Искупление

— Мне нужно, чтобы кто-то отнес Вячко в его избу. Я вернусь к себе за настойками и посещу его.

Деревенские молчали, кто-то, убедившись, что парень остался жив, уже развернулся и шагал к собственному дому. Красочное выступление колдуньи окончилось.

Остался Ждан. Пошатнулся, цепляясь за колодец подтянул тело на ноги и, прочистив горло, кивнул.

— Я отнесу. Предупреди мою женушку, что к обеду не поспею, пусть не волнуется. Она за домом, землянику собирает, наверняка не услыхала этого переполоха.

Ей оставалось вымученно улыбнуться, соглашаясь с условием, быстрым шагом направиться сначала к избушке пары, а затем уже к собственному срубу.

То, что магия отзывалась так покладисто — завораживало. Словно огромная ластящаяся к руке кошка. Пока гладишь, она будет нежна с тобой. Но стоит потянуть за хвост, потребовать больше, чем тебе положено — она тут же выпустит когти.

С бессознательным парнем пришлось провозиться до самых сумерек. Вячко метался на короткой лавке, взмахивал руками, отгоняя от себя воображаемое зло. Всхлипывал и скручивался в пустых спазмах. Ведьма продолжала хладнокровно вливать в него отвары, ложкой разжимая плотно стиснутые зубы, до рези впиваясь ногтями в бледные щеки. Если он хочет жить — должен выпить. От чахотки, пневмонии, от давящих страхов. Ложка за ложкой, пока мутные глаза не прояснились, а тот с хрипом вскочил, сел на лавке.

В грязной избе было темно, Агидель не нашла свечей. Громко храпящий на печи отец парня дышал перегаром и на их присутствие не реагировал, ей не хотелось намеренно его будить. Равнодушный к жизни и сыну, Мирон прилежно топился в алкоголе. Дни его были сочтены, она чуяла крупного беса, вгрызающегося в гнилое пропитое нутро.

Нашарив на кособокой табуретке у лавки кружку с мутным березовым соком, парень сделал несколько крупных глотков и снова зашелся кашлем. Взгляд исподлобья следил за Агидель.

— Спасла значит. Почему?

Говорит, пришел в себя и не бредит, ей было этого вполне достаточно. Удовлетворенно кивнув, она встала с табуретки, направилась к столу, где разложила всё необходимое. Время позднее, она слишком устала, пора домой.

— Было скучно. Может просто потому, что могла.

Парень за спиной засмеялся. Зло, тихо, будто тех самых слов от неё и ждал. Агидель не услышала шагов, неожиданно цепкие пальцы вцепились в её запястье и швырнули к стене. Лопатки врезались в прогретое за день дерево, Вячко навис сверху. Не страшно, она сумеет осадить его одним заклятием, слово её крепко. Но то, как безумно горели его глаза в темноте избы… По телу пробежался рой мурашек, поднял волоски на загривке.

— Вы одинаковые, так ведь? Что Чернава со своими играми, что ты — обе суки бесовские. Сегодня я видел твою учительницу, знаешь? Услышал голос из колодца и наклонился посмотреть, вдруг кто упал. Она потянула меня за собой. Пела и пела, цеплялась за волосы и руки, пока я хлебал воду вместо воздуха.

— Ты бредишь или пьян. В Чернаве нет больше силы, всё забрала я. — Голос не дрогнул, Агидель не попыталась выдернуть руку, просто разжевывала очевидное. Медленно, устало, как взрослый говорит с перепуганным ребенком. — Ты же сам её хоронил, как ей оттуда выбраться?

Бледная кожа посинела ещё больше, пухлые губы Вячко задрожали, а пальцы на запястье Агидель сжались с такой силой, что она невольно вскрикнула, потянулась к ним свободной рукой. Ледяные и каменные, его хватка напоминала цепкость неуспокоенного.

— Да, хоронил, сбросил, как собаку в вырытую яму, надеялся, что её размоет паводками и тело сожрут волки. Разве достойна она иного? А она выбралась. Слышишь, ведьма? Она выбралась.

Сердце трусливо сжалось, пропустило удар, завязался в узел страх внизу живота.

— А кол? Ты цепями её сковал? Всё сделал, как положено?

Он сам разжал свои пальцы, медленно отступил от неё. Теперь Агидель потянулась следом.

— Не тратил ни мига на её тело, думал, чему там восставать? Сколько хоронили ни один не воротился, глупые байки да россказни. А она не мертвая, слышишь? Ведьма-то живая. Всё смеялась и пела, пела твоим голосом. Она вернется, влезет в твою шкуру и мором вытравит всю деревню. Она пообещала мне. Чернава сказала, что начнет всё с тех, кто первую ниточку в череду изменений вплел. Сдается мне, она идет за твоим дорогим калекой. Как думаешь, теперь она его и рук лишит? Или сразу головы? — Голос парня надломился, зашелся безумным хохотом, а она ринулась прочь из маленькой пропахшей перегаром избушки.

Всё бежала вперед, задыхалась, смех Вячко подгонял, толкал в спину. С одной тропинки на другую, сжимая во влажных от испуга ладонях края путающегося в коленях платья.

Изба мальчишек встретила её тишиной. Распахивая двери, Агидель уже знала ответ — никого из них она там не найдет.

[1] В славянской мифологии человеческое существо, совмещающее в себе две души: человеческую и демоническую.

[2] фигурная дверная петля, вытянутая поперек дверного полотнища

Глава 12

Деревенская простота и полное отсутствие подозрительности у Ждана стали для них настоящим благословением: парни не смогли бы найти скотомогильник своими силами. Взгляд Бестужева и Елизарова запросто мог скользнуть мимо этой неприметной, казалось бы, вытоптанной животными, узкой тропинки. Едва заметная среди высоких кустарников, она коварно провела их по широкой дуге вокруг деревни, а затем нырнула в непроходимую чащу.

Через плотно переплетенные ветви кустов орешника и колючую малину, через высокие заросли густого шумящего папоротника. Уже на десятой минуте пути Славик за спиной Саши брезгливо подвыл и сбросил с виска крупную оленью кровососку. Периодически поскрипывание колес затихало, сзади слышалось ожесточенное почесывание. Бестужев не мог отказать себе в удовольствии оборачиваться на каждый из психозов друга, тянул губы в снисходительной улыбке. И тогда инвалидное кресло снова ехало вперед, раздосадованный Елизаров кривился, набирал скорость резкими рывками рук.

Большую часть пути Славик не мог преодолеть сам — на дорогу выползали широкие корни вековых дубов и высоких сосен, тогда Бестужев тянул коляску волоком. Когда начались первые овраги — оба парня пропотели насквозь. Они ошиблись, не стоило соваться сюда сегодня, навряд ли они найдут Чернаву до заката. На первый взгляд простой путь теперь подламывал ноги, выкручивал кисти рук, вцепившиеся в колеса, он гнал их прочь.

Запах скотомогильника парни учуяли намного раньше, чем смогли его разглядеть. Тошнотворно сладкий аромат смерти… Котлован был заполнен до краев, разлагающееся зеленоватое мясо местами слезло с костей. На них смотрели белесые глаза коз, коров и тощих индюшек, в углах которых копошились белые жирные опарыши. Тошнота подступила к горлу, Саша отвел взгляд, прочистил горло. Елизарова увиденное так не всколыхнуло, сморщив нос, он чихнул и потер его кончик подушечкой пальца.

— Как-то спокойно Ждан отреагировал на падение в такую жесть. Я бы тебя уже десять раз самогонкой промыл и втихушку гроб подготовил. Сколько ж тут трупного яда.

Сашу дернуло. Хохотнув, Елизаров шутливо похлопал его по боку и аккуратно покатил коляску вперед.

— Куда нам теперь? Если ты скажешь, что её просто скинули в эту кучу, я разворачиваю коляску. О, Сань, смотри, шарик-коза…

Слюна стала вязкой, Бестужев захлебнулся едким воздухом, стараясь глядеть куда угодно, но не на полную телами яму. Надутая коза и правда была — сдохшая на днях, из-за пригревающего солнца и посмертных процессов в сычуге, брюхо её напоминало шар, четыре ножки широко развелись, равнодушно поднимая копытца к небу. Стало дурно. Лучше б они встретили на дороге лесавку.