Искусство житейской мудрости

Почти все эти работы Грасиана были переведены на большинство культурных языков Европы 11 . Часть этой экуменической славы, несомненно, объясняется тем, что Грасиан был иезуитом, и братья его ордена перевели работы тех, кем орден по праву гордился. Но это объяснение не может полностью объяснить широкое распространение работ Грасиана, и в большинстве работ, о которых я вкратце упомянул, сохранились подлинные шедевры текста и литературное мастерство – способности и качества совершенно устаревшие в наши дни, но занимавшие достойное место в XVII и XVIII веках, когда дидактизм был в моде. Примечательно, что собранные мною «Свидетельства» по большей части обходят стороной «Руководство Оракула», единственное произведение, на которое современник не преминул бы бросить второй взгляд, и впадают в восторг от «Эль Критикона» и его продолжения, или, наоборот, в восторг от стиля Грасиана, который, в конце концов, был самой поразительной чертой его произведений.

11

См. подробности в Библиографическом приложении к этому Введению.

Этот стиль достигает своего наивысшего совершенства в «Руководстве Оракула», к которому мы могли бы сразу же обратиться, если бы не предварительное исследование, которое, кажется, стоит сделать. Это книга максимумов и она очень отличается от книги афоризмов, и по ряду причин стоит задержаться на этом, прежде чем разбираться с тем, что, вероятно, является самым замечательным образцом для своего класса.

Однако прежде чем сделать это, мы должны завершить раздел вводных замечаний, «вставив», как говорят юристы, латинскую надпись, сделанную Латассой у подножия портрета Грасиана, который когда-то стоял в иезуитском колледже в Калатаюде от которого, увы, теперь не осталось и следа. В этих строках на латыни достаточно убедительно изложено всё, что нужно знать о Бальтасаре Грасиане и его произведениях.

P. BALTHASAR GRACIAN VT IAM AB ORTV EMINERETIN BELLOMONTE NATVS EST PROPE BILBILIMCONFINIS MARTIALIS PATRIA PROXIMVS INGENIO,VT PROFVNDERET ADHVC CHRISTIANAS ARGVTIAS BILBILISQVAE POENE EXHAVSTA VIDEBATVR IN ETHNICIS.ERGO AVGENS NATALE INGENIVM INNATO ACVMINE SCRIPSIT p. xxviARTEM INGENII ET ARTE FACIT SCIBILE QVOD SCIBILES FACIT ARTES.SCRIPSIT ITEM ARTEM PRVDENTIAE ET A SE IPSO ARTEM DIDICIT.SCRIPSIT ORACVLVM ET VOCES SVAS PROTVLIT.SCRIPSIT DISERTVM VT SE IPSVM DESCRIBERETET VT SCRIBERET HEROEM HEROICA PATRAVIT.HAEC ET ALIA EIVS SCRIPTA MOECENATES REGES HABVERVNTIVDICES ADMIRATIONEM LECTOREM MVNDVMTYPOGRAPHVM AETERNITATEM. PHILIPPVS III. SAEPE ILLIVS ARGVTIASINTER PRANDIVM VERSABAT NE DEFICERENT SALESREGIIS DAPIBVS. SED QVI PLAVSVS EXCITAVERATCALAMO DEDITVS MISSIONIBVS EXCITAVIT PLANCTVS VERBOEXCITATVRVS DESIDERIVM IN MORTE QVA RAPTVS FVITVI. DECEMBRIS AN. MDCLVIII SED ALIQVANDO EXTINCTV3 AETERNVM LVCEBIT.

II. Из максимумов

Многие люди пытались изложить свои взгляды на человеческую жизнь в краткой форме; некоторые пытались в коротких предложениях посоветовать людям, что делать в различных чрезвычайных ситуациях жизни. Первые писали афоризмы, вторые – максимумы. Если афоризм констатирует факт человеческой природы, то максимум советует определённый образ действий. Афоризм написан в изъявительном наклонении, а максимум – в повелительном 12 . «Жизнь интересна, если не счастлива», – это афоризм профессора Сили. «Поднимайся на ступеньку, чтобы выбрать друга, спускайся на ступеньку, чтобы выбрать жену», – это афоризм рабби Меира, одного из редакторов Талмуда.

12

Чтобы не вводить в заблуждение, замечу, что у Грасиана, как правило, используется инфинитив.

Любопытно, как мало афоризмов было когда-либо написано. Мудрость превозносили до неба, но её практические советы, похоже, держались в секрете. Если взять нашу родную литературу, то в ней чрезвычайно мало книг практических максимумов, и ни одна из них не отличается особыми достоинствами. Совет кабинета министров сэра Уолтера Рэли, «Максимумы Пенна» и «Письма Честерфилда» почти исчерпывают этот список, причём последние, как правило, содержат гораздо больше, чем просто максимумы. Они также разбросаны в изобилии по книгам, кишащим знанием жизни, – плеяде британских романов. В последние годы выдержки из их «Писем» были опубликованы в «Ум и мудрость Биконсфилда», «Мудрые, остроумные и нежные максимумы Джордж Элиот», «Отрывки из Теккерея» и другие, но урожай практических максим, которые можно найти среди них, крайне скуден. Афоризмы есть в изобилии, особенно у Джордж Элиот, но тот, кто сомневается, какой курс выбрать в каком-либо серьёзном кризисе, зря потратит время, если обратится за советом к романистам.

Не более поучительны в этом отношении и моралисты. Эссе Бэкона оставляют впечатление полноты практической мудрости. Однако при внимательном рассмотрении оказывается, что в его многословных максимумах осталось очень мало практических советов. Даже библейская книга Притчей, являющаяся источником большинства подобных максимумов, не выдерживает особой практической проверки, который я сейчас применяю. Какими бы проницательными ни были некоторые из них, поражающие нас сознанием того, как мало изменилась человеческая природа, в основном они дают знания о человеческой природе. Когда мы просим наставления, как применить эти знания, мы получаем лишь вариации на тему «Бойся Господа». Двухтысячелетний опыт действительно показал, что страх или любовь к Господу является очень хорошим основанием для практической мудрости. Но прежде чем эти знания станут полезными в жизни, они должны быть дополнены таким следствием, как «Держи порох сухим».

Именно из-за непрактичности некоторых максимумов ими так пренебрегают. Вы должны действовать конкретно, а максимумы можно выразить только в общих чертах. Затем, опять же, максимумы могут апеллировать только к разуму или к интеллекту: а движущей силой действия является воля, темперамент. Как сказал Дизраэли: «Поведение людей зависит от темперамента, а не от кучи заплесневелых максим» (Генриетта Темпл). Лишь очень отдалённо максимум может возбудить смутное желание, которое подстёгивает подражательную волю. Правда иногда мы читаем о людях, вся жизнь которых была окрашена одним изречением. Но, как правило, это были скорее призывы к воображению, такие как «Securus judicat orbis terrarum» Ньюмана или «Heu! fuge crudeles terras, fuge litus avarum», которые оказали столь решающее влияние на жизнь Савонаролы. Редко бывает, что вся жизнь человека проходит под влиянием одной практической максимы, как у сэра Дэниела Гуча, на которого повлиял совет его отца: «Держись одного дела».

Возможно, одной из причин, побудивших литераторов пренебречь Максимами как литературной формой, было их личное незнание Действия и, более того, их преувеличенные представления о трудностях и сложностях. Дела ведутся не афоризмами: война ведётся совсем не теми Максимами, которые мы рассматриваем. И всё же, в конце концов, должны существовать какие-то общие принципы, на основе которых должны осуществляться действия, и можно было бы подумать, что их можно определить. Вероятно, успешные люди не настолько самонаблюдательны, чтобы точно знать, от чего зависит их успех, а если бы и знали, то в большинстве случаев старались бы «держать это при себе», как своё богатство или коммерческие секреты.

И, возможно, в конце концов, правы те, кто утверждает, что действия имеют мало общего с интеллектом и много – с характером. По правде говоря, интеллектуальные способности миллионеров, с которыми приходится встречаться, не впечатляют. Самые сомнительные журналисты зачастую могут объяснить свои поступки с большей точностью, чем они. Тем не менее, для ведения дел, несомненно, требуется интеллектуальная квалификация: «Суэцкий канал», должно быть, потребовал такого же количества исследований, исправлений, чувства порядка и организации, как, скажем, «Кампус латинских надписей». Но за неряшливую эрудицию в действии нет такого наказания, как в письмах. «Суэцкий канал» можно прорыть только один раз: «Лукреция» или «Латинские надписи» можно редактировать снова и снова. В общем, мы не должны удивляться, что люди действия не могут изложить свои принципы в чётких предложениях или максимах.

А если люди действия не могут, то неудивительно, что и люди письма не могут. Ведь они не могут быть заинтересованы в действии и его вознаграждении, что необходимо для мирского успеха, иначе они не смогли бы сосредоточить свои мысли на вещах, которые они считают более важными. Для литератора мир – это дьявол, или должен быть им, если он хочет иметь оттенок идеализма, который придаёт цвет и вес его словам. Как же тогда он должен уделять своё внимание мирской мудрости и тем максимам, которые должны его учить? Характерно этой связи – самым весомым автором максим на нашем языке является Бэкон, который пытался совместить карьеру в делах и в мыслях и испортил тем самым и то, и другое.

Возможно, именно благодаря тонкому и всеобъемлющему влиянию христианства на современную цивилизацию произошёл этот раскол между идеализмом и миром. Упорное противостояние миру среди искренних христиан привело к их практическому уходу от него. Как безбрачие духовенства означало, что следующее поколение должно было быть лишено наследственного влияния некоторых из самых чистых духов того времени, так и противостояние христианства миру привело к тому, что мир стал нехристианским. Была предпринята лишь одна серьёзная попытка преодолеть эту пропасть. Идея иезуитизма заключалась в том, чтобы превратить христиан в мирских людей. Несомненно, это было связано с реакцией против чрезмерной спиритуализации христианства, вызванной протестантской реформацией, но практическим результатом стало превращение иезуита в мирского христианина. С другой стороны, контроль иезуитов над высшим образованием в Европе привёл к тому, что общество стало более христианским. Если мы хотим найти адекватное изложение житейской мудрости с достаточным идеализмом, чтобы сделать её достойной литератора, мы должны искать его у иезуитов или у тех, кто обучался среди иезуитов.