Искры гаснущих жил

— Тебе не больно?

Кейрен покачал головой.

Иглы острые, и Таннис, уколов палец, ойкнула, сунула в рот. А Кейрен вздохнул и сел. Длинный хвост его обвил лапы, и кисточка смешно повисла.

— А почему ты вдруг решил… ну… облик сменить?

Приоткрыв пасть, он выдохнул. И облачко пара рассеялось в воздухе.

— Замерз?

Кейрен кивнул.

— Прости, я… принесла одежды. И одеяла надо посмотреть. Я вроде и старалась их выветривать, чтобы не плесневели. Сама не знаю, почему… кому они нужны уже? Все умерли… впрочем, тебе вряд ли интересно.

Пес слабо зарычал, и Таннис села рядом с клеткой. С человеком разговаривать сложнее, человеку приходится доверять, а как верить, когда все вокруг враги? Пес же…

— Пить хочешь? — она отошла за кружкой и, зачерпнув, протянула Кейрену. Воду он нюхал долго, кривился, но все же решился попробовать.

Забавный.

И Таннис, просунув руку между прутьями, дотянулась до кисточки. А Кейрен хвост отдернул и спрятал. Уставился этак, с упреком. И по чешуе дрожь пробежала.

— Одеяла, помню… сейчас.

Очередной Тайник, устроенный Войтехом — Таннис не была уверена, что знает обо всех его схронах — уцелел. И старый сундук, окованный широкими полосами железа, выглядел почти так же, как шесть лет тому. За прошедшие годы он ничуть не полегчал. Вытаскивать пришлось, упираясь обеими ногами в стену. И то сундук выползал медленно, со скрежетом и скрипом. Одеяла, пересыпанные чернотравником, превратившимся в прах, но не утратившим свой резкий едкий запах, уцелели. Таннис вытаскивала их по одному, кое-как отряхивала и несла к жаровне. Конечно, от сырых одеял толку немного, но над жаровней они просохнут быстро, а там…

Кейрен, вернувший прежнее, человеческое обличье, наблюдал за ней, не делая попыток заговорить. Но надолго его не хватило.

— Что это за место, — спросил он и добавил. — Конечно, если это не тайна.

— Не тайна, — Таннис наполняла жаровню кусками угля. Запасов его по уверениям Войтеха должно хватить на несколько дней, а там придется идти к докам, ловить баржу. — Клеренкауэльский арестный дом. Был когда-то.

— Никогда не слышал.

— А до него, вроде, королевская тюрьма… давно… в древние времена.

Под уголь Таннис сунула бумаги и щепу. Промасленная веревка, которую Войтех использовал вместо фитиля, лежала на месте. И Таннис отпилила кусок, растрепала волокна, чтобы горели лучше.

— В совсем древние… еще до смуты… и до пожара. Войтех говорил, что после пожара ваши ушли за реку и там начали отстраивать город. А Нижний людям бросили.

— Может и так. Я не слишком хорошо историю знаю… жаль.

— Мерзнешь?

— Мерзну, — не стал отрицать Кейрен и зябко повел плечами. — Я… вообще плохо холод переношу.

— А я слышала, вы голыми на снегу спать можете.

Таннис не без труда сдвинула жаровню с места. Подтащив ее как можно ближе к решетке, она предложила:

— Грейся.

— Спасибо, — отказываться Кейрен не стал и, протянув руки к углям, блаженно зажмурился. — А на снегу… мои братья могут.

— А ты?

— А я нет.

И снова воцарилось молчание. Тишину нарушал треск пламени, далекий, но меж тем явный голос воды, которая давным-давно обжила нижние ярусы подземного города. Шелест осыпающегося камня и собственное дыхание Таннис.

— Это место нашел Войтех, — она вдруг поняла, что если будет молчать, то вновь расплачется, а плакать на глазах у ищейки — унизительно. Не нуждается Таннис в его жалости.

— Войтех — твой друг?

— Был… когда-то.

— Что с ним случилось?

Руки Кейрена теряли былую бледность, а ладони и вовсе покраснели. Огонь в жаровне разгорался, и воздух над ней дрожал. Таннис, подвинув скамеечку, присела по другую сторону жаровни.

Она ведь тоже замерзла.

Она забыла, до чего холодно в подземельях.

— Повесили, — ответила Таннис на вопрос и, подтянув верхнее одеяло из стопки, закрепила его на крюке. Крючья делал Малыш, он вечно в кузнечных цехах подвизался. И приходил, пропахший металлом, окалиной, углем и потом. Тогда ему было восемь, но шкура на руках из-за въевшейся угольной пыли стала жесткой, пошла трещинами. Левое запястье Малыша пересекал красный рубец, а старая рубаха зияла многими дырочками, словно ее моль поточила.

Не моль — искры.

— Войтех был старше нас всех. Четырнадцать лет.

— А тебе? — Кейрен медленно сжал и разжал кулаки.

— Мне… восемь, когда мы встретились. И двенадцать, когда его не стало.

Таннис сунула ладони меж колен. Так, на корточках, она могла сидеть долго, и Войтех смеялся, что, даже если вытащить из-под задницы Таннис лавочку, та не заметит разницы.

— И да, он заслужил виселицу, если хочешь знать… по вашим законам.

— Закон не для нас, — мягко заметил Кейрен. — Закон для всех.

— Ага, конечно…

— Как вы познакомились? — Кейрен отвел взгляд, но от решетки не отступил, и держал его вовсе не жар, исходивший от угля.

— Обыкновенно…

…в многоквартирных домах царит свое равновесие, шаткое, на грани хаоса, но все же равновесие. И ссоры, которые время от времени вспыхивают, и пьяные драки, — часть его. Здесь, при всем многообразии обитателей, все всех знают, и оттого чужаки, появление которых не такая уж редкость, сразу оказываются на виду.

Войтех был чужаком.

Он сидел на лестнице, опираясь на стену и уперев ноги в кованые перила.

— Пропусти, — Таннис спешила.

Сегодня она разоспалась — уже почти рассвело, а Таннис еще к мостам добираться. Старуха же, с которой Таннис сговаривалась, не станет ждать, отдаст салат другим девчонкам, благо, желающих хватает. И Таннис останется без заработка.

— Куда идешь? — поинтересовался высокий худой парень в черной кожанке, почти новой, с железными заклепками на лацканах и латками на локтях. Таннис как-то сразу сообразила, что латки эти для красоты стоят.

— Не твое дело.

— Не скажешь, — спокойно ответил парень, — не пущу. Хотя… дай угадаю, к пристани? Салат, небось, привезли? И охота тебе возиться?

Неохота. Вставать затемно. Бежать. Слушать ворчание старухи, перебирать пучки свежего хрупкого салата, который надобно промыть и тщательно, чтобы ни комочка земляного не осталось. Вода ледяная, и пальцы сведет судорога… а потом еще к рынку нестись. И толкаться, выискивая местечко или отстаивая от других, кому оно тоже надобно… хорошо, если без драки уступят. Орать, срывать голос, расхваливая салат… продавать пучки и надеяться, что товар разойдется раньше, чем увянет…