кори. =- Вспомните, как мы проделывали эксперименты, подобные этому, на животных, рассекая их corpus callosum, главный узел нервных волокон, соединяющий оба полушария мозга, и создавали разъединенный мозг? Вспомните, как животные проходили этот путь, ведя себя в основном нормально, но обособленно вводимая в одно из полушарий мозга информация не достигала другого полушария, и два мозговых полушария можно было обучать, создавая у них диаметрально противоположные реакции в связи с одной и той же задачей. Может быть, РНК Хаузера стимулировали только одну часть вашего мозга. Когда эта часть главенствует, вы действуете так, как действовал бы в подобной ситуации он, а когда не главенствует, то как Гиллель Мондоро.

— Я… я чувствую, что должен устранить какое-то препятствие. Вот почему я пришел в вашу комнату. Мне и самому неясно, чего я хотел. Я был во власти какого-то решения, которое, я знал, побуждает меня действовать.

— Это препятствие — я, — сказал Кори. — Я раздражал вторую часть вашего мозга телефонным разговором с Карен и намерением увезти вас обратно в Америку, не так ли? Я действовал в ущерб воле Хаузера, я его враг.

— Согласен с вами в том, что касается двух сфер сознания, Дотторе. — взвешивая каждое слово, сказал Гиллель. — Я хотел бы сформулировать желания и замыслы Хаузера. Тогда мы сможем предугадывать его поступки и предотвращать их.

— В таком случае постарайтесь как можно точнее выражать свои мысли.

— Я всегда продумываю ситуацию, в которой нахожусь, и отлично сознаю, что додаю, но побуждение к действию иногда… как бы это сказать… сильнее, чем мои возможности. Ваша аналогия, связанная с расщепленным мозгом, справедлива, но как могу я контролировать обе сферы мозга одновременно?

— По возвращении домой, в своей семье и привычном для вас окружении, вы сумеете справиться с чуждым влиянием. Тренируйтесь, заставляйте себя снова стать Гиллелем Мондоро.

— Как мы обучали животных в экспериментах над ними?

— Вот именно. Скоро здесь появится Карен. Для нас это будет огромная помощь. Она — часть той жизни, к которой вы привыкли.

— Да, — ненатурально засмеялся Гиллель. — Не думаю, чтобы я мог задушить вас, Дотторе. Это было то, что засело в сознании Хаузера. Я чувствовал себя так, будто нахожусь под гипнозом, но человек не может заставить себя совершить убийство, когда он в состоянии гипнотического сна. Не могу поверить, что Хаузер и вправду кого-то убил.

— Этого мы не знаем, — сказал Кори. — Но как бы там ни было, а вам надо как следует выспаться, да и мне — тоже. Почему бы вам не лечь в свободную кровать в этой комнате?

— Усталость каким-то образом сказывается на мне, подчиняя мое собственное сознание сознанию Хаузера, — сказал Гиллель, откидывая покрывало на второй кровати. — Усталый, я становлюсь менее устойчив к действию его РНК, а после отдыха — наоборот, более устойчив.

Он забрался под одеяло и лежал, подложив руки под голову.

— Хаузер, вероятно, не так давно побывал в Праге. Я помню универмаг на углу Вацлавской площади и Грабена, а он открыт здесь недавно.

— Давайте спать, Гиллель.

— Во время войны Хаузер тоже был здесь. Тогда в переулке возле отеля не было кинотеатра и, конечно, — универмага, но как сейчас вижу: сколько вокруг сновало немецких военных машин! Стоит мне закрыть глаза, и вся эта техника тут как тут. — Гиллель приподнялся на локтях и сел в постели. — Тридцать лет прошло с тех пор, но чехи говорят и сейчас о нацистах так, словно те ушли только вчера. Чехи как будто и теперь страдают от фашистского террора. Это прошлое для них, оно больше не может причинить им никакого вреда. Но настоящее — может.

— Подумайте о том, что вас, может быть, подслушивают.

— Ну и пусть. Того, что они хотят знать, я им не скажу. Кто может заставить меня разговориться? Не сомневаюсь, у них было бы немало хлопот с Хаузером. Он был скрытным человеком и все, что мог, утаивал от них. Он ненавидел их. Они ошибаются, если думают, что смогут получить от меня нужную им информацию. Вы знаете — в свете нашей основной идеи: проверить влияние РНК на «наивный объект», — а теперь и я знаю, что воля не поддается принуждению и стремления не могут быть пробуждены насильно, если хозяин, реципиент противится этому.