Искры на воде (сборник)
Шрифт:
— Никодим дома? — спросил он.
— Вечером будет, сейчас на Тагул пошёл.
— Подождём, куда притулиться можно?
— Где и всегда — место свободное. Кухарка накормит на кухне.
Когда братья сидели, дожидаясь хозяина, Евсей сказал:
— Делай вид, будто ничего не случилось. Ни к чему разговоры.
— Может, Никодим и сам промышляет этим делом? — вдруг проговорил Родион.
— Вот и помалкивай, раз додумался.
— Я и помалкиваю.
Никодим приехал уже затемно. С Тагула привезли много хариуса, вся челядь и батраки взялись за засолку. Хариус — рыба вкусная, но очень нежная,
— Бог в помощь, — сказал Евсей, подходя к Нестерову.
— Спасибо на добром слове, давно прибыли?
— К обеду, маленько отдохнули.
— За рыбой на конях ездили, здесь напрямую поближе будет. Теперь прибрать надо, не то протухнет.
— Себе или продавать повезёшь?
— Поглядим. Конечно, сбывать надо, куда её столько, только сейчас нужно сохранить до морозов, потом и везти можно. А ты чего спросил, взять хочешь?
— Взял бы немного, угостить своих.
— Завтра поедешь?
— Да.
— Лошадь твоя во дворе, когда поедешь, я тебе и отсыплю, сколь захочешь; только мы после обеда поедем снова; пока рыба скатывается, надо успевать. Спать будем зимой.
Утром, когда Евсей запряг коня и собрался было уезжать, на крыльцо вышел Никодим.
— Евсей, собрался, что ли?
— Собрался, чего ждать?
— Погодь. — Никодим спустился с крыльца и подошёл к телеге. — Ты к Хрустову когда поедешь?
— Река только встанет, и поеду.
— Передай ему, что я исполнил его просьбу — он знает, про что разговор.
— Передам, отчего ж не передать.
— Чирей, неси-ка ящик! — крикнул хозяин.
Работник вынес небольшой ящик, сколоченный из дранья, и поставил на телегу. Там, прикрытая травой, лежала уже посоленная рыба.
— Сколько с меня? — спросил Евсей.
— А, пустое. — Никодим направился в дом, оглянувшись, крикнул: — Так ты не забудь передать!
— Не забуду. Спасибо за рыбу.
Хозяин, не оборачиваясь, махнул рукой и скрылся за дверью.
28
Хрустов большую часть лета прожил в Тайшете: дела с торговлей шли хорошо, но была возможность ещё больше расшириться и окрепнуть. А дело без доброго помощника оставлять нельзя было. Такого помощника, как Лаврен, в Тайшете он не нашёл. Были разные: послушные, работящие, но исполнительные только по приказу. Даже видимую выгоду самостоятельно использовать не могут — только с указки. Привыкли «шапку ломать» перед хозяином, а чтобы головой поработать, так это, мол, не моё дело. Но хоть такие, да в меру вороватые. Илья Саввич видит, кто и сколько прибирает себе, но пока терпит, понимает, что честных приказчиков не бывает. Разные мелочи, конечно, огорчают лавочника, но, в общем, дела идут прибыльно. Дочка радует: проявила усердие к учёбе; учитель доволен, хвалит.
Иван Иванович Свешников, учитель из политических ссыльных. Наводнили они Сибирь-матушку после января 1905 года. И в Тайшете их много. Среди них разные люди: есть мастеровые, которые работают на лесозаводе, на железной дороге, есть учёные, они пробиваются уроками для недорослей, как Свешников. Эти люди руками заработать себе кусок хлеба не могут, но знания имеют и языки разные понимают — этим
и пользуются местные граждане, кто способен оплатить учёбу своих чад.Свешникова посоветовал Хрустову урядник, с кем у лавочника сложились добрые отношения.
— Приглядись к нему, он ранее где-то в самой Москве учительствовал, да вот попал под влияние. Конечно, дурак, что вовремя не разглядел яму, да только что теперь? Они у меня под приглядом, этот самый тихий, гляди, что и сгинет от голода. Один живёт, кабы чего не удумал, а мне потом отвечай.
— Плохо кормит политика.
— Ты присмотрись, ему же не политике учить, а другие знания давать.
Илья Саввич поговорил с Иваном Ивановичем, сошлись в цене. Плату назначил такую же, какую получали и другие учителя, но лавочник предложил ещё и место для жилья, небольшую каморку и столование. Довольный Свешников готов был приступить к работе сразу, но пришлось ждать, пока Илья Саввич уговорит дочь. К его удивлению, дочь согласилась сразу, и занятия начались. Лизавета относилась к учителю уважительно, как к любому взрослому человеку, усердие проявила необыкновенное.
— Удивительная девочка, — говорил Свешников отцу. — Столько вопросов, столько желания к познанию, всё впитывает с первого раза.
— Это не вредно для неё? — спросил Хрустов.
— Не понял?
— Для головы не вредно, не свихнётся от учёбы?
— Что вы! Знания делают человека выше, чище, благороднее.
— Это от чистых помыслов вы против царя пошли?
Свешников сначала немного растерялся, но потом сказал:
— От чистых. Если вы хотите, мы поговорим об этом, но, разумеется, без ребёнка, чтобы не смущать её.
— Что ж, давай поговорим.
Свешников рассказал много интересного, о чём Илья Саввич и не догадывался.
— Интересные сказки.
— И страшные. Это не песочные часы перевернуть. Чем больше размышляю об этом, тем больше сомнений. Вы не думайте, вашей дочери об этом я рассказывать не стану.
— Будь любезен.
Отношения к учителю у Хрустова не изменились. Он понимал, что во всём сказанном учителем есть рациональное зерно, но, как в любой сказке, попробуй разобрать, где ложь, а где намёк. Но в основном Хрустов остался доволен обучением дочери.
Однажды Илью Саввича снова потревожил урядник, пришёл в лавку и сказал Хрустову:
— Пойдём в участок, дело есть.
— На-ка, горло промочи, — лавочник налил уряднику водки.
— Всё к одному, давай.
Крякнув от удовольствия, вытер усы рукавом и кивнул:
— Пойдём, узнаешь кое-что интересное.
В участке он подвёл Хрустова к двери и стал слушать.
— Расскажите, господин Дамкин, ещё раз, всё по порядку, о чём вы хвалились в торговых рядах в присутствии сельчан.
— Это истинная правда! — воскликнул визгливый голос. — Ничего я не выдумывал.
И этот противно-визгливый голос стал подробно рассказывать про распутные действа с гражданкой Хрустовой Лизаветой, дочерью лавочника Хрустова. Он называл такие подробности, что даже урядник сначала покраснел, потом покрылся испариной.
— Хватит, — тихо сказал он и медленно открыл дверь.
За столом сидел сотский и допрашивал Дамкина, серую мышку улицы, которую, даже если и увидишь, не запомнишь никогда.