Искры гнева (сборник)

У реки грянул выстрел. Над камышами взвился сизоватый дымок. Он смешался с плывущими прозрачными прядями тумана и был почти незаметным.

Гордей постоял ещё немного и, убедившись, что поблизости никого нет, спустился в низину. Вскоре беглецы орудовали у костра и лакомились свежей утятиной. Пусть без хлеба, вместо соли вывалянная в пепле, очень прожаренная — пригорелая, но всё же еда.

Берег реки Гордей и Савка покинули в полдень, взяв направление на северо-восток. Они решили добраться до Чумацкого шляха и по нему через Дикое поле отправиться на Дон.

Идти в этом направлении было легче: впереди стелилась ровная, песчаная, поросшая густой, но невысокой травою степь.

На четвёртые сутки пути, когда кончились низины, где Гордей и Савка каждый день находили себе и воду, И кое-какую пищу, они пошли равниной на север. И к вечеру того же дня очутились около высокой могилы. Подходили к ней осторожно. На вершине могилы ещё издали заметили будто бы людские фигуры. Но когда подошли ближе, то поняли, что это каменные бабы. Они стояли на кургане и вокруг него. Словно когда-то, очень давно, собравшись вместе, вели свой какой-то тайный разговор, а потом вдруг бросились почему-то врассыпную: одни побежали от могилы, а другие, наоборот, начали взбираться на неё, но почему-то не убежали, не взобрались на могилу, а окаменели и вот стоят… Стоят спокон веку. Немые. Пучеглазые. Похожие друг на друга…

Гордей и Савка взошли на вершину кургана. Осмотрелись. Горизонт на юге, казалось, был более просторным. Овраги и балки брали своё начало на севере и, сбегая на юг, как бы расширялись.

Продолжать путь у них уже не было сил. Ноги подкашивались, не слушались. Целый день они ничего не держали во рту. Вчера была съедена последняя горсть тёрна и шиповника. Но не так мучил голод, как жажда. Сегодня с самого утра они нигде не встретили воду — вокруг простиралась сухая, выжженная солнцем равнина. А идти нужно! Им надо обязательно добраться до Чумацкого шляха, ведь там, неподалёку от него, на севере — селения, люди…

Смеркалось. Беглецы решили здесь отдохнуть, переночевать. Но расположились они не на могиле, куда может заглянуть всякий, кто бродит степью в поисках поживы или приключений, а немного дальше, в ложбинке. Спали и дежурили по очереди.

Ночь прошла спокойно.

На рассвете дежурил Савка. После спа, отдохнув, он чувствовал себя бодрее. Но пережитое всё время давало о себе знать: Савка стал молчаливым, замкнутым. Он во всём полагался на Гордея: пусть ведёт куда хочет, что хочет, то и приказывает — Савке безразлично, он всё будет исполнять. Только когда пошли на восток, к Донцу, он оживился — у него закралась надежда побывать в Зелёном хуторе.

О многом за эти последние дни передумал Савка. Кажется, вся его жизнь снова прошла перед ним. Воспоминания всплывали и всплывали одно за другим. Но то, что произошло на подворье около хаты, не покидало его ни на минуту. Перед глазами всё время стояла мать… Вот она, молодая, какой запомнилась ещё с далёких детских лет, ведёт его с собой куда-то в гости… Вот, смеющаяся, радостная, поздравляет его со счастливым возвращением с Дона… Вот встречает его — кузнеца… А вот с тревожным криком "Сынок!.." заслоняет его от пули и падает…

Савка не раз порывался повернуть назад, в своё село, чтобы встретиться с Кислием один на один и рассчитаться с ним. Но осмотрительный Гордей всё время сдерживал его. "Подожди… — говорил он. — Ещё будет время. Не убежит…" И они идут и идут всё дальше в степь. А куда?.. Зачем?..

Сидя в ложбинке, Савка всматривался в розовеющее небо: там, по ту сторону могилы, скоро запылает восход и с багряного полукруга на горизонте ударят, пронижут синевато-голубой простор золотые длинные копья — и над степью помчится новый день.

Вдруг ему показалось, что каменные бабы, которые всё время маячили, прячась во мгле, начали будто двигаться, спускаться с кургана, собираться вместе, и Савке даже почудился их разговор. Он поспешно разбудил Гордея.

— И правда! — удивился Головатый. — Чертовщина какая-то! Ожили они, что ли?.. Да нет, это же люди… — вздохнул он облегчённо. — Но откуда они? Кто такие?

Когда совсем рассвело, Гордей и Савка разглядели около могилы возы в упряжке волов, лошадей и верблюдов, столпившиеся группы людей. По всему было видно, что это не татары. Если б сюда пришли ордынцы, то они были бы только на лошадях. Да и речь доносилась не татарская.

— Пошли навстречу, — сказал Гордей. — А то ещё примут за каких-нибудь лиходеев. Ведь всё равно нас увидят…

Вначале в лагере никто не обратил внимания на появление Гордея и Савки. И только когда стали готовиться в путь, их заметили. Окружили, начали с любопытством рассматривать. Что за люди? Босые, в порванной, испачканной грязью одежде. Один — высокий, широкоплечий, на юном лице ещё только пробился золотистый пушок, голова тоже золотистая, курчаво-кудлатая. Другой — кряжистый, в летах, с одной рукой, лицо, округлое, заросшее седой щетиной, кажется суровым, но в глазах пляшут весёлые огоньки.

— Кто такие? — спросил один из всадников — высокий, худощавый, в долгополом кафтане.

— А мы тоже не знаем, кто вы… — ответил спокойно Головатый, окидывая взглядом собравшихся людей, одетых в жупаны, свитки, длинные бурки и короткие тулупчики, — такую одежду носят обычно донские и запорожские казаки. Все незнакомцы были вооружены бердышами, ятаганами, саблями, ружьями или гаковницами.

— Отвечайте, когда спрашивают! — сказал сурово и повелительно высокий, шевельнув длинными чёрными усами.

— Казаки-чумаки, — ответил сдержанно Гордей. — Ищем лучшей доли…

— Отбились от обоза?

— Беглецы?

— Да, убежали, — подтвердил Савка.

— От пана?

— Боярина?

— Да нет, — сказал Головатый, — объяснять долго придётся. А если коротко, сцепились мы с одним богатеем-серебреником и его приспешниками и, признаться, проиграли баталию. Вот так.

— Это было в Каменке, — добавил Савка.

— А может, они разведчики?

— Из царского войска…

— Да нет, вроде не похожи…

— Какие мы царские разведчики?! — возмутился, не выдержав, Гордей. — Да в своё время на Сечи…

— На Сечи был, говоришь? — прервал его черноусый. — Когда и с кем?

— Дважды с кошевым Сирком проведывали Крым, — проговорил с безразличием Гордей, которому уже стал надоедать такой настырный допрос.

— Какого куреня?

— Уманского.

— У нас будто бы есть из такого?

— Да, должны быть.

— Из Сечи много пришло…

В это время раздалась команда трогаться в путь.