Искатель, 1998 №9
Шрифт:
— С чего это вы взяли?
— Во-первых, Аннина обнаружила пропажу одной кофейной чашечки. Сначала она не обратила внимания, чашки в кафе исчезают регулярно. Во-вторых, трое посетителей указали на то, что среди официантов в тот день был один, им не знакомый. Но и официанты в «Лючии» меняются, как перчатки, так что это никого не удивило. А вспомнил об этом некий Ромеро на третьем по счету допросе. И то только потому, что удивился — почему он видел этого нового официанта только один день, его что, сразу уволили?
— Ну-ну, — заинтересованно сказал Тати, — вы уже составили фоторобот?
— Конечно,
Тати хмыкнул и заперся в кабинете — ждать телефонного звонка. У него была своя линия расследования. На показания случайных свидетелей он не рассчитывал и потому с упорством карточного шулера ежедневно перетасовывал колоду своих карабинеров, расставляя их поблизости от городских таксофонов. На все таксофоны людей, естественно, не хватало, но бригадир надеялся, что теория вероятностей хотя бы раз позволит выиграть в эту лотерею.
Сидя за столом, он продолжал размышлять об очень уж умных маньяках, помешанных на шахматах, и пытался вспомнить мысль, мелькнувшую у него ночью, когда он вставал в туалет. Мысль исчезла, не оставив следа, едва он вновь нырнул под одеяло. Здравая была мысль, но — какая?..
Телефонный аппарат на столе бригадира уж две недели назад заменили на последнюю модель «Панасоника», показывавшую номер телефона, с которого производился набор. Рядом стоял еще один аппарат, и бригадир мог, не прерывая разговора, сообщить патрульной машине, куда надлежит мчаться. Последнее время преступник предпочитал звонить с юго-западной окраины города, бригадир именно там сосредоточил большую часть своих людей и сейчас опасался, что убийца мог раскусить его тактику и звонить теперь из другого конца Анконы.
Звонок раздался, как обычно, в десять часов.
— Ошибочный ход, бригадир, — сказал хриплый голос. — Я иду ферзем на f4 и следующим ходом объявляю шах.
Трубку положили, но Тати, естественно, успел записать номер автомата. Убийца действительно раскусил его тактику. Звонок был междугородным — звонили из соседнего города Менчидо, сорок пять километров по Римскому шоссе.
— Он на самом деле может объявить шах? — мрачно спросил бригадир.
Шахматисты сгрудились над доской и переставляли фигуры с такой скоростью, что Тати давно потерял надежду понять смысл.
— Может, — сказал Менотти. — Но мы пойдем вот так… или так… и тогда шах следующим ходом объявят белые. Черным придется отойти ферзем на седьмую горизонталь и…
— Так объявит он шах или нет? — вскричал бригадир.
— Нет, — твердо сказал Менотти, — потому что мы пойдем конем на h3.
Ночью бригадир вышел в туалет с твердым намерением: если потерянная вчера мысль вновь придет в голову, немедленно записать ее на листке бумаги. Мысль не вернулась, но, уже засыпая, Тати все-таки ухватил ее кончик. Утром у него болела голова, и он был уверен, что идея никогда больше не даст о себе знать.
Однако пути подсознания неисповедимы, как неисповедимы пути Господни. По дороге в участок Тати вспомнил и первую мысль, и вторую, объединил их и, вместо того, чтобы ехать к себе, повернул машину в сторону мэрии. По рации связался с сержантом Донати и дал кое-какие указания.
В кабинет мэра бригадира
пропустили без долгих церемоний, и Тати не стал терять времени.— Господин Гаччи, — сказал он, — ваш погибший заместитель, если не ошибаюсь, был женат на вашей племяннице Сильвии?
— Не ошибаетесь, бригадир, — сухо сказал мэр. — Это одна из причин, почему я не намерен долго терпеть эти безобразия. Я просил уже, чтобы прислали другую следственную бригаду…
— Ни к чему, — заявил Тати. — Сейчас мои люди производят задержание Никола Заккариа, вашего личного шофера, если мне не изменяет память.
— Да что вы себе… — начал Гаччи, но не закончил фразу. Щеки его обвисли, будто из мэра выкачали воздух.
— Вам ведь мешал именно Гуэльфи, верно, дорогой Гаччи? — мягким голосом продолжал бригадир. — А Заккариа идеально подходил на роль убийцы-маньяка, да к тому же невидимки. Он ведь с детства играет в самодеятельности.
Да я его сам несколько раз видел в спектаклях, последний раз в «Двух веронцах». Сорок пять лет, выше среднего роста, умение быстро переодеваться и отлично вести роль. Но только — вести роль. Писать ему должен был профессионал. Тем более что и в шахматы Заккариа, насколько я знаю, играть не умеет. Зато вы, господин мэр, неплохо переставляете фигуры. Разряда у вас нет, я справлялся, но видел своими глазами, как вы на городском фестивале два года назад обставили самого Менотти.
Гаччи молчал, глядя на бригадира пустым взглядом.
— Идея была хороша, — закончил Тати, вставая. — Навалить три лишних трупа, изобразить шахматный спектакль… Надеюсь, Заккариа расскажет на допросе, сколько вы ему заплатили за представление.
— Все это бред. — Мэр наконец пришел в себя. — Моего шофера сейчас вообще нет в городе, что вы несете, бригадир?
— Ну да, — подтвердил Тати. — Он звонил вчера из Мен-чидо. Вот я и вспомнил, что вы с нашими соседями организуете перед Пасхой совместную ярмарку. Я долго вспомнить не мог, кого напоминал мне этот невидимка — сорок пять лет, рост и все такое…
Бригадир пошел к двери, не оборачиваясь. Мэра он знал хорошо, так просто тот не сдаст партию. Арестовать Гаччи сейчас не было никаких оснований — нужны показания шофера, нужно заново проанализировать всю игру. Может, даже мэру удастся свести партию к ничьей. Знакомых у него много, а идти напролом у бригадира не было никакого желания. Себе дороже.
Но убийств больше не будет — это главное.
Но зачем, подумал он, выводя машину на осевую линию и включая мигалку с сиреной, зачем он продолжал играть, когда Гуэльфи был уже убит? Неужели только для того, чтобы завершить партию? И сколько людей он готов был еще принести в жертву?
Бригадир поднял трубку радиотелефона и потребовал сержанта Донати.
— Все в порядке, бригадир, — отозвался помощник. — Он уже колется. Похоже, эта столичная штучка, Бергонци, хочет потянуть одеяло на себя.
— Ну и черт с ним, — буркнул Тати, — с меня хватит. Терпеть не могу шахматы.
Павел АМНУЭЛЬ
ПРЯМАЯ УЛИКА
Смерть пассажирки