Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– А какие у вас есть взгляды?

– Разные.

– И политические?

– Да, я за безопасный секс.

Свободная джинсовая рубашка приподнялась на груди, словно под ней улеглась кошка. Джинсовые брюки-стрейч, сандалии, прическа женщины с достоинством леди… Вид женщины, имеющей политические взгляды.

– Хотите свинину-карри?
– спросила она.

– Нет, спасибо.

– А хотите сделаю горячую хачапури?

– Нет-нет.

Я не понимал ее радушия. Из-за Оладько? Выходило, что Поскокцев ей не сказал, кто я и какой материал проверяю. И хорошо. Камилла вдруг проговорила:

– Ну, я слушаю.

О чем?

– Вы же хотите просить меня о сотрудничестве?

Я догадался: Камилла заключила, что опер пришел вербовать ее в негласные агенты. То есть в стукачи. Перейти к разговору о Поскокцеве стало трудней. Оглядев обстановку комнаты, я бросил невнятно:

– Хорошая у вас квартирка…

– Продала, - весело сообщила она.

– А сами куда?

– Тут осталась.

– Как же это возможно?

– Очень просто: частный риэлтер, частный нотариус. А Городское Бюро регистрации в суть сделок не вникает. Сменился собственник, а я здесь прописана.

Последние ее слова вроде бы ни с того ни с сего напрягли меня. Спросил я вполголоса, словно нас подслушивали:

– И кому продали?

– Яше Поскокцеву, моему бойфренду.

Я сделал худшее, что может сделать оперативник, - барменше не поверил. Но моя личная проверка все подтвердила: в Бюро регистрации недвижимости Поскокцев уже числился как новый собственник трехкомнатной квартиры. В жилконторе наивно удивились тому, что старая хозяйка не выписалась, но если у нее нет другой площади, то выписать ее нельзя. Как же он в новую квартиру пропишет жену? И продают ли они квартиру на Вербной? Мне требовалась немедленная встреча с Антониной Михайловной…

Занятость оперативника не спрогнозировать даже суперкомпьютеру. И не зависит занятость ни от приказов начальства, ни от расположения звезд и планет, ни от личных поступков - вообще ни от чего разумного. Какая связь между канализационной трубой в пригородной колонии и моим планом встретиться с Антониной Михайловной? Прямая.

Трое девятнадцатилетних заключенных - кстати, убийц - автогеном вырезали дыру в этой трубе и ползли в ней почти полтора километра, пока не оказались за пределами зоны, куда сливались нечистоты. Побег убийц - дело серьезное. Милиция встала на уши. В том числе и наше РУВД. Двое суток мы с Мишкой Тюниным прочесывали выделенный нам сектор. Оперативное счастье? Мы взяли их на кладбище. Преследование, борьба, стрельба? Ничего подобного. Мы с Тюниным даже растерялись.

Из полуобрушенного склепа вылезли непросохшие парни и запели гимн России. Оказалось, сработала просветительская роль воров в законе, хорошо помнивших старые времена. Они внушили ребятам, что если петь гимн, то охранники стоят по стойке смирно и не бьют…

С кладбища вернулся я на транспорте общественном и тут же пересел на транспорт персональный - «Волгу» отдела уголовного розыска. Вернее, меня пересадили. Труп в квартире. И ехать мне как оперативнику из убойной группы. Я развалился на заднем сиденье, отдыхая в дорожке. Оперативник должен не только сгруппироваться в минуту опасности, но и уметь расслабиться в минуту отдыха. Мишка Тюнин в машинах засыпает мгновенно, как младенец в качалке. Я спросил водилу:

– Далеко?

– На окраине.

– Какая улица?

– Вербная, Вторая, что ли…

– Что же ты ползешь, как верблюд по пескам!
– рявкнул я, пронзенный догадкой…

Труп Антонины

Михайловны лежал на диване в каком-то странном, разобранном положении. Одна нога под себя; вторая не то вытянута, не то вывернута. Одна рука вцепилась в подушку, вторая застыла, пробуя распрямиться. Словно женщина от кого-то отбивалась…

Следственная бригада уже работала. Рябинин вертел в руках пузырек и разглядывал мокрый стол со стоящим на нем каким-то прибором. Мне он сообщил:

– Ингалятор. Вьетнамские лекарства «Звездочка», «Ким»…

– Делала ингаляцию и вдруг упала, - забубенно прозвучал голос, видимо, уже повторявший это не раз.

Голос исходил от человека, сидевшего с низко опущенной головой. Его плешь покраснела так, что порфировидные точки, пятна и кляксы почти стушевались.

– У нее был хронический бронхит, - видимо, тоже не первый раз, повторил Поскокцев.

За все время осмотра трупа я так и не увидел лица мужа: он ни разу не поднял головы. Меня влекло другое лицо, лицо бедной женщины…

Щеки у нее и раньше были впалыми - теперь они прямо-таки провалились. Кожа и раньше была серой - теперь совсем потемнела; и губы почернели, как лента пишущей машинки. Разве нос заостренный? Казалось, теперь он готов вонзиться. Волосы в пепельном клубке, словно женщина каталась по дивану. Взгляд, устремленный куда-то далеко, в пространство, которое нам недоступно…

– Телесных повреждений нет, - сказал судмедэксперт.

– А причина смерти?
– поинтересовался Рябинин.

– Удушье или сердечная недостаточность.

– Доктор, подробнее…

– Подробнее, знаете, когда?

Мы знали: после вскрытия. Естественная смерть. В таких случаях ни следователю, ни оперативнику делать на месте происшествия нечего, потому что нет признаков криминала.

И мы сели в машину.

Постепенно я приходил в себя, и моему рассудку возвращалась здравость. Почему Рябинин не осмотрел квартиру? Потому что естественная смерть. Почему он не поискал полтергейста, ту самую пружину, которая стучала на пленке диктофона? Я вспомнил, что, рассказывая ему о полтергейсте, ни к чему его не привязал: ни к адресу, ни к фамилии. Рябинин просто не знал, что это та самая квартира.

Мы подъехали к прокуратуре. И я взорвался:

– Сергей Георгиевич, это же убийство!

– Неужели?

– Могу поклясться чем угодно!

– Нужны не клятвы, а доказательства.

– Логика доказывает.

– Как же?

– Поскокцев бил жену…

– Многие жен бьют.

– Придумал полтергейст…

– Скажет, что шутил.

– Полтергейст - часть его плана!

– Какого?

– Выманить у жены доллары…

– На дело, на покупку квартиры.

– Фиктивно! Посмотрите, сколько ему выгод от смерти жены! Шестьдесят тысяч долларов получил, с любовницей соединился, квартира на Вербной тоже досталась ему…

– Боря, ты можешь привести еще сотню доказательств. Но все они не будут иметь значения без главного - без причины смерти.

Умом я понимал, что следователь прав. Что было в моей работе самым тяжелым и противным? Нет, не физическая усталость, не голод и недосыпы, не бандитские ножи и пули… Бессилие. Все знают, что такой-то преступник, а ничего не сделать - не доказано. Впрочем, к чему я выворачиваюсь наизнанку, если существуют бандитские группировки, о которых всем известно и никто их не трогает?

Поделиться с друзьями: