Искры гаснущих жил

— Не столько служить, сколько я понимал, что это — мой шанс быть… полезным для рода. И для себя самого. Я пятый сын. И да, со-родичи не бросили бы меня. И отец нашел бы дело, но… я не был бы самостоятелен, понимаешь? Всю жизнь под опекой… это сложно объяснить.

Таннис кивнула.

— Сидел бы на шее у родичей, а они бы тобой командовали.

— Что-то вроде.

Дело не в родичах, дело в том, что Кейрену казалось: если он сдастся, то те, из парка, победят.

Тепло от одеяла уняло дрожь. И камень в желудке начал потихоньку растворяться, да и вообще ситуация, в которую Кейрен угодил, перестала вызывать злость, скорее уж забавной показалась.

Охотничек.

И специалист по разговорам. На откровенность он вызвать попытался… теперь вот сам о себе говорит да такие вещи, о которых предпочел бы умолчать. Но свидетельница Кейрена слушает.

Это хорошо.

— Честно говоря, я надеялся, что Каменный лог все исправит. Когда живое железо пробуждается, то и раны переносятся легче. Мой брат на разрыв-цветке подорвался. Говорили, что на нем живого места не было, но ничего, выжил. Даже шрамов не осталось.

— И как, помогло?

Она ткнула крюком в угли, подняв облако сизого пепла.

— Ну… сложно сказать.

Каменный лог стал еще одной неудачей, но Кейрену ли привыкать?

— Ты же видела, какой я…

— Красивый, — подумав, сказала Таннис. — Синенький…

— Это лазурь.

Эпатажно, если верить матушке. Но более идиотский окрас и представить сложно.

— А пофигу, — примирительно заметила Таннис. — Синенький и блестишь.

Таннис отошла и вернулась с корзиной углей. Корзину, сплетенную из толстых ивовых прутьев, она поставила у ног, сама же присела на низкую резную лавочку.

— Разрешишь взглянуть? — Кейрен указал на лавочку. Где-то он видел подобную. Таннис, пожав плечами, встала и носком ботинка подтянула лавочку к прутьям.

Видел. Определенно.

Антиквариат.

Красное дерево. Резьба. И отсутствующие накладки из слоновой кости.

— Откуда она взялась здесь?

Лавочка успела зарасти грязью, ножки ее разбухли от сырости, а бархат, которым было обтянуто сиденье, превратился в сальную тряпку. В углу же виднелась грубая вырезанная наживо буква «Т».

— Это я пометила, — созналась Таннис. — Чтоб не сперли…

Вряд ли она приблизительно представляла ценность это вещи.

Историю, за ней стоявшую.

И уж точно не испытывала ни к истории, ни к бывшим владельцам пиетета. В Нижнем городе и вправду все было иначе.

— За что повесили твоего друга?

По тому, как изменилось выражение ее лица, Кейрен понял: не следовало задавать этот вопрос.

Глава 16

От мужа пахло смертью. Кэри научилась различать этот сладковатый терпкий аромат, и сейчас, подавшаяся было к супругу, отпрянула.

Бежать.

И остаться.

Она должна поговорить, иначе…

— Прошу прощения, леди, — сказал он, снимая пальто.

Дым. Копоть. Пламя в камине играет, то добираясь до решеток, обвивая их рыжими лозами, то вдруг истаивая, отступая к углям. Решетки накаляются.

— Смотри, — Сверр прижал ладони к прутьям, и раздалось шипение, а в воздухе запахло дымом и еще жареным мясом. Он же, не поморщившись, повернулся к Кэри и повторил:

— Смотри.

На ладони его остались отпечатки прутьев, темные, с краснотой, с оплавленной какой-то кожей, поверх которой проступали капли живого железа. Они наполняли раны, словно вода ров, и когда наполнили до краев, то ушли под кожу.

— Тебе не больно? — Кэри осторожно коснулась свежей, розоватой кожицы.

— Нет.

Запах остался.

А Сверр вдруг схватил ее за руку и прижал к каминной решетке. Запах стал сильнее, и Кэри, крича, задыхалась от него. Ее кожа сгорала, плавилась, и воняла… как же она воняла…

…и шрам остался.

Сейчас почти незаметный, но…

— Могу я чем-то помочь, леди? — вежливо поинтересовался Брокк. И голос его спас от воспоминаний.

— Да. Мне необходимо поговорить с вами. Это… важно.

Кэри подумала, что он откажет, но Брокк кивнул и произнес:

— Пожалуй, и вправду поговорить необходимо. Но вы позволите привести себя в порядок?

Он выглядел уставшим и расстроенным. Одежда измялась и промокла, туфли были в грязи, да и запах, отвратительный запах цеплялся за Брокка. Где бы он ни был, там произошло несчастье.

Но он ли являлся его причиной?

— Что-то случилось?

Нельзя задавать лишних вопросов, но этот сам вырвался у Кэри.

— Случилось, — согласился ее супруг и щеку потер. — Многое случилось, Кэри.

Он впервые назвал ее по имени. А Кэри вдруг захотелось прикоснуться, утешить, но… Брокк сам избегает ее, и на то имеется причина.

— Полчаса, Кэри. Подождешь? — Брокк вдруг шагнул к ней и руку протянул. Пальцы его почти дотронулись до щеки, но… он остановился и отвернулся.

Почему?

— Полчаса, — повторил Брокк. — И мы поговорим.

Полчаса — это немного. Половина круга, разделенного цифрами, и минутная стрелка перебирается от одной бронзовой метки к другой. Привычно шелестит за окном дождь, и в камине горит пламя.

Оно выглядит безопасным.

И Кэри заставляет себя забыть о причиненной некогда боли. Ей надо думать о другом.

Стол. И скатерть.

Ваза с поздними астрами. Белые и желтые цветы отражаются в серебряных зеркалах тарелок. Брокк наверняка голоден и…

…Сверр всю неделю провел рядом с нею. Он сам менял повязки, разворачивая бинты осторожно, медленно, и ватным тампоном очищал ладонь от мази и сукровицы. Уговаривал потерпеть. И пальцами, едва ощутимыми прикосновениями накладывал новый слой мази.

— Прости, — шептал Сверр и касался губами виска. — Прости, Кэри, пожалуйста… я не знаю, что на меня нашло… я клянусь, что больше никогда… только прости.

Она простила.

Тогда еще ей казалось, что все это — случайность, которая не повторится. Он же обещал, что больше не сделает ей больно.

Ложь.

Остановившись перед зеркалом, Кэри убрала за уши длинные пряди.

— Вы выглядите прелестно, — Брокк появился, когда часы пробили четверть девятого. И голос их, тяжелый, гулкий, разлетелся по дому. Вспыхнули газовые рожки, на миг ослепив отраженным в серебре светом.