Искатель, 1998 №7

— Помирать от скромности. Да и от другого тоже не собираюсь.

Баренбойм усмехнулся, искоса глянул на невозмутимого Натаниэля.

— Ну-ну…

— Володя, ты был знаком с Розенфельдом?

Баренбойм немного подумал.

— С каким? С Ари? Президентом «Интера»?

Натаниэль кивнул.

— Он же застрелился, — сказал Баренбойм. — Так мне говорили.

— Ты как моя бабушка. Ее спрашивали: «Сколько у вас было детей?» Она начинала считать: «Циля, Роза, Миша. Трое!» Ей говорят* «Как же трое? А Мулик?» — «Какой Мулик?» — «Который умер в двадцатом». — «Так он же умер!» — Розовски усмехнулся. — Так и ты. Я спрашиваю: «Ты был знаком с Розенфельдом?» А ты отвечаешь: «Так он же застрелился».

Баренбойм рассмеялся.

— Был, был знаком, — сказал он. — Не очень хорошо, но был.

— Чтоб ты знал, — нехотя сказал Розовски, — он не стрелялся. Его застрелили. Ты что, газет не читаешь?

Баренбойм покачал головой.

— Наши газеты… — сказал он. — Пусть наши газеты читает кто-нибудь другой. Ветераны второй мировой войны, дай им Бог здоровья. Им уже нечего терять… Нет, не читал. По радио слышал. Надо же! Убили. Ай-яй-яй, а как круто стоял… — он покачал головой. — Надо же… Это точно?

— Точно, точно, — проворчал Розовски. — Точнее не бывает.

— Да, дела. Так что ты скажешь? Надо человеку после этого иметь много денег?

Вопрос не требовал ответа.

— А что ты? — осторожно спросил Баренбойм. — Занимаешься этим делом, да?

Розовски ответил не сразу.

— Я еще сам не знаю — занимаюсь или нет. Между прочим, один мой знакомый полчаса назад утверждал, что это все разборки русской мафии.

— Ой, они везде русскую мафию сейчас видят. Какая там мафия! Ты бы у Шмулика Бройдера поинтересовался, как мафия такие дела делает.

— Шмулик Бройдер… — Розовски попытался вспомнить, где он уже слышал это имя. — Чем он занимается?

— Тем же, чем все мы будем заниматься, рано или поздно, — философски заметил Баренбойм. — Беседует со своими родителями.

— При чем тут его родители?

— Они умерли пять лет назад, — пояснил Баренбойм. — Шмулик тоже лежит на кладбище. Третий день.

— Почему?

Баренбойм огорченно вздохнул.

— На выезде из Тель-Авива ужасное движение, — сказал он. — На эстакаде. Три дня назад от Шмулика остались одни воспоминания. И безутешная вдова.

— Прямо эпидемия какая-то, — сказал Розовски. — Интересно, на каком месте в списке рискованных профессий находится профессия «русский бизнесмен»?

— Смотря где, — резонно заметил Баренбойм. — В Израиле, по-моему, довольно низко, а, скажем, в России — думаю, в самом начале списка. Где-то между альпинистом и космонавтом.

— При чем тут Россия? — Розовски пожал плечами. — Я говорю об Израиле. То Шмулик, то Розенфельд.

— Да, Розенфельд… К сожалению, я его почти не знал. Нечего рассказывать. О Шмулике кое-что знал, но вряд ли тебя это может заинтересовать, — сказал Баренбойм.

— Я сейчас сам не знаю, что меня может заинтересовать, — честно признался Натаниэль.

— Только не рассказывай мне сказки, — заявил Баренбойм. — Он не знает. Когда меня спрашивают, почем сейчас доллар, я тоже говорю, что не знаю.

— А кстати, почем сейчас доллар? — спросил Натаниэль.

— Я не знаю, — ответил Баренбойм. — Между нами, — он нахмурился, — я его, конечно, под машину не толкал, но… — он запнулся.

— Но?

— Иной раз руки, честно говоря, чесались. Не удивлюсь, если это тоже не случайность, — мрачно сообщил Баренбойм. — Хотя, конечно, все может быть, но связи Шмулика и его привычки, это… — Он не договорил, с сокрушенным видом покрутил головой. — Мафия… Скажут тоже. Будет тебе киллер изображать самоубийство! Нет, Розенфельд — это не мафия.

Больше они не разговаривали. Розовски думал о своем, Баренбойм — о своем.

«Вольво» остановилась у подъезда.

— Может, зайдешь? — спросил Розовски из вежливости.

— Рад бы, но… — Баренбойм постучал по циферблату своего «ро-лекса». — Некогда. Тетя Сарра дома?

— Нет, как всегда у родственников.

— В Беер-Шеве?

— На этот раз — в Цфате. У моей мамы пол-Израиля в родственниках.

— Будешь звонить — передай привет. — Вдруг Баренбойм оживился: — Слушай, ты так и не женился?

— Нет, а что?

— Давай познакомлю тебя с одной женщиной, — предложил Баренбойм. — Очень приличная женщина, тоже в разводе, детей нет. Бывшая москвичка, недавно приехала. С высшим образованием. Видная такая. А?

Розовски вздохнул.

— Зеев, — сказал он. — У моей мамы есть две хрустальные мечты: купить новую квартиру и женить меня вторично.

— Ну вот! — обрадовался Баренбойм. — Я же говорю! Записывай телефон. Скажешь, от меня.

— Ты не понял, — Натаниэль открыл дверцу. — Это мамина хрустальная мечта. Не моя.

Баренбойм пожал плечами.

— А-а… — разочарованно протянул он. — Ну ладно. Конечно, дело твое. Просто трудно одному… Так передай привет, хорошо?

Он уже собирался отъехать, когда Натаниэль снова наклонился к окошку и спросил:

— А кто сейчас стал президентом «Интера»?

— Левински, — не задумываясь, ответил Баренбойм. — Думаю, что Моше Левински. Он был вице-президентом компании при жизни Ари.

— Тоже из России?

— Мы с ним прилетели одним самолетом.

— Ясно… Ну, пока. Обязательно передам маме привет. Спасибо, Зэев.

— Не о чем говорить.

Темно-вишневый автомобиль мягко умчался в сторону Рамат-Авива. Натаниэль постоял немного у подъезда, словно раздумывая, стоит ли идти домой. Потом неторопливо поднялся к себе на третий этаж.

Приняв душ и наскоро перекусив, Натаниэль подсел к письменному столу и разложил документы из папки Амоса. При этом ему пришло в голову, что очень кстати он сегодня один дома. Мать все еще гостила у родственников в Цфате — он сам, в очередной раз одолжив машину у покладистого Алекса, отвез ее. Он очень любил мать, после развода ему была необходима забота и поддержка близкого человека, потому он и пришел жить к матери, в тесную амидаровскую квартиру, ни разу не подумав об отдельном жилье. Но даже искренняя большая любовь нуждается в небольших перерывах. И материнская забота, случается, может наскучить. Одной из психологических причин разрыва с женой Натаниэль в глубине души считал сложившуюся в семье схему отношений: жена — мать и муж — сын. А может, и нет. Может, действительно, все дело в несходстве характеров. Во всяком случае, иногда ему хотелось остаться в полном одиночестве. Увы, это невозможно.

За это время ему могли звонить домой.

Наверняка кто-то звонил. И, конечно, должен был позвонить из Америки сын. Натаниэль покосился на фотографию пятнадцатилетнего Йосефа, стоявшую рядом с телевизором. Сейчас парню уже восемнадцать, он обещал приехать домой после Песаха. Натаниэль и ждал этого приезда, и чуть-чуть опасался его.

Розовски отставил в сторону чашку с недопитым кофе и включил автоответчик. После первых звуковых сигналов, он услышал:

— Натаниэль, у меня все в порядке. Дело закончил, могу доложить, как только скажешь. Габи, стажер. Пока.