Искатель, 1998 №7

— Шекелей?

— Ну, что вы? За полмиллиона шекелей вы вряд ли купите вдвое меньший где-нибудь в Офакиме. Нет, я имею в виду — долларов.

Похоже, что для Эстер подобные суммы были неожиданными. Натаниэль шагнул к кабинету и остановился.

— Вы там не убираете?

— Сегодня — нет, — ответила Эстер, нахмурившись.

— А вчера?

— Вчера тоже.

Натаниэль вздохнул.

— Ну, а позавчера и подавно. Да, я понимаю… Можно пройти?

— Куда?

— Для начала — в кухню.

— Пожалуйста. Чай, кофе?

— Нет, спасибо, нет времени.

— Не стесняйтесь, кофе и чай мои, — Эстер улыбнулась. — И сахар тоже. Я даже чашки принесла из дома. Хозяин говорил, чтобы я не стеснялась, но я… знаете… как-то неудобно.

— Да, я понимаю. Нет, я действительно не хочу ни чая, ни кофе. И у меня действительно очень мало времени. Но — спасибо за предложение.

— Не за что. — Она поставила щетку в угол, рядом с пластмассовым ведром. — Садитесь.

Натаниэль пододвинул табуретку к кухонному столику, сел. Эстер села напротив, сложила руки на коленях.

— Я вас слушаю, — сказала она.

— Скажите, — начал Натаниэль, — в воскресенье… вы обнаружили Розенфельда сразу же, как только пришли?

— Нет, я уже убралась в кухне и только потом пошла в кабинет.

— Вам ничего не показалось странным… непривычным?

Эстер покачала головой.

— Нет. Окно вот только было открыто. Обычно перед отъездом он все закрывал. А тут… Я сначала подумала, что он задержался, но входная дверь была заперта. Так что я решила, что он просто забыл. Правда, на него это не было похоже, он довольно педантичен.

— Да, понятно. Но ведь он не собирался уезжать. Во всяком случае, в тот момент, когда его убили.

Эстер молчала. Натаниэль озабоченно спросил:

— С вами все в порядке?

— Все в порядке, не обращайте внимания… — тихо сказала она. — Вы сказали — убили?

— Да, вы разве не знали?

— Значит, его все-таки убили… — повторила она.

— Вам это кажется странным?

— Мне? Н-не знаю… — растерянно ответила Эстер. — Я об этом не думала. Но вот самоубийство… — Она замолчала.

— Что — самоубийство?

— По-моему, он не был похож на человека, решившего покончить с собой.

— Н-ну… — Розовски невесело усмехнулся. — Мало кто заранее демонстрирует свое желание свести счеты с жизнью. Не возражаете, если я закурю?

— Нет, конечно, я сама курю.

Розовски протянул ей пачку «Соверена».

— Спасибо, я привыкла к «Европе».

Дав ей прикурить, Розовски спросил:

— Вы видели у него револьвер?

— Нет. Я даже не знала, что у него есть револьвер. Полицейский сказал.

— Инспектор Алон?

— Да, кажется. Он назвал себя, но я не очень понимала в тот момент… Нет, я не видела у него револьвера. Но я ведь и его самого редко видела. Я приходила сюда два раза в неделю. В воскресенье, когда он уже уезжал, и в четверг, накануне его приезда. Так что виделись мы с ним раз или два в месяц, когда он специально задерживался, чтобы заплатить.

— Он платил вовремя?

— Да, конечно.

— Но вы никогда не беседовали с ним… ну, на отвлеченные темы? О его семье, каких-то знакомых.

Эстер снова отрицательно качнула головой.

— Ноя знала, что его бывшая жена живет в Москве. Мне кажется… — Она остановилась.

— Говорите, не стесняйтесь!

— Мне кажется, они собирались помириться…

— С чего вы взяли?

— Он поставил ее фотографию на книжную полку.

— Давно?

— Точно сказать не могу, по-моему, месяца два назад.

— Фотография и сейчас там? — спросил Натаниэль.

— Нет, когда он… то есть, когда его убили… — она запнулась. — В общем, фотография стояла, вернее, лежала на письменном столе. Полицейские забрали ее. Вместе с письмом.

Ага, понятно. Еще один довод в пользу версии самоубийства. Самоубийца перед выстрелом смотрит повлажневшими глазами на фотографию горячо любимой бывшей жены, потом пишет прочувствованное письмо и наконец стреляется. Девятнадцатый век, «Парижские тайны». Такое впечатление, что преступник мыслил исключительно штампами. Или вообще не мыслил.

Розовски снова обратился к Эстер:

— А других причин так думать у вас нет? Кроме появления фотографии, я имею в виду.

— Я знаю, что он недавно отправлял ей письмо. Две недели назад. Он как раз задержался, чтобы рассчитаться со мной, и попросил по дороге отправить письмо. Он сказал, что уже не успевает заехать на почту, а ему важно, чтобы письмо ушло как можно скорее.

— И это письмо было адресовано жене?

— Да, я прочла на конверте.

— Но ведь у них с женой разные фамилии!

Эстер удивленно взглянула на него.

— Но ведь до этого он упоминал свою жену. Он называл ее «Галя». А письмо было адресовано Галине Соколовой, в Москву. Я тогда же и решила, что они собираются помириться.

— Почему?

— Он сказал: «Письмо должно дойти поскорее. Галя получит его, приедет, и начнется новая жизнь, Эстер. Может быть, вам больше не придется убирать мою виллу». Ясно, что он имел в виду приезд жены. А если человек женат, значит, и приходящая уборщица ему не нужна.

Розовски рассмеялся.

— Потрясающая логика!

Эстер тоже рассмеялась:

— Нет, я не то имела в виду… Просто все остальное уже будет определять хозяйка, а не хозяин.

— Ясно. Вы могли бы показать мне кабинет?

Ее минутная веселость прошла мгновенно.

— Это очень нужно? — сухо спросила она. — Честно говоря, мне бы не хотелось заходить туда.

— Очень нужно.

Эстер с явной неохотой открыла дверь.

— Покажите, где что было в тот момент, когда вы его увидели.

Эстер немного подумала.

— Вот, — сказала она. — Вот тут он лежал у стола.

— Головой к окну?

— К центру комнаты. Из-за стола я его не сразу увидела.

— Сейф был раскрыт?

— Да.

— Где, говорите, раньше стояла фотография жены?

— Вон там, на полке. Справа.

— А где ее нашли в воскресенье?

— На письменном столе.

— А лежал он, говорите, вот так?

— Да.

— А письмо?

— Там же, рядом с фотографией.

— На нем не было крови?