Искры гнева (сборник)
Шрифт:
Ведя разговор, Головатый одновременно проверял готовность притороченного к седлу коня оружия и внимательно поглядывал на крытую очеретом избу.
Посреди улицы Гордея встретил Сторожук.
— А мы думаем-гадаем: где это наш проводник ходит-бродит? Не клад ли, случайно, ищет? — деланно весело выкрикнул он и развёл широко руками, будто для объятий.
Но Головатый даже не остановился.
— Пошли, пошли быстрее, — стал подгонять Гордея Сторожук, — услышишь приятное для себя. Мы очень много думали, и так, и эдак, и решили согласиться с тобой — дать приют тем, кто будет возводить нашу цитадель. Как видишь, всё хорошо! Ей-богу,
Гордей был рад такой новости и вместе с тем удивлён поведением Сторожука. Что это он так панибратски ведёт себя? По имени, правда, не называл, но и ни разу не произнёс: "господин", "милостивый сударь", как это было до сих пор. И вообще почему это вдруг повеяло таким мягким, тёплым ветром? Надо проследить, откуда он дует…
Вошли в небольшой, отгороженный от улицы каменными плоскими плитами, чистый дворик. За длинным, покрытым полосатой скатертью столом сидел, подперев щеку рукою, Балыга. Рядом с ним — справа и слева — стояли два вооружённых саблями человека. В стороне, на каменной плите, сидел строитель Маслий. А в нескольких шагах, у стены избы, горбился, с низко опущенной головой, татарчук Гасан. В длинном, почти до пят, тулупе он был похож на прислонённое к стене пугало.
Увидев Сторожука и Головатого, Балыга перестал допрашивать Гасана, предложил прибывшим сесть и, немного помолчав, строго сказал:
— Татары — наши враги. Мурзакам не место среди нас, христиан. А тем более разведчикам! Смерть! В море его! Пусть плывёт в свой Крым!
Татарчук побледнел, пошатнулся, но не упал, только ещё ниже наклонил голову и словно окаменел.
Балыга покряхтел, будто прочищал горло, и стал смотреть на дымок, который вился из трубы, клонясь то в одну, то в другую сторону.
— Господин полковник, — заговорил Головатый и обвёл глазами всех, кто был во дворе, — это правда, татары — наши враги, неволят наших людей. Пощады людоловам-мурзакам не было и не будет. Но этот хлопец, как мне известно, сам был невольником, служкой у изюмского полковника Шидловского. Убегая от него, помог освободить из неволи наших людей. Хлопец без языка. Так что, наверное, не разведчик. И пусть бы себе жил.
— Если без языка и помогал в добром деле, тогда господин Головатый имеет основание так говорить, — поддержал Гордея Сторожук.
Балыга поднялся, подошёл к татарчуку, открыл ему рот, заглянул.
— Значит, беглец от Шидловского?
Гасан кивнул головой.
— Шидловского… — сказал многозначительно полковник и переглянулся со Сторожуком. — Бригадира Фёдора Шидловского… Отведите в хату! — приказал он казакам.
Татарчук повеселел. Выпрямился. Широко открытыми глазами глянул перед собой, задержал взгляд на Головатом. На порозовевшем от радости и волнения лице юноши скользнула едва уловимая улыбка.
Завтракали за тем же длинным столом посреди дворика. Приятно пахло свежеиспечённым ржаным хлебом, вяленой и жареной рыбой, луком и огурцами, только что вынутыми из рассола, заправленного укропом, хреном и листьями вишни. Во двор доносился шум моря.
— Эту чарку я поднимаю за славное рыцарство, — начал торжественно Балыга, — и за одного из них — господина Головатого!
— За наше соглашение, — вставил Сторожук.
— Да, за наше соглашение, за то, чтоб люди, которые осядут здесь,
в Приазовье, имели охранные ярлыки и безопасность, — подтвердил полковник.Головатый поблагодарил и сказал, чтобы работных людей, строящих крепость, вписали в реестр, который будет создаваться кошем. Прислушиваясь к обещаниям полковника, он думал: "Ничего, когда сюда соберутся бедняки, мы добьёмся своего. У самого чёрта вырвем эти ярлыки…"
Во время разговора о крепости строитель Маслий сказал, что ему нужны срочно для работы люди. Головатый посоветовал снарядить гонцов-вербовщиков, а в какие сёла и хутора они поедут и к кому именно должны обращаться в тех поселениях, он скажет, когда вербовщики будут готовы выезжать в дорогу.
Допив свою чарку, Гордей поспешил на улицу, где его ждали Хрыстя и Семён.
Завтрак Балыга и Сторожук уже вдвоём продолжали в хате. Они выпроводили всех, кроме Гасана, который должен был стоять у двери, чтоб никто непрошеный не мог к ним войти.
— А вы, пан судья, умненько придумали, как уломать этого бунтовщика, — начал Балыга, наполняя бокальчики водкой, и довольно усмехнулся, — ей-богу, умненько.
— Вы тоже хитро сказали о ярлыках, — усмехнулся и Сторожук. — А Головатый, кажется, начал было понимать, что кош алешковцев на землях крымского хана, а здесь Дикое поле. Но когда вы пообещали эту безопасность, он, не докумекавши, успокоился и начал за реестр…
— Обещанка-цяцянка, а дурню… — Балыга скрутил дулю, взмахнул рукой и с удовольствием выкрикнул: — Вот!
Оба весело расхохотались.
— Пусть тешится!
— Ишь, реестра захотелось!..
— Скоро перехочется…
— А работных для нас он найдёт…
— Найдёт. Работные, конечно, будут.
— Сегодня нужно послать нарочных в Алёшки, — будто кому-то приказывая, сказал Балыга. — Пусть растолкуют там, что мы делаем и что будем делать. Об этом самом нужно сообщить и нашим соседям в Черкасске. А в первую очередь в Белгороде и Изюме.
— С Шидловским нам придётся подружить, — сказал с ударением Сторожук, — сосед значительный.
— У нас с полковником, то есть с бригадиром Шидловским, нет ничего спорного.
— Размежуемся, как добрые соседу.
— На земли его не заримся.
— И людей из Слобожанщины заманивать не думаем.
— А если Головатый и туда кинет клич?
— Тогда он и будет отвечать.
— Верно.
— Мы можем Шидловскому даже возвратить его безъязыкого слугу.
— А может, лучше пусть выкупит?
— Правильно, если нужен, выкупит.
Гасану не всё было ясно из разговоров двух подвыпивших урусских эфенди. Но кое-что он понял. Нужно было обо всём этом кому-то рассказать. А кому? Единственные друзья у него здесь — Хрыстя и Семей. Однако что они могут сделать, когда сами ищут защиты. А может, Головатому? Наверное, ему интересно будет знать, о чём говорили эти люди. Но где его найти?..
Не густо людских поселений в Дикополье. Домики, хижины, землянки-норы, шалаши жмутся друг к другу на берегах речек в зарослях дебрей, замерли, чтобы быть незаметными, чтобы спрятаться от опасности. Далеко они одно от другого, связывают их только прорезанные колёсами дороги или протоптанные в чаще и в травяных зарослях едва заметные извилистые тропинки. Благодаря этим дорогам и тройникам радостная или печальная весть быстро передастся от поселения к поселению, от человека к человеку.