Искатель. 1976. Выпуск №6

Корабль, огромная махина крейсер, весь, по стойки на бортах, погрузился в пучину и накренился так, что орудийные дула едва не тыкались в хлябь, а надстройки вроде бы рушились на Семена. Палуба стала на дыбы, и он смотрел на нее словно сверху.

Тогда по стоящей почти вертикально палубе, от надстроек к борту, то ли в прыжке, то ли в падении, на ходу выбирая слабину, скатился боцман - рыжий молодой парень.

–  Витька! Витька!
– благим матом завопил Семен, не слыша своего голоса и видя одно - его несет к кораблю. Какой-то метр - да меньше!
– разделял их: Семена за бортом и боцмана, перегнувшегося через леер, чтоб схватить Товарища.

Только Семен уже не мог ждать. Он рванулся к кораблю, промахнулся мимо леера, вцепился в боцманскую штанину. Подскочили другие ребята, с трудом протащили Семена меж туго натянутыми леерами Боцманскую робу Семен так и не мог выпустить из рук. И в тиши госпитального отсека, в тепле, среди родных и знакомых лиц, Семен все равно не мог ослабить хватку пальцев. Мышцы свело, он ощущал боль и ничего не в состоянии был сделать, пока не влили ему в рот сквозь стиснутые судорогой губы полстакана спирта. Он вдруг как-то обмяк и заснул.

Его заставили проспать несколько суток. В полусне он пил бульон и шоколад, так ему рассказывали. Очнулся, когда входили в родную гавань. Врачи на берегу опасались, что он больше не сможет служить на корабле, никогда уже не выйдет в море - такие потрясения не проходят бесследно.

Семена действительно долго мучили ночные кошмары. Особенно детали, неподвижные изображения: серебристые пузырьки воздуха, застывшие в зеленоватой волне; зрак солнца на краю колодезного сруба из туч и ливня, а он глядит на все это со дна; огонек клотика на мачте и трепещущий флаг «червь» на паутинке фала у нока рея.

А на корабль он вернулся, хотя медики долго не соглашались, и что стоило опрокинуть их прогнозы, знали только он да командир корабля с замполитом. Потом Семен хотел остаться на сверхсрочную, но тут врачи взяли реванш…

–  Дядя Сень, дядя Сень!
– Сергунька совал ему в руку телефонную трубку.
– Мамка вас просит. Мамка звонит.

–  Сейчас… - выдавил инспектор, вытер холодный пот со лба, чувствовал: при одном воспоминании о случившемся с ним в океане оторопь его берет и рубашка прилипает к спине. А ведь Ларисе придется пережить на пороге не менее жуткое, и рядом никого не будет.
– Сейчас, сейчас, - заторопился Шухов, словно от разговора с Марией Ивановной могло что-то зависеть.
– Слушаю… Сам толком ничего не знаю… Сергунька молодцом. Ушел Федор? Моторку слышите? Добро. Я Сергуньку к Стеше отведу. Марья Ивановна, я не могу не верить Сергуньке…

Шухов поднялся, все еще продолжая держать на руках мальчонку.

–  Опустите меня на пол. Отдышался я.

–  Да, да…

Они вышли на залитую солнцем улицу. Сергунька было потянул в сторону переволоки, где заводь, откуда ушла па Змеиный Лариса, а инспектор повел его в другую - к школе, что находилась на берегу уже вышедшей из ущелья реки.

–  Семен Васильевич! Вызовите вертолет! А?
– затормошил инспектора Сергунька.
– Летчик даже из самого порога может ее вытащить!

–  Вертолет поздно вызывать. Пока-то он сюда доберется. Понимаешь?
– сказал старший лейтенант.
– Сдается мне, сидит Лариса у реченьки на камушке, словно Аленушка. Помнишь такую картину?

–  Помню… Только не сидит Лариса на камушке.

–  Сидит, - постарался совсем уверенно сказать Семен Васильевич.
– Постращала…

«Что ж еще тебе, малыш ты хороший, скажешь?… подумал Шухов.

– Нечего больше сказать. Зачем только она, эта Лариса, тебя вестником своим выбрала? Не иначе как по-дружески. «По-дружески»… Слишком много у тебя друзей, коли так ими швыряешься! Бывает, видно, такое несчастье с человеком, что от обилия дружбы и ласки паршивеет…»

–  Она не стращала. Она не стращала, - твердил Сергунька.
– Она прямо на порог. Я кричал, кричал… Потом испугался - и к вам.

«Подарочек…» - крутнул головой инспектор. И случись же так, что вот уже год у него на глазах, можно сказать, разыгрывалась эта драма, вмешаться в которую он не имел никаких оснований.

–  Семен Васильевич! Семен Васильевич! Я говорю, говорю, а вы не слушаете, - Сергунька теребил Шухова за рукав.

–  Что?

–  Я давно ей плохого не говорил!

–  Как это - «плохого не говорил»?

–  Лариса спрашивала: «Ну, что обо мне говорят?»

–  Она всегда спрашивала тебя про то, что о ней говорят?

–  Да, - солидно кивнул Сергунька.
– Ее сначала, ну, давно, совсем никто не знал. Потом очень-очень полюбили, а потом совсем разлюбили.

–  Это Лариса так говорила?

–  Она спрашивала и молчала…

–  А ты передавал ей все, что слышал?

–  Ведь ее потом никто-никто не любил. Совсем даже водиться перестали.

–  А ты?

–  Мы стали дружить, когда ее разлюбили.

–  Почему же ее разлюбили?

–  Она сказала: «Я добрая и дура».

–  А что ты ей говорил?

–  Все.

–  Что ж это за «все»?

–  Все, что слышал.

–  Она просила тебя подслушивать?

–  Зачем? Она спрашивала: «Ну, так что обо мне говорят?» Я и отвечал. Все про нее говорили…

–  За это она тебе и берестянку смастерила?
– зло вырвалось у Семена.

Сергунька остановился и, вытаращив голубые чистые глаза, посмотрел на инспектора снизу вверх, раскрыв рот от удивления.

–  Прости, малыш… Не за то она, наверно, тебе «пирогу» строила.

–  Семен, Семен!
– услышал Шухов голос жены будто издалека, а она стояла рядом, за штакетником, что огораживал школьный двор.
– Что случилось? На тебе лица нет. Сергунька мокрый - тонул он, что ли? Сердце чуяло - доиграется он с Ларисой.

Инспектор провел ладонью по лицу.

Пичугина па порог пошла…

–  Свихнулась?

–  Нет!
– крикнул Сергунька.
– Она сказала: «Пройду - вернусь к своим в Ленинград».

Стеша вскликнула было, да прикрыла ладонью рот.

Инспектор сказал:

–  Федор догоняет ее. На моторке пошел.

А ты?… - проговорила Стеша и кивнула в сторону берега, где река, уже вырвавшись из ущелья Змеиного, снова разливалась широким, зеркально-спокойным плесом.

Витька догонит ее! Догонит!
– кричал Сергунька, вцепившись в штакетник и дергая доски что было сил.

–  Догонит! Обязательно догонит, - заторопилась Стеша.
– А мы с тобой здесь подождем, хорошо?

–  Семен Васильевич! Семен Васильевич, не ходите туда! Не ходите к выносу из порога! Батька обязательно догонит ее!

Мне к Антипу надо. К деду Антипу. Понимаешь, Сергунька?

–  Не ходите туда… пожалуйста.,,

–  Я по другому делу.

Вы, пожалуйста, Семен Васильевич, спасите, пожалуйста, Лирису. Она хорошая, она до-обрая-предобрая… - плакал Сергунька, уткнувшись лбом в штакетину.