Искусство видеть

ЛЕЛИ. 1618-1680

Однако ее нагота не является выражением ее собственных чувств; это знак ее подчинения чувствам и желаниям владельца. (Владельца и картины, и женщины.) Картина, когда король показывал ее кому-нибудь, демонстрировала это подчинение — и его гости ему завидовали.

Следует отметить, что в других, не европейских, традициях — в индийском, в персидском, в африканском искусстве — нагота не бывает такой пассивной. И если в рамках этих традиций предметом изображения становится сексуальное влечение, то, скорее всего, здесь будет показано активное сексуальное взаимодействие между двумя людьми: женщина не менее активна, чем мужчина, действия участников захватывают их обоих.

КЕРАМИКА МОЧЕ

РАДЖАСТАН. XVIII ВЕК

ВИШНУ И ЛАКШМИ. XI ВЕК

Теперь мы можем рассмотреть разницу между голым телом и обнаженной натурой в европейской традиции. В своей книге о наготе Кеннет Кларк доказывает, что голое тело просто лишено одежды, в то время как обнаженная натура — это форма искусства. Согласно Кларку нагота — это не отправная точка для создания картины, а способ видения, которым пользуется художник. В некоторой степени это правда, но такой способ видения не ограничивается исключительно живописью: существует, например, обнаженная модель в фотографии. Что правда, так это го, что обнаженная натура всегда подчиняется определенного рода условностям, и влиянием своим эти условности обязаны вполне определенной художественной традиции.

Что означают эти условности? Что обозначает собой нагота? Недостаточно ответить на эти вопросы просто в искусствоведческих терминах, поскольку достаточно очевидно, что нагота имеет отношение также и к переживаемой сексуальности.

Быть голым — это быть самим собой.

Быть обнаженным — это быть увиденным голым со стороны и в то же время не осознавать свою наготу самому. Голое тело, чтобы стать обнаженным, должно быть увидено как объект. Голое тело открывает себя. Обнаженная модель выставлена на обозрение.

Быть голым — значит оставаться без всякой маски.

Быть на всеобщем обозрении — значит превратить поверхность своей собственной кожи, волоски своего собственного тела в маску, которую уже невозможно снять. Обнаженная натура не имеет возможности стать голым телом. Обнаженность — вид одежды.

На среднестатистической европейской картине, изображающей обнаженную модель, никогда нельзя увидеть ее главного героя. Главный герой — зритель, стоящий перед картиной, и предполагается, что он мужчина. Все обращено к нему. Все должно выглядеть результатом его присутствия. Это для него фигуры на картине обрели свою наготу. Но он, по определению, посторонний, и вся его одежда на нем.

Рассмотрим «Аллегорию с Венерой и Амуром» Бронзино.

Сложная символика, стоящая за этой картиной, не будет нас сейчас занимать, поскольку она не влияет на ее сексуальный смысл, который мы воспринимаем в первую очередь. Прежде всего остального это полотно — сексуальная провокация.

ВЕНЕРА, КУПИДОН, БЕЗРАССУДСТВО И ВРЕМЯ. БРОНЗИНО. 1503-1572

Эта картина была подарена королю Франции Великим герцогом Флорентийским. Опирающийся коленями на подушку и целующий женщину мальчик — это Купидон. Она — Венера. Но ее поза не имеет никакого отношения к их поцелую. Эта поза придана ее телу для того, чтобы его лучше мог рассмотреть глядящий на картину мужчина. Картина написана таким образом, чтобы будить именно его сексуальность. Она не имеет никакого отношения к ее сексуальности. (Здесь, как и в европейской традиции в целом, той же цели служит правило, согласно которому на женском теле не изображаются волосы. Волосы ассоциируются с сексуальной силой, со страстью. Женская страсть должна быть минимизирована, чтобы зритель мог почувствовать себя монопольным обладателем сексуальной силы). Женщина присутствует здесь для того, чтобы удовлетворять мужской аппетит, а не для того, чтобы выказывать собственный.

Сравните выражения лиц этих женщин: одна из них изображена на известной картине Энгра, вторая — сфотографирована для мужского журнала.

БОЛЬШАЯ ОДАЛИСКА. ЭНГР.

1780–1867

Не кажутся ли вам их лица поразительно схожими? И там и там женщина глядит с умело просчитанным очарованием на мужчину, который, как ей представляется, смотрит на нее, хотя она его и не знает. Она предлагает свою женственность как предмет рассмотрения.

Это правда, что порой такого рода картины изображают еще и мужчину-любовника.

ВАКХ, ЦЕРЕРА И КУПИДОН. ФОН ААХЕН.

1552–1615

Однако внимание женщины редко направлено на него. Очень часто она смотрит мимо него или вовне, на того, кто считает себя ее настоящим любовником: на зрителя-владельца.

Существовала и отдельная категория частных порнографических картин (особенно в XVIII веке), на которых изображались пары, занимающиеся любовью. Но даже в отношении таких картин очевиден факт, что зритель-владелец в своих фантазиях призван вытеснить изображенного там мужчину — или идентифицироваться с ним. И напротив, изображение пар в неевропейских художественных традициях вызывает ассоциации именно с тем как многе пары занимаются любовью. «У нас у всех есть тысяча рук и тысяча ног, и мы никогда не будем идти в одиночестве».

ОРЕАДЫ.

БУГРО.

1825–1905

Практически вся постренессансная европейская живопись сексуального характера прямолинейна (в прямом и переносном смысле), поскольку главный сексуальный герой этой живописи — зритель-владелец, глядящий на нее.

Абсурдность этой лести мужчин самим себе достигла вершины в монументальной академической живописи XIХ века. Государственные мужи и деловые люди вели споры о политике и бизнесе под картинами вроде «Ореад» Бугро. Когда кто-то из них чувствовал, что его побеждают, он поднимал глаза, ища утешения. То, что он видел, напоминало ему о том, что он — мужчина.

В европейской традиции масляной живописи существует ряд картин, представляющих собой исключение из этого правила; к ним приложимо очень немногое из с казанного выше. На самом деле тут перед нами уже не обнаженная модель, эти картины выходят за пределы описанной формы искусства; это картины, изображающие любимых женщин, более или менее обнаженных. На сотни тысяч портретов обнаженных моделей, составляющих традицию, приходится не больше сотни таких исключений. В каждом из этих портретов личное видение художником той женщины, которую он рисует, оказывается настолько сильным, что уже не учитывает зрителя. Видение художника привязывает к нему изображенную женщину, так что они становятся неразделимы — они как будто высечены из одного камня. Зритель может быть свидетелем их отношений, но не более того: его заставляют осознать, что он тут посторонний. Зритель не может убедить себя, что женщина на картине обнажена для пего. Он не может превратить ее в обнаженную модель. То, как художник нарисовал ее, включает ее волю и ее намерения в саму структуру образа, в выражение ее лица, в ее позу.

ДАНАЯ. РЕМБРАНДТ. 1606-1669

Типичное и исключительное в рамках традиции может быть описано с помощью антиномии «голое тело» vs «обнаженная модель», но сама проблема изображения наготы не так проста, как может сперва показаться.

Какова сексуальная функция наготы в реальности? Одежда мешает контакту и сковывает движения. Но все-таки нагота имеет положительный визуальный смысл и сама по себе: мы хотим видеть чужую наготу. Другой позволяет нам себя видеть — и мы хватаемся за эту возможность, порой совершенно независимо от того, происходит это в первый раз или в сотый. Что для нас значит вид другого человека? Как этот момент полной обнаженности влияет на наши чувства?

Чужая нагота — это доказательство, которое вызывает очень сильное чувство облегчения. Она такая же женщина, как и любая другая. Или: он такой же мужчина, как и любой другой. Мы поражены изумительной простотой знакомого сексуального механизма.

Разумеется, на уровне сознания мы не ожидали, что все будет по-другому: к подспудному ожиданию чего-то иного могли привести скорее бессознательные гомосексуальные влечения (или бессознательные гетеросексуальные влечения, если рассматривать гомосексуальную пару). Но «облегчение», о котором шла речь, можно объяснить без обращения к бессознательному.