Искушение свободой
Шрифт:
Царь шепнул что-то главному камергеру, кивнув на детей. Придворные в расшитых золотом мундирах засуетились, вытянули из шеренги милого малыша с ясным взглядом и круглым лицом, обрамлённым кудрями.
Князь Гагарин, одетый тунгусом – в тонкой замше с бутафорским луком через плечо, – поднимает мальчика и ставит его к Николаю I.
– Что, Гагарин, это твой? – спрашивает царь.
– Племянник, Пётр Кропоткин, сын князя Алексея.
Царь за руку подводит малыша к молодой великой княжне:
– Вот каких молодцов мне нужно!
Княжна смущается, краснеет.
– Ты хочешь конфет?
– Я хочу крендельков.
Тотчас возникает поднос с крендельками. Пётр подставляет свою высокую шапку. Пояснил:
– Я отвезу Саше, старшему брату.
Великий князь Михаил соизволил пошутить:
– Пай-мальчика гладят вот так. – Он проводит своей белой рукой по лицу сверху вниз. – А шалуна гладят вот так! – Он провёл рукой снизу вверх, задирая нос ребенка.
У Петра на глазах появляются слезы.
– Ну что, будешь пай-мальчиком? – спрашивает Михаил. Петя, стараясь не расплакаться, отрицательно качает головой.
Пай-мальчиком он не стал. Пажеский корпус обтёсывал ершистые характеры учеников. Но только не Петра Кропоткина. То ли сказалось его имя – Пётр (по-гречески «камень»), то ли избыток гордости.
Группа маленьких пажей строем, усердно отбивая шаг, марширует по коридору Пажеского корпуса. Подойдя к широкой лестнице, ребята весело бегут вверх. Одного из них отзывает рослый рыжий камер-паж:
– Кропоткин! Немедленно в сад. Будете шары подавать.
Кропоткин отрицательно качает головой. Камер-паж замахнулся своей фуражкой, чтобы ударить его по лицу. Пётр, защищаясь, выбивает её. Фуражка падает на пол.
– Поднимите! – приказывает верзила, сжимая кулаки.
Кропоткин тоже сжимает кулаки. Верзила отступает.
Учитель чистописания выводит на классной доске немецкие слова. В классе кавардак. Один из обитателей камчатки наливает в губку чернил и посыпает сверху мелом.
Ища губку, чтобы стереть с доски, учитель поворачивается к учащимся. «Камчадал» кричит: «Эберт, лови!» Бросает ему губку. Эберт ловит её; серая жижа брызнула в лицо. Балбес хохочет. Класс постепенно стихает. Учитель садится за стол, протирает очки и лицо, бормочет:
– Не надо шалить, господа. Продолжим урок.
– Свинство ты сделал, – оборачивается к балбесу Кропоткин. Тот встал: «Извините, господин учитель». В классе тихо.
– Не шалите больше, – произносит Эберт.
В помещение входит капитан. Кропоткин на правах дежурного командует: «Господа пажи!» Капитан инспекторски проходит по классу. Оглядывается на Эберта. Брезгливо:
– Что за вид, господин учитель. Стыдно-с.
Кропоткин не выдерживает:
– Прошу прощения, господин капитан. На занятии не место ротного командира! Вы не инспектор.
Капитан хочет одёрнуть дежурного, выкатывает глаза, приоткрывает рот, но, поняв, что возразить нечего, поворачивается, щёлкнув каблуками, и покидает помещение.
Кропоткин в тёмном карцере. На столе кусок чёрного
хлеба и кружка воды. Пётр отжимается от пола несколько раз; поднимает табурет; приседает…Пытается напевать рондо Фарлафа из «Руслана и Людмилы» Глинки: «Близится час торжества моего…» А потом принимается гавкать на разные лады, изображая дуэт двух псов над коркой хлеба.
…На уроке один паж шепчет другому:
– Кропоткин в карцере с ума сошёл. Говорить не может, лает только.
Кропоткин лежит в лазарете. Он болен. В палату заходит инспектор-полковник Жирардот. Говорит с французским акцентом:
– Вот лежит в госпитале молодой человек, крепкий, как мост через Неву.
– Господин полковник, не смейте так говорить! – вспылил Пётр. – Я попрошу доктора, чтобы он запретил вам ходить в эту палату!
– Ну зачем так сильно горячиться на простую шутку, – пошёл на попятную Жирардот.
– А я не шучу! – отрезал юный паж. Он не терпел посягательств на свою честь.
Военные учения в Петергофе. Моросит дождь. Кропоткин ведёт взвод солдат. Все устали. Ноги вязнут в болотистой почве. Худенький солдат спотыкается, падает. К нему подходит Кропоткин:
– Что у тебя?
– Так бы и не вставал. Тяжко.
Кропоткин помогает ему подняться. Командует, подражая Суворову:
– Чудо-богатыри, вперёд!.. Запевай!
Все приободрились. Солдат, усмехаясь:
– Скажет тоже… Чудо-богатыри.
Ясный летний день в Петергофе. Командир вручает Кропоткину буссоль и планшет:
– Снимите план этого озера и части парка с дорогой.
Пётр идёт выполнять задание. Измеряет углы между намеченными объектами, шагами отмеряет расстояние. Усаживается под мощным дубом, вычерчивая план местности.
Защебетала птица. Ветерок прошелестел в листьях. Снова тишина.
Кропоткин тихо напевает из оперы «Фауст»: «Привет тебе, приют священный…»
Ночью Кропоткин и его товарищ, припудренные, в придворном платье, идут по каменным лабиринтам Петропавловской крепости. Издали доносится перезвон башенных часов. Промелькнула какая-то тень… чей-то стон…
– Кропоткин, – шепчет товарищ, – вы слышали?
– Слышал.
– Говорят, тут бродят души заключённых… Вы не боитесь попасть в их число?
Кропоткин, словно предчувствуя свою судьбу:
– Быть может, будет так… Не боюсь.
Они заходят в собор. На постаменте под балдахином, нисходящим из-под купола, покоится гроб. Рядом стоят у свечей две фрейлины и два камер-пажа. Кропоткин с товарищем сменяют дежурных.
…Панихида. После прочтения молитв члены императорской фамилии тушат свечи, переворачивая их. Маленький великий князь неловко перевернул свечку, обжёгся, охнул, махнул рукой и нечаянно поджёг балдахин.
Огненный язык побежал вверх. Все оцепенели. Кропоткин, под огненными хлопьями, летящими сверху, смотрит на трёх фрейлин в чёрных вуалях и длинных шлейфах. Женщины неподвижны.