Искатель. 2004. Выпуск №10
Шрифт:
– Сергей, ты в Бога веришь?
Я пожал плечами. Вопрос не для тех лет: в шестидесятые-семидесятые не верили ни в Бога, ни в коммунизм, но верили в социализм.
– Вы спрашиваете, потому что я беспартийный?
– А в черта веришь?
– А как же?
– начал я распаляться из-за никчемности разговора.
– Согласись, Рябинин, что от этого случая попахивает мистикой.
Казалось бы, разговор с начальством стимулирует. Мне же в сознание вонзилось нечто, похожее на рыболовный крючок. Слова Филиппа Ивановича о черте соединились со словами деда Никифора. Его предупреждение…
Я подскочил к шкафу с бланками
– Я же не сочинил, Филипп Иваныч.
Ход мыслей Артамонова просматривался: любой здравый начальник думает, как бы от материала избавиться. Но милиция не возьмет, не их подследственность; КГБ тем более - нет признаков подрыва государственной власти. Поскольку начальник упомянул Бога и черта, не прикидывал ли он возможности направить дело куда-нибудь по церковной линии? Пропал труп - без черта не обошлось.
– В моем производстве восемь дел, кроме этого, - сообщил я, что он знал и без меня.
– Раскидаем по другим следователям.
– Далеко ездить до Фруктового…
– Выписывай командировку.
Я прошел в свой кабинет и, дёрнутый подозрением, начал звонить. Найти по телефону участкового в районе, что медведя встретить в наших захоженных лесах. Но я нашел, не медведя, а участкового:
– Лейтенант, как самочувствие?
– Чего-то знобит. А как вы узнали?
– Ясновиденье. Понятые здоровы?
– Какое там… Два куска мяса.
– В каком смысле?
– Запили по-черному…
Как я узнал? При помощи логики. Землекоп получил за эксгумацию деньги - ясно, что гульнёт за компанию с понятыми. А колодезную воду мы пили вместе с участковым. Точность логики следовало проверить. Я позвонил в Бюро судебно-медицинских экспертиз и попросил ту, которая выезжала на эксгумацию. Мне ответили четко и односложно:
– Гриппует.
Теперь уж я не сомневался, что эксперт-криминалист тоже пострадал. Но к телефону в РУВД подошел сам криминалист. Я поздоровался:
– Слава Богу!
– В каком смысле, товарищ следователь?
– Ты здоров и невредим.
– Здоров, но вредим, то есть поврежден: ногу растянул так, что еле хожу.
Дед Никифор прав. И мой начальник прав. Я вспомнил историю с археологами, которые раскопали одну из египетских гробниц и все умерли. Буду чаще мыть руки.
5
Я опять приехал во Фруктовый, где меня ждали трудности. Следственные, бытовые… Главная трудность гнездилась во мне - я не переносил одиночества. Вернее, разлуки с женой. И на сколько дней она, разлука? Утешало, что до города автобусом часа полтора…
Дед Никифор стоял там же, где стоял. У забора. Увидев на моем плече увесистую сумку, деловито спросил:
– Будешь ловить?
– Кого?
– Сбежавшего из могилы Федьку Висячина?
– Дед, кто в поселке пускает жильцов?
– Да хоть я. А зачем не пускать, когда вот изба пустует. Живи.
– Она чья?
– Ничья. Хозяйка померла, наследников нет. Да и кому такая хибара нужна…
И верно. Бревенчатый домик почернел и походил на сарай с окнами, правда, забитыми досками. Лишь крыльцо, видимо, пристроенное недавно, выглядело молодцевато.
–
Дед, а в нем жить-то можно?– Свет и плита есть. А не понравится, ко мне переберешься.
Я поднялся глянуть. Железная кровать, стол да плита. Жить можно. Мне на недельку - согласно командировочного удостоверения.
Отодрав с окон доски, я принялся за кое-какую уборку. Дед помогал: выбрасывал пустые консервные банки, которых было в избе, что шишек в еловом лесу. Мокрой тряпкой протер стол, шваброй помазал пол. И распахнул окна.
– Это ни к чему, - заметил дед.
– Ограбят?
– Кровососы спать не дадут.
– Летучие мыши?
– Комары.
Я распаковал сумку. Кипятильник, растворимый кофе, сахар, булка и колбаса. Принес воды из колодца с участка деда Никифора. В литровой банке вскипятил, достал из тумбочки две чашки, ополоснул кипятком и пригласил деда к столу.
– Непорядок, - вздохнул он.
– В каком смысле?
– Положено отметить приезд.
– Не захватил. Подожди, обживусь…
Кофе ему не шло. После первой чашки я догадался: он привык пить со сгущенкой. В сумке банка имелась. Я открыл. Сладкий кофе дед начал сосать с громкими чмоками, сообщив:
– Я и родился тут, в избе.
– И в городе не жил?
– Как не жить… После войны получили мы с женой квартиру из трех комнат. Куда столько? Пустили пожить молодую парочку, а они возьми да и размножься до трех детей. Плюнули мы и вернулись в свою избу.
– Бросили квартиру?
– Короче, вытурили нас. Да ведь здесь воздух плюс рассыпчатая картошка.
Я пожалел, что не захватил водку, - ехать без нее в деревню, как являться в ресторан без денег.
Не во сне ли я? Еще утром сидел в нашей уютной кухоньке и пил чай. Лида пыталась накормить меня на весь срок командировки. Совала в дорожную сумку какие-то пакеты и пакетики, объясняя их назначение. Я не слушал, запоминая трепещущие пепельные волосы, уже стянутые тоской щеки и губы, готовые задрожать. И вот изба, запах жженой глины от печки, и какой-то киношный дед. Нет, не реалистический сон, а иррациональная картина.
– Ну, Никифор, покойник не нашелся?
– полушутливо спросил я.
– А куда ему деваться, - заметил дед.
– Лег в гроб?
– продолжил я острить.
– Не лег, но в поселке, - внушительно подтвердил Никифор.
Дед острил? Или я его не понял? Или труп вернули, доставив на кладбище? Я уточнил:
– В поселке… Это значит где?
– Надо искать, - посоветовал Никифор.
– Он что?.. Ходит по домам?
– Ага, ходит, - засмеялся дед.
Я не разделяю хамского отношения к старикам. Мол, они такие-сякие. Их надо воспринимать, как, например, воспринимаешь другую национальность. Она не плохая, она другая. Но, похоже, мой дед был уж совсем неведомой мне национальности.
– Кто его видел?
– задал я шизоидный вопрос.
– Да разве он явится? Наозорует - и был таков, - объяснил Никифор.
– Что значит «наозорует»?
– У Мироновны лопнули все банки с огурцами. Его работа.
– Неужели?
– У Мишки Свинолупова за ночь все волосы повылезали,- добавил дед.
– Лишай?
– У него же появляется дева в белом.
– Зачем появляется?
– не понял я.
– Хрен его знает. Постоит у порога и сгинет.
– Куда сгинет?
– Неведомо. А бабку Федосееву ковырнул и поставил вверх ногами.