Искатели сокровищ

— Но серебро ведь у вас есть, — сказал он, — давайте спрячем столовое серебро, и пусть Алиса заставит свою волшебную лозу отыскать серебро — хм?

У нас нет больше столового серебра, — сказала Дора, — Вчера Элайза посылала меня одолжить серебряные ложки и и вилки для вашего обеда у мамы Альберта, который живет по соседству. Папе, наверное, все равно, но Элайза думала, что вам так больше понравится. Наше серебро давно отдали в чистку и, похоже, у папы нет денег чтобы заплатить за чистку, поэтому серебряная посуда никак не возвращается.

— Клянусь душой! — сказал индеец, рассматривая дырку в кресле, которую мы прожгли, когда праздновали день Гая Фокса в прошлом году. — А как насчет карманных денег — много их у вас — хм?

— У нас теперь нет карманных денег, — сказала Алиса, — Но нам вовсе не нужен этот шиллинг. Мы бы очень хотели, чтобы вы взяли его себе, ведь правда?

И мы все сказали «Правда», но дядя не захотел его брать, а вместо этого задал множество вопросов и, в конце концов, собрался уходить. Перед уходом он сказал нам вот что:

— Знаете ли, ребята, я с вами здорово повеселился. Я не забуду вашего гостеприимства. Быть может, бедный индеец однажды сможет пригласить вас отобедать у него.

Освальд сказал, если у него когда-нибудь будут на это средства, мы с радостью примем его приглашение, но он не обязан устраивать нам столь же вкусный обед, вполне сойдет и холодная баранина с рисовым пудингом. Честно говоря, мы их терпеть не можем, но Освальд хорошо воспитан и знает, что следует говорить. И бедный индеец попрощался с нами и ушел.

Этот ужин не принес нам новых сокровищ, но мы очень хорошо провели время и, кажется, наш дядя тоже получил удовольствие от этого обеда.

Мы очень огорчились, что он так рано ушел, и от огорчения почти что не выпили чая, но мы все-таки радовались, что мы угодили бедному индейцу, да и сами хорошо провели время. Как говорит Дора, «спокойная совесть питается своими собственными дарами», так что можно было обойтись и без чая.

Только Г. О. питался чем-то еще и совесть у его была неспокойна (может быть, все дело в желудке), поэтому Элайза дала ему порошок в желе из красной смородины, которое осталось от вчерашнего невкусного обеда.

Но мы все чувствовали себя отлично и надеялись, что Г. О. просто пожадничал насчет кокосового ореха и, главное, что дядюшка из Индии не съел ничего, чтобы повредило бы его желудку — но этого мы не могли знать наверное.

Глава шестнадцатая, в которой заканчиваются поиски сокровища

Итак, приближается конец наших поисков, и то сокровище, которое мы в итоге нашли, оказалось столь удивительным и замечательным, что теперь все изменилось в нашей жизни. Древний дом Бэстейблов вроде как пережил землетрясение и теперь у нас все вверх тормашками.

Следующий день (после того как дядя пронзил своим копьем наш пудинг) начался мрачно. Но нельзя судить о дне по его началу — то был день, предназначенный судьбой для великих событий. С утра никаких признаков великих событий не обнаружилось, все мы почему-то чувствовали себя скверно, папа сильно простудился, и Дора уговорила его не ездить в город, а устроиться в кабинете в тепле и уюте. Она сварила ему овсяную кашу — Дора варит ее гораздо лучше, чем Элайза, у которой вся каша собирается комочками, а внутри комочков непроваренные хлопья.

Мы старались вести себя как можно тише, я даже усадил Г. О. за уроки, как советовал нам Великодушный Благотворитель. Было очень скучно. Бывают дни, когда кажется, что все интересные вещи на свете ты уже перепробовал и теперь осталось только повторять день за днем всякие наскучившие дела и притом одним и тем же образом. Обычно такое чувство бывает у меня в дождливые дни. Но — повторю еще раз — нельзя судить о дне по его началу.

Дикки сказал, если дела пойдут так и дальше, он сбежит из дому и уйдет в матросы, Алиса сказала, что она предпочтет монастырь. Г. О. капризничал, поскольку порошок Элайзы оказал свое действие, и пытался читать две книги одновременно — по одной каждым глазом, и все потому, что одну из этих книг просил у него Ноэль. Это было очень эгоистично, и только справедливо, что у Г. О. разболелась голова, так что, когда он начал жаловаться на мигрень, Освальд сказал ему: сам виноват, ведь я старше и мой долг — объяснить ему, в чем он неправ. Г. О. ударился в слезы, и Освальду пришлось его успокаивать, чтобы он не мешал папе. Освальд сказал:

— Вот увидишь, они придут и съедят Г. О.

И тут Дора сказал, чтобы он не смел обижать маленького.

Конечно, после этого Освальд предпочел не вмешиваться в жизнь своей семьи и отошел к окну, чтобы посмотреть на проезжающие трамваи, а вскоре и Г. О. тоже подошел посмотреть из окна, и Освальд, который умеет быть великодушным и щедрым, отдал брату синий карандаш и два пера для ручки, все равно что новых — насовсем.

Они смотрели вниз, на капли дождя, разбивавшиеся о камни мостовой, и вдруг увидели кэб, неуклюже выехавший из-за угла, со станции. Освальд крикнул:

— Смотрите — карета нашей феи-крестной! Вот увидите, она остановится возле нашего дома!

Все остальные тоже подошли к окну посмотреть. Освальд сказал это, конечно, понарошку и был до смерти удивлен, когда кэб и в самом деле остановился возле дома. К бокам коляски были привязаны какие-то свертки, другие свертки торчали из окон, и все это было похоже либо на семейный выезд на взморье либо на разъездную лавку. Кэбмен спустился, и кто-то изнутри начал передавать ему свертки и пакеты всевозможных форм и размеров, так что тот только поспевал подхватывать их обеими руками да ухмыляться во весь рот.

Дора сказала:

— Надо бы предупредить его, что он перепутал адрес.

Тут изнутри кэба показалась нога, нащупывающая ступеньку (похоже это было на то, как шевелит высунувшейся из под панциря лапкой черепаха, если оторвать ее от земли), затем появилась половина туловища и еще какие-то свертки, а затем — Ноэль крикнул:

— Бедный индеец!

Да, это был он.

Элайза открыла дверь, а мы все столпились на верхней площадке, перегнувшись через перила. Папа услышал, как гремят в прихожей все эти ящики и свертки, и он вышел, совсем забыв, как сильно он простужен. Вот попробуйте выйти не одевшись, когда вы простужены, и вам непременно скажут, что ты непослушный мальчик и не о чем не думаешь. Мы услышали, как наш бедный индеец говорит папе:

— Послушай, Дик, я вчера обедал с твоими ребятами — они, верно, тебе уже рассказали. Чудные котята! Почему ты не познакомил меня с ними? Старшая — вылитый портрет бедной Дженни, а что касается Освальда — он уже мужчина! Пусть меня назовут *нигером, если он не джентльмен! ХМ! Послушай, Дик, я уж, наверное, смогу найти кого-нибудь, кто бы согласился вложить денежки в это твое предприятие — а?

И они с папой ушли в кабинет и плотно закрыли дверь, а мы спустились вниз осмотреть все эти свертки. Одни из них были упакованы в старую грязную газету, другие завернуты в какие-то тряпки, но были там и свертки в коричневой бумаге, только что перевязанные веревочкой в каком-то магазине, и ящики, и коробки. Мы гадали, собирается ли дядя переехать к нам насовсем, или это какой-то товар на продажу. Некоторые свертки пахли пряностями, словно еда. Тут мы услышали, как поворачивается ручка в двери кабинета, и Алиса сказала: