Искусство умирать

Тогда почему она объявила людям войну?

– Как роботы? Они не помогут?

– Они не успеют пройти тридцать километров вверх по шахте, держа меня на руках. Шахта затягивается слишком быстро. Бэта меня уже похоронила. Что у вас?

– У нас тоже кровь вместо воды.

– Когда это произошло?

– В семнадцать тридцать четыре.

– Что показали анализы? Надеюсь, это не человеческая кровь?

– Нет, это кровь неизвестного существа.

– Пробовали выделить из нее воду?

– Пробовали, но вода сразу превращается в кровь.

– В семнадцать тридцать четыре я попытался начать бурение, – сказал Гессе. – а Бэта просто показала, что она недовольна.

Он стоял и смотрел на смыкающуюся трубу шахты. Сверху проникал свет – там был оставлен мощный автономный прожектор. Стены шахты начинали звучать и иногда вздрагивали. Рана, нанесенная человеком, затягивалась. Зонтик стоял в стороне, освещая сам себя. Рядом сидели два тупых робота и играли в шахматы, чтобы убить время, незанятое работой. Свет в конце трубы мигнул и погас – это означало, что где-то на его пути стенки уже сомкнулись. А здесь тепло, – подумал Гессе и расстегнул воротник, – нет, не слишком тепло, просто воздуха начинает нехватать. Не может быть, чтобы не было решения.

Он вспомнил свое первое выигранное состязание в беге. Дистанция была пятнадцать километров, а противники были и старше и сильнее его. Всю первую половину дистанции он бежал наравне с лидером (еще сейчас помнится его лицо – потное, но не усталое, широкое, как полная луна, плоское, почти вогнутое – лицо северянина): дважды он пробовал оторваться и тогда лидер спокойно говорил на бегу: «не надо» и по тому, как он говорил это, было заметно, что его дыхания хватит еще на много кругов. А Гессе задыхался. Ближе к концу дистанции лидер пошел вперед и Гессе стал отставать. И тогда что-то случилось. Страшная, звериная сила более всего похожая не на силу, а на боль – на боль в разорванных легких (позже он узнал и такую боль) понесла его вперед. Он упал сразу, на первых же метрах после финиша; упал на спину и стал задыхаться; его подбородок дергался, а красная муть застилала глаза. Он тогда победил, но то были его последние соревнования по бегу.

– Мне нечем дышать, – сказал Гессе.

Зонтик не ответил, слишком необычной была интонация. Один из роботов-близнецов поднял глаза от доски, но тоже промолчал.

– Зонтик имеет запас воздуха еще на сутки, – сказал Гессе, – но я не стану пользоваться этим запасом. Если ты хочешь меня убить, то ты это сделаешь.

Он помолчал, пытаясь услышать, слушает ли его планета. Стенки тоннеля продолжали сближаться.

– Прости меня. Ведь я не хотел причинить тебе боль. Ты же знаешь, что я всегда относился к тебе хорошо. Прости всех нас. Если не можешь, то прости хотя бы остальных, а меня убей. Прости, если ты меня слышишь.

К ночи облака разошлись, но стало еще холоднее. На Бэте наступила обычная земная осень. Как будто сухой и ветренный конец сентября где-нибудь в средних широтах. Кровь снова превратилась в воду и измученные люди поужинали и выпили кофе.

Около полуночи к кораблю подъехал Зонтик, из него вышли Гессе и два робота.

Гессе не стал ничего рассказывать, сославшись на усталось. Он только выпил чистой воды и пошел спать. К этому времени Хлопушка стала прозрачной, чтобы позволить людям видеть звезды – звезды успокаивают. Гессе смотрел в бесконечность и не мог уснуть. Уснуть было просто – достаточно было прочитать вслух соответствующую энграмму. Завтра будет много работы. И послезавтра будет трудный день. И все остальные дни будут нелегкими. Нужно спать, но не хочется.

Слишком долго он подчинялся этому гипнотическому слову «нужно». Говорят, что древние молились перед сном. Интересно, они всего лишь прочитывали собственные энграммы или действительно общались с высшим и всемогущим существом? Интересно, какие слова они говорили? Интересно, что чувствовали при этом? Он попробовал представить себя на месте древнего человека, но превратился только в мальчика, сидящего у пещерного костра и зачарованного плывущими огненными языками. Тогда он понял, что спит и удивился, что заснул так просто.

43

Джулия была не из тех женщин, которых легко испугать. Она вышла из грота и убедилась, что вода в море не изменилась, только стала холодной, будто только что из холодильника. Градусов восемь-десять, не теплее. А еще днем можно было купаться, не замерзая. Черт знает что происходит. Солнце садилось в тучи и было в тучах что-то темное, холодное, снеговое. Над тучами остывал пепел заката. Над холодной водой клубился туман. Она открыла флягу с кофе и убедилась, что испортилась вся пресная вода. А морскую пить нелья. Хорошо придумано кем-то. Кем-то, кто хочет нас прогнать отсюда.

Она попробовала хлебнуть из фляжки, но не смогла сделать больше двух маленьких глотков.

До Хлопушки было несколько часов ходу, все время вверх по каменистому склону. Был, правда и другой путь: в обход, по берегу моря, а затем подъем по пологой гладкой дороге. Если идти по берегу, то меньше рискуешь напороться на кузнечиков. Эти твари обычно сидят в лесу и любят охотиться по ночам.

Она пошла по берегу, вглядываясь в камни под ногами. Пляж состоял из плоских и кирпичевидных широких камней самой разной величины – от кулака до слона. Если это только можно назвать пляжем. Быстро темнело и вскоре она перестала различать отдельные камни под ногами. Идти становилось все труднее.

– Сколько время? – спросила она серебряную стрекозу, вышитую на плече.

– Одиннадцать тридцать две, – ответила механическая головка таймера.

Стрекоза была устроена так, что отвечала на любые вопросы, касающиеся времени.

– А сколько времени я иду по пляжу?

– Час и четырнадцать минут.

Это могло означать только две вещи: она шла в противоположную сторону или дорога оказалась намного длиннее, чем предполагалось. Черт бы побрал эти каменные пляжи, которые одинаковы как лица аборигенов (никогда не видела лиц аборигенов, но все равно черт бы их побрал); черт бы побрал этот туман, который не позволяет видеть линию берега; черт бы побрал эти чужие звезды, по которым нельзя определить направление. Говорят, древние путешественники всегда имели при себе компас. Полезная была привычка. Она посмотрела вперед и назад, пытаясь различить что-нибудь знакомое, но туман наползал с моря и стирал границу между «вперед» и «назад». Нужно найти какой-нибудь грот и пересидеть ночь. Еще никто не оставался ночью на берегу, еще никто не знает что происходит с морем по ночам. Только не паникуй. По лесу скачут кузнечики, по городу бродят невидимки, но это совсем не значит, что кто-то предпочел ночные пляжи.

Она подошла к кромке воды и наклонилась. Волны почти исчезли, а вода стала замерзать – между камнями торчали первые нежные иголочки льда.

Она шла всю ночь, иногда освещая фонариком большие камни или плотные клубы тумана. Туман сразу проваливался и расплывался мутным конусом; было видно как он движется, он казался живым. Примерно через каждую тысячу шагов она спрашивала таймер и получалось, что она идет довольно быстро – километра три в час. После полуночи стал остывать и воздух, только каменная стена, становившаяся все круче, хранила тепло, накопленное за все жаркие месяцы. К рассвету она вышла на дорогу; дорога была незнакомой, но куда-то поднималась. Прекрасно, она куда-нибудь, да приведет.

Начинало светать и туман становился прозрачнее. Несколько раз она видела на обочине дороги следы босых ног. Это могли быть только невидимки. Но невидимку всегда можно разглядеть в тумане. Вот, кажется. Нет, показалось.

Дорога стала искусственной и, несмотря на усталость, Джулия зашагала бодрее. Вон там виднеется что-то темное. Похоже на многоэтажный дом. Если дом, то будут и жители. Она перевела парализатор на стрельбу разрывными пулями.

Жители, держитесь, сейчас я прийду.

Интересно, как они сумели поймать Евгению? На мелочи, конечно, – на мелочи и случайно. Настоящий профессионал всегда попадается на мелочи. Ага, вот оно что.