Искусство проклинать

— Сгоришь, дурачок… Пошли.

Кто-то сзади схватил меня за рукав, и я, не оглядываясь, ткнула электрошоком в его сторону. Перчатка, слава Богу, была сухой. Мне некогда было вытаскивать беспамятное тело в откровенного покроя хламиде, да и не стоил он жизни собаки…Но полуголый грязный мужик очнулся и извиваясь пополз к окну, в которое я заглядывала… Не обращая на него внимания, я поискала, чем закрыть дверь, и подпёрла её жезлом Хорса.

Успею!

Собаку тоже пришлось «отключить», она меня куснула. Чувствительно даже через куртку. Огромная овчарка, хоть и исхудавшая до костей, что-нибудь да весит, и мне пришлось с ней в печи туговато, кроме того, и дым вытягивало именно туда, где для него открылась тяга. Наружу я выбралась почти одуревшая, с горящими веками и кислым вкусом во рту. Было уже совсем темно, и дождь полил как из ведра, поэтому нас не заметили. Мы покатились прямо в овраг, по счастью — сбоку, где я удачно зацепилась за кусты. Сгибаясь от тяжести, я перевалила собаку через забор напротив цехов, прыгнула, и попала в чьи-то крепкие объятья.

— Ты кто? Откуда? — вместе с вопросом мне в нос ударил через плечо запах вчерашнего перегара, сдобренный чесночной закусью и свежей спиртовой добавкой.

Ясно. Сторожа стояли у другой стены. Там, где оврага нет.

Я пригнулась, и, выпрямляясь, с размаха заехала нападавшему затылком в лицо. В годы моего детства самой романтической нотой в жизни воспитанников детских домов нашего региона была блатная. Не горжусь своими достижениями в области изящной словесности тех лет, а наколки, к счастью, у нас делали на редкость уродливые для моих эстетических требований, но драться я обучена классно. Тем более что тренировал меня по уши влюблённый Рашик Галиулин, хрупкий и мелкокостный, а потому особенно умелый драчун.

Я надолго успокоила своего противника, и, уже волоком, потащила беспамятного пса по траве вниз. Обжиговая горела во всю, пылали балки и стропила крыши. Голые слуги Сатаны сновали по двору. Я шла, почти не таясь, но всё-таки сделала большой круг до «Москвича». Ехать без света возле болота было опасно, но я решила рискнуть. На всякий случай, позвонила домой. Стащила шапку с лица.

— Баба Саня, это я! Всё. Я еду, жди. От телефона далеко пока не отходи, есть небольшие сложности.

В темноте, чавкая по раскисающей земле, я еле донесла овчарку. Когда затаскивала её в багажник, она пришла в себя и снова попыталась ухватить меня за рукав, но совсем слабо. Я захлопнула задний клапан, вскочила в кабину. И всё-таки забуксовала. Пока «сушила» скользкую мыльную глину, меня, наверное, услышали. Откуда-то сбоку подскочил молодец в коже, измазанный сажей и с поцарапанной щекой. Он схватился снаружи за дверцу, а после этого начал вытаскивать меня из машины.

Я пнула наугад, но неудачно. Он уже почти стащил меня с сиденья, и внезапно его злорадствующее лицо перекосилось, глаза полезли из орбит. Ещё не понимая, в чём дело, я отлетела назад, потянула дверь на себя. И увидела зелёную, со свисающей кожей четырёхпалую лапу, обхватившую стекло в отверстии форточки. Это было отвратное чудовище, с мерзейшей, отдалённо напоминающей человеческое лицо рожей. С дряблым, в зловонной слизи телом. Голое, мужского пола, в интересном возбуждённом состоянии.

— Посмотрю, посмотрю, красивая!.. Уп — уп — уп… Полюблю… Чав-чав… Может, понравишься…

Белые, с плавающими узкими зрачками глаза похотливо закатились под жирные нижние веки. У меня обмякли ноги. Если бы «Алексо» не застучал, я бы упала, честное слово! Или завопила бы, и рванула куда глаза глядят — в лес, в огонь, в болото, куда угодно… Но моя рука уже доставала крест. Механически, сама по себе. Зелёный луч изумруда ударил этой гадине в глаза, и со вспышкой оттолкнул его на несколько метров. Я газанула, и рывком выскочила на гравийку. Уже не прячась, понеслась вперёд. Перед лобовым стеклом мелькнуло ещё несколько страшных тварей, которых я сбила, и они разлетелись по сторонам. Что-то мутное побежало по стеклу. Потом, набирая скорость, я видела, что кто-то бежит за мной следом. Кажется, это был человек. Голый.

Уже у развилки я снова застряла в грязи, и на этот раз — очень прочно. На полтора метра отклонилась от края полосы, и почти «села» задним мостом в канаву. Не заглушая мотор, добежала до шоссе. Никого! Я стащила куртку, и, бросив на землю, нагребла в неё гравий с обочины.

— Чёрт! Твою мать! Пропади оно всё, пропадом!.. Нет, нет! Не хочу, нет! Прости меня, Господи! Спаси и сохрани! Не дай этому случиться! Пусть я лучше умру! Попаду под поезд! Свалюсь с крыши! Утону, сгорю, или буду долго мучиться. Лучше заживо сгнить от болезни. В муках… Только не это! Только не это, Господи!

Не переставая бормотать вперемешку проклятья и молитвы, я несколько раз сбегала туда и обратно. Насыпала солидный настил из гальки, добавила наломанных крупных веток и сверху — осколки бетонного дорожного «пасынка», села за руль. И тут он до меня добежал. Голый человек присел за низким кустиком в лесополосе, стараясь отдышаться, и не спуская с меня глаз. Я схватила ближайший голыш.

— Сволочь! Не подходи. Убью и даже не подумаю жалеть об этом!

Алексо был тёплым, но постукивал в почти нормальном ритме. Так он реагировал на живых людей, имевших нежелательный контакт с нечистью.

— Кто ты? Ну, говори! Покажись! — скомандовала я низким угрожающим голосом, чтобы скрыть его дрожь.

Из кустов поднялось тело. Женское, молодое, со встрёпанными мокрыми волосами. Да это же Рыжая! Рыжая из «Паласа»- приглядевшись поняла я — Грязная, с разводами сажи на теле, исцарапанная, с разбитыми коленями и босыми ногами, синяя от холода. Значит, это она тогда пропала… Девчонка встала перед светом фар, дрожа и прикрываясь руками, переступая озябшими ногами по земле. Я нагнулась за курткой, встряхнула её, попав в луч света. Она меня узнала, и шарахнулась в сторону.

— Стой! Не ссы, бить не буду… — прикрикнула я: Это ты бежала? Да встань ты спокойно, не колотись! Сказала же: не трону! Успокойся и отвечай на вопрос. Ты за мной бежала?

— Я… Я думала, не догоню. Ты… Вы, правда, не будете бить?

— Сказала же… Не буду, если не за что. Я без дела кулаками не размахиваю. Иди сюда. — Я бросила ей куртку. Сняла с себя свитер: Надевай, холодно… А куртку на бёдра повяжи. И замок застёгивай, он на ногах сойдётся, а выше — прикрой просвет рукавами и свитер выпусти сверху. Подтолкни меня сзади и заскакивай в салон. Садись.

— Спасибо… — она, запыхавшись, прибежала, когда я вылезла на шоссе и неловко забралась на сиденье рядом, трясясь как осиновый лист: Я уже и не надеялась… Убили бы и всё.

— Садись удобней, поедем. Надо отсюда сваливать. Догонит какая-нибудь сволочь… Мало не покажется!

В машине я посмотрела на неё внимательнее. Лицо сильно похудело и вытянулось. Нос… не такой красивый, как был, стал шире в переносице, но могло быть хуже…Шея и руки в синяках, пальцы ног и колени сбиты в кровь… Я включила печку и достала из бардачка полотенце.

— Вытрись. Обуви нет… Так пока потерпишь. Ноги на полотенце поставь… Как ты там очутилась? Тебе тоже хотелось власти тьмы? — насмешливо скривив рот, спросила я, и она уставилась на меня с непонимающим видом.

— Какой власти… — она всхлипнула. — Я… Напели… Деньги хорошие обещали, я и поехала. С Танькой… Давно не работала. Так, мелочь… Совка в чёрном теле держал…После того…Ну, после той драки.

— Ага, и ты попёрлась неизвестно куда, неизвестно с кем.

— Так с виду приличный мэн, в золоте, одет хорошо, голос тихий, вежливый. Никогда и не подумаешь, что это жуть такая… — она еле сдерживается, чтобы не зареветь, но у неё получается.