Искупление

— Водяной что-то говорил о кровавых ядовитых ягодах и волках. Скорее всего нам нужны кусты волчеягодника. На первые из них будут указывать козьи рожки, ужаснее ориентира он не придумал.

— Рожки? Хорошо, что не ножки, они-то почти все вверх торчат.

— Умоляю, заткнись, меня сейчас стошнит. — Тяжелый ком засел где-то в глотке. Словно издеваясь, порыв ветра швырнул очередную волну запаха прямиком в лицо. Со стоном полным отвращения, Бестужев уперся ладонями в колени и прикрыл глаза, борясь с бушующим желудком.

Тот, кто по ошибке назывался его лучшим другом, самодовольно захохотал, радуясь произведенному эффекту. Поехал вокруг широкой ямы.

— Нежный ты, Саша. Водяной нашу барышню учуял, значит она не разложилась. Ты прикинь, какой там душок будет? Я ж тебя с ямы не вытяну.

Стало ещё хуже. Приоткрывая один глаз, Бестужев отрицательно замотал рукой, умоляя друга заткнуться. Тот осклабился, показал два больших пальца вверх и снова вернулся к созерцанию тел.

Совсем скоро Славик остановился, хищно поддался к яме, почти вываливаясь в кучу останков из коляски. Отвратительно, но увиденное его явно обрадовало, откатываясь назад он довольно хлопнул в ладоши.

— Айда за мной, тут удивительно беленькая черепушка и рожки красочно в сторону леса торчат. Если не эти — вернемся и поищем ещё. Или хочешь сразу все варианты рассмотреть? — Снисходительный взгляд парня уперся в сгорбленную фигуру Саши, плавно меняющего цвет на нежно-зеленый.

Бестужев угрюмо промолчал, шустро направляясь в указанную сторону. Неожиданно злопамятно отпустил упругую ветку черемухи прямо перед склабящимся лицом Елизарова.

Им не пришлось долго искать путеводные знаки, за чередой первых густых веток вспыхнуло алым, Саша начал прокладывать путь. От одного куста к другому, а внутри поднималась волна тревоги. Разогретая мрачной картиной скотомогильника, она с наскока вскарабкалась Бестужеву на плечи, обняла когтистыми лапами грудь, сжала так, что заныли ребра.

Ягодка за ягодой. Ломанные ветви, украшенные алыми каплями сока, указывали им дорогу. Крупные гроздья падали на землю, красили подошвы кроссовок, оставляя за ними кроваво-красную тропу. С Бестужевым творилось что-то неладное.

Потяжелели перевязанные крест-накрест лопата и лом за спиной, стали ватными ноги. В ушах зашумела кровь. Гулко, оглушающе громко, мешая сконцентрироваться, уцепиться хоть за одну мысль.

Чертово пекло. Разве может в лесу быть так душно? Отошел на задний план пустой треп Славика, неожиданно оживившегося, морально готовящегося к очередному рывку. Собственные легкие подводили его, Бестужев дышал с трудом, с хрипом выдирая очередной клок кислорода из раскаленного воздуха.

Просто перенервничал. Руки и спина покрылись испариной, пропитались насквозь бинты и вывернутая наизнанку майка. Саша просто разволновался — совсем скоро он простится с ночными кошмарами, он ведь на пути к этому. Откопать, забрать записи, закопать. Три этапа простой задачи. Если судьба к нему милосердна, дневники сохранились в целостности и их с телом разделяет хороший пласт земли.

Он отодвинул очередную широкую ветку, рассеянно сбросил с плеча жирного паука и замер, мир перед глазами всколыхнулся, Бестужев слышал то, чего слышать никак не мог.

Её голос. Мягкий тягучий мед, пропитанный гадючьим ядом. Соблазнительный, переливающийся глубокими томными нотами. В пляшущих перед глазами мушках угадывался силуэт Чернавы, её развевающиеся черные волосы и легкий шарф на плечах.

«Пусть тоска придет, Александра свяжет, лучше он умрет, чем Катерине откажет. Хочет быть лишь с ней и к венцу идти, с каждым днем сильней, с ночи до зари…»

Сердце испуганно вжалось в ребра, сзади под колени ударила подножка инвалидной коляски, настороженный голос Славы напомнил, что он должен дышать.

— Сань, всё хорошо? Что-то ты совсем бледненький, может попить присядешь, продышишься? Извиняй, не знал, что тебя так трупы козочек из себя выведут. Вот прямо сейчас язык прикушу. Водички дать?

Бестужев отрицательно мотнул головой, сморгнул темную пелену, прочистил горло.

— Всё в порядке, идем дальше.

Психосоматика, не иначе. Организм отчаянно боится перемен, дает сбои. Так невротики начинают задыхаться на холодном кафеле собственной ванны — паническая атака убеждает, что это инсульт, инфаркт, последняя стадия рака. Саша просто отчаянно боится будущего, а мозг в попытке сберечь травит больше прежнего, просит отступить от травмирующего события.

Взгляд зацепился за следующий куст волчеягодника, Саша заставил ноги двигаться. Вдох через трепещущие ноздри, шумный выдох ртом.

Ну же, трус, давай, приходи в себя. Это нужно только тебе, вытягивай себя со дна за шкирку.

«Пейте его кровь, жизни не жалея. Чертова любовь в нем горит сильнее. Пусть и страсть придет, жарче пламя будет, лучше он умрет, чем её забудет.»

Его повело в сторону, пальцы зацепились за шершавую кору сосны, Бестужев устало застонал, закрывая глаза. Проклятые слова мантрой бились в черепной коробке, выгрызали из него кусок за куском. Больно и тревожно. Идти дальше не хотелось.

— Не, Саня, это не дело. Айда завтра с утра вернемся? Дорогу мы нашли, разведку провели, тем более уже смеркается. Если она где-то в чаще, будет слишком темно, мы не успеем вернуться домой до полуночи. Тут кроме волков всякой нечисти выше крыши, давай обратно.

Страх Бестужева был заразным — он выглядывал из глаз Славы, сочился из напряженных быстрых нот низкого голоса. Елизаров забеспокоился — как всегда в такие моменты заерзал, неспособный усидеть на одном месте. Заворочал короткостриженой макушкой, разворачивая коляску назад. Бесполезно. Он достаточно сбегал.

— Мы уже пришли.

— Да где же мы пришли, тут темно, как в жо…

Саша не дослушал, раздвигая куст волчьих ягод почти выпал на широкую поляну. Она была сказочной. Нежные стебли белоснежных вьюнков обвивали широкие сосны, разукрашивали каждый ствол, стелились по низким ветвям. А всё вокруг горело от алого — волчеягодник рос всюду. Где-то темнели сочные ягоды беладонны и вороньего глаза, широкими белыми шляпками возвышалась цикута. Над поляной дурманом стелился плотный запах. Слава за спиной пораженно выдохнул, с широко распахнутыми от удивления глазами выкатил на лишенное деревьев пространство.

— Саня, тут же каждый сантиметр ядовитый, ты только погляди. Мечта для маньяка-убийцы, покажи мне хоть что-то безопасное.

Бестужев промолчал. Взгляд был прикован к маленькому холмику, лишенному травы. Он не видел ничего подобного, ноги сами понесли вперед. И пение Чернавы в черепной коробке стихло. Тишина была такой одуряющей, приносящей облегчение, что дышать стало в разы легче. Пальцы коснулись комковатой свежей земли, с удивлением поднесли ближе к лицу — рассмотреть. Земля как земля, сколько месяцев в ней лежит ведьма? Почему на холме ни единой травинки? Славик так и остался на краю поляны, нервно прочистил горло.