Искатели сокровищ
Шрифт:
— Бежим! — и мы все испарились, кроме Г. О.
– дядя ухватил его за ногу, когда он устремился к лестнице вслед за нами.
— Осматриваете багаж, а? — спросил дядя и мы все спустились в холл, потому что нечестно было бы оставлять Г. О. одного в беде, и мы тоже хотели знать, что в этих свертках.
— Я ничего не трогал, — сказал Г. О. — Вы теперь будете жить у нас? Мы все будем рады.
— Ничего страшного, если и трогали, — сказал наш добрый индеец, — Это все вам и предназначается.
Я не раз уже описывал ситуации, в которых нам приходилось онеметь от изумления, радости или ужаса и тому подобное, но я не припомню, чтобы мы хоть раз были немее, чем когда мы услышали эти слова.
Индийский дядя продолжал:
— Я рассказал одному моему старому другу о том, как приятно я
— Так вы из Ост-Индии, дядя? — спросил Ноэль и дядя сказал «да!», и мы все очень удивились, потому что мы совсем не подумали о той Индии, и считали, что он Вождь Краснокожих. Теперь стало ясно, почему он так плохо разбирался в бизонах и мокасинах.
Он позвал Элайзу на помощь, и мы перетащили все посылки в детскую, и он принял развязать их — одну за другой, одну за другой, пока весь пол не завалил. Папа пришел и уселся в кресло, которое прожгли в день Гая Фокса. Я даже не могу перечислить все вещи, который прислал нам друг нашего дяди — он, должно быть, очень добрый и разумный человек.
Были тут игрушки для младших, и модели паровозов для Дикки и для меня, и множество книг, и фарфоровый чайный сервиз для девочек, красно-бело-золотой, и множество сладостей (в свертках на вес и в коробках), и целая миля тонкого шелка из Индии, девочкам на платья, и настоящая индийская сабля для Освальда, и альбом японских рисунков для Ноэля, и шахматы из слоновой кости для Дикки — вместо ладьи в этом наборе были слоны с башней на спине. А я-то думал, почему станция в Лондоне называется Слон-с-Башней. В свертках из коричневой бумаги, перевязанных веревочками, были коробки с играми или коробки засахаренных фруктов и тому подобное. В коробках, обмотанных старыми пыльными газетами, оказались всякие индийские вещи — в жизни не видал такой красоты. Там были резные веера, и серебряные пряжки, и бусы из янтаря, и ожерелья из драгоценных камней, только не обработанных — дядя сказал, это все бирюза и гранат, и были шелковые шали и шелковые платки, шкатулки, отделанные золотом, и шкатулки из слоновой кости, и серебряные подносы, и еще какие-то штуки из меди. Дядя говорил: «Это тебе, молодой человек», или: «Вот это подойдет нашей маленькой Алисе», или: «Я полагаю, мисс Дора будет настоящей красавицей в этом зеленом платье — хм?»
Папа смотрел на все это, словно во сне, но тут дядя протянул ему нож из слоновой кости и коробку сигар и сказал:
— Мой старый друг послал тебе эти подарочки, Дик, он ведь и твой старый друг, ты же знаешь, — и тут он подмигнул папе (мы с Г. О. это хорошо видели), а папа подмигнул ему в ответ, хотя он сто раз говорил нам, что подмигивать невежливо.
Замечательный это был день. Вот уж когда мы и вправду заполучили сокровище! В жизни не видел столько подарков — целая куча, целых несколько куч, словно в сказке. Даже Элайза получила шаль и, наверное, она ее заслужила, ведь этот она приготовила кролика. Освальд сказал — не ее вина, если нос у нее пупочкой и она никак не научится расчесывать свои волосы — она вообще не любит держать в руках щетку, вот и ковры не чистит. Но Освальд старается быть терпимым даже к людям, которые забывают мыть свои уши.
После этого индийский дядя частенько навещал нас, и его старый друг всякий раз присылал нам еще какие-нибудь подарки. Однажды он послал каждому из нас по соверену (и дядя все честно передал), другой раз мы получили билеты в театр, а еще раз — в цирк, и дядя каждый раз ходил с нами, когда же подошло Рождество, дядя нам сказал:
— Помните, когда, некоторое время назад вы позвали меня на обед, вы обещали, что и вы в свою очередь отобедаете со мной, если у меня наберется достаточно денег на обед. Так вот, я собираюсь устроить для вас обед — настоящий рождественский обед. Конечно, не в самое Рождество — в Рождество полагается быть дома, но на следующий день. Холодная баранина и рисовый пудинг, как мы и договорились. Придете?
Мы сказали, с удовольствием, если папа не будет против, поскольку именно так и полагается отвечать, и бедный индеец, то есть дядя, сказал:
— Нет, папа не будет против, хм, — он тоже придет, клянусь душой!
На
Рождество мы все приготовили для дяди подарки. Девочки склеили ему коробочку для носовых платков и сшили футляр для расчески из остатков своего шелка. Я купил ему нож с тремя лезвиями; Г. О. добыл свисток, необычайно громкий, Дикки заплатил свою долю за нож, а Ноэль собирался подарить дяде индийскую коробочку из слоновой кости, которую ему прислал старый друг дяди в День Феи Крестной, потому что, как сказал Ноэль, это самая замечательная вещь, какая у него только есть, и дядя, наверное, не будет в обиде, что он не сам ее купил.Должно быть, и у папы дела пошли лучше, похоже, дядин друг вложил деньги в его бизнес, и это было все равно что еда для голодного. Все мы получили новые костюмы, а девочкам сшили зеленые платья из индийского шелка, и 26-го декабря мы поехали к дяде в двух кэбах — в одном папа с девочками, в другом мы.
Нам было очень любопытно узнать, где живет наш индийский дядюшка, потому что он не рассказывал нам об этом. Когда кэб поднимался на гору (мы ехали в сторону парка) мы думали, что дядя, быть может, живет в одном из тех маленьких домишек в Гринвиче, но кэб проехал парк насквозь и въехал в большие ворота и еще долго ехал сквозь заросли кустарника, белые от мороза, словно волшебный лес — ведь уже наступило Рождество. Наконец, мы подъехали к одному их тех замечательных, огромных, уродливых с виду домов со множеством окон, которые бывают так удобны внутри, и на крыльце нас поджидал индийский дядюшка, очень роскошный, в теплой синей куртке и желтом кожаном пальто сверху, а на поясе у него была целая связка ключей.
— Может быть, он получил тут место дворецкого, — предположил Дикки. — Бедный старик — нелегко ему будет.
Ноэль сказал — похоже на то, ведь в этих больших домах полагается целая сотня дворецких.
Дядя спустился по ступенькам и сам распахнул дверцы кэба, хотя, по-моему, это не входит в обязанности дворецкого. Он повел нас в дом, в замечательный холл, где на полу лежали медвежьи и тигриные шкуры, а у стены стояли большие часы, (днем на них было солнце, а ночью луна, и каждый час выходил Старик Время с косой, и внизу была табличка «Флинт Эшфорд 1776»), а еще в шкафу за стеклом было чучело лисы, которая ест чучело утки, и повсюду оленьи рога и еще какая-то голова над дверью.
— Пойдем сперва в мой кабинет, — сказал дядя, — И пожелаем друг другу счастливого Рождества.
Тут мы поняли, что он вовсе не дворецкий, и это его собственный дом, потому что только у хозяина дома может быть свой кабинет.
Его кабинет был совсем не похож на папин. Книг здесь не было, зато были сабли, ружья, газеты и башмаки, и какие-то нераспакованные коробки, в которых, должно быть, были еще вещи из Индии.
Мы отдали ему наши подарки, и он страшно обрадовался. Потом он вручил нам подарки к Рождеству — вам, наверное, уже надоело слушать про подарки, так что я расскажу совсем коротко: это все были часы. Каждый из нас получил часы, на которых было выгравировано его имя, и все они были серебряные, только Г. О. получил медные, потому что, как сказал дядя, они подойдут к его башмакам — не знаю что он хотел этим сказать.
Потом дядя взглянул на папу, а папа взглянул на него и сказал:
— Расскажите им все сами, сэр.
И дядя откашлялся, встал в позу и начал речь. Он сказал:
— Леди и джентльмены, мы встретились в этот знаменательный день, чтобы обсудить важнейший предмет, занимавший в последние недели внимание достопочтенного члена, который сидит напротив меня, а так же и мое внимание.
Я крикнул: «Слушайте, слушайте!», и Алиса шепнула мне:
— Забыл, как вышло с морской свинкой?
Дядя продолжал:
— Я намереваюсь жить в этом доме, а поскольку он слишком велик для меня одного, ваш папа согласился переехать сюда вместе с вами и жить тут. Итак, если вы не возражаете, мы все будет жить здесь и, с Божьей помощью, это будет счастливый дом для всех нас. Что — хм?
Он шумно высморкался и принялся целовать нас всех по очереди. Поскольку было Рождество, я не стал возражать, хотя я, конечно, уже слишком взрослый, чтобы меня целовали. Потом он сказал:
— Большое вам спасибо за ваши подарки, но я получил другой подарок, который я ценю дороже всего на свете.