Исполнитель

– А я вот никого не убивал. Это, наверное, ненормально, да?

– Идиот, - откликнулась она, однако уже не так выразительно.

– Ну что ж, - пожал я плечами, - вот и познакомились.

Заступать на дежурство мне выпало в вечер, с четырех дня до полуночи. Первые смены прошли спокойно. Элен Аускас - крепко сбитая, коротко стриженная, металась из угла в угол, бормоча что-то себе под нос, пухленькая Айра Левин раскачивалась, сидя на койке и сжимая в руках серебряный крестик, а Диана Боровая ругалась. Правда, ругалась без особой злобы и азарта - надоело, видно, за три года. От ужина она отказалась. Кормить силой я не стал - хватит с нее и обеда.

На третий вечер спокойная жизнь кончилась.

* * *

– Ах ты тварь!
– услышал я вопль, только войдя в секцию.
– Шлюха! Прибью!

Звуки борьбы и треск разрываемой ткани, истошный крик - бросив сумку у входа, я бросился в открытую дверь карцера. Вихнер, ругаясь, лежал на заключенной и сдавливал ее горло. У женщины лицо уже начало синеть, но она молчала, стиснув зубы - стиснув на щеке Карла. Подскочив, я ударил ее в живот (зубы разжались), а потом и его, чуть пониже уха. Безопасно, но весьма болезненно. Вихнер снова взвыл, бросил несчастную девчонку и кинулся на меня. Я классически, по учебнику, откинулся на спину, выставив перед собой ногу, принял на нее корпус Вихнера .и перебросил через себя.

– Закрыть!
– крикнул я, как только мы вылетели в коридор и вскочили на ноги.

Упитанный кулак Карла с низким, утробным звуком мелькнул у меня перед самым носом. Краешком сознания я успел удивиться странному звуку и от души заехал коллеге локтем в челюсть. В глазах резануло, и появилось такое ощущение, будто воздух вокруг исчез. "Удар в солнечное сплетение пропустил, - на удивление спокойно отметил я.
– Интересно, почему я его не почувствовал?" А потом сознание стекло куда-то вниз...

...Голова гудела, как с похмелья, и жутко, до слез, резало в глазах. Веки не поднимались, а лишь создавали тоненькую щелку для подглядывания. Сквозь мокрые от слез ресницы я разглядел прямо над собой "лицо Карла.

– Оклемался, Дон Кихот? Чего кинулся?

– А ты чего делал? Под трибунал захотел?

– Иди глаза промой, умник. "Анчар" фуняет гнусно, но не ядовито. Ополоснешься, все сразу пройдет.

Кое-как, ощупью, я добрался до рукомойника, открыл холодную воду и сунул голову под кран. Стало немного легче. Когда струйки воды потекли по лицу, то глаза сразу перестало щипать, и скоро они открывались широко, как у голодного филина.

– Ну что, оклемался? На полотенце.

– Слушай, Карл, если ты еще хоть раз....
– я оторвал от лица мягкую ворсистую ткань и осекся. Из огромного укуса на левой щеке Вихнера сочилась кровь, еще один укус виднелся под разорванной рубашкой. На самой рубашке не хватало воротника и рукава.
– Ты снимал с нее наручники?!

– Меня б тогда в живых не было. Это она зубками да ножками.

– Не может быть!

– Слушай меня, защитник нежных дам. Раз ты такой умный, то я к ней даже в камеру заходить не буду. Сам с ней разбирайся. И корми сам. Кстати, я сегодня и так задержался, так что пока. Пойду в санчасть, укол от бешенства сделаю.

Вихнер помахал мне рукой и отчалил. А я, плюнув на инструкции, пошел и принял душ. Под прохладными упругими струями отравленный организм быстро пришел в норму. В кладовке нашлась сменная униформа (видимо, для тех, кто "психованную" кормит) и чистый комбинезон. Переодевшись, я взял комбез и пошел к карцеру.

– Шесть.
– Дверь втянулась в стену.

– Как я его отделала, а?! Классно?
– Она была грязная, в разорванном на боку комбинезоне, но счастливая, как заяц на капустной грядке.

– Он что, хотел тебя изнасиловать?

– Так я вам и далась, ублюдки сраные!

– Понятно, - разговаривать с ней было бесполезно, но попробовать все-таки стоило.
– Послушайте, леди. У меня есть такое ощущение, что вам нужно переодеться. Какие фокусы ты можешь отчебучить, я сегодня видел. Это в наручниках. А если их снять?

– Витиевато плетешь, не заблудись в мыслях.
– Она села на корточки и прислонилась к стене.

– Вопрос простой: мне нужно вызывать для твоего переодевания толпу охранников или ты объявишь перемирие и переоденешься сама?

– А ты стриптиз посмотришь?

– Обойдусь. Сниму наручники и выйду.

– Не врешь?
– Она прищурилась, словно рассчитывая прыжок к моему горлу, но хорошее настроение перевесило. Женщина, откинувшись к стене и помогая себе плечами, встала.
– Валяй, снимай.

"Браслеты" я сунул в кармашек брюк и пошел к себе, однако в дверях мне пришла в -голову еще одна мысль.

– Подожди, красотка.

– Чего еще?

Я достал из кармашка маленькое зеркальце, вернулся к ней и дал полюбоваться на отражение - из своих рук.

– Ну и что?

– Если ты сегодня паинька, то, может, есть желание принять душ?

– А ты из-за шторки будешь подглядывать?

– Да иди ты...
– я спрятал зеркальце и развернулся.

– Ладно, - великодушно заявила она, - Кутить так кутить! Пусть будет душ!

Из душа она выбралась только часа через полтора. В чистеньком комбезе, благоухая шампунем, сверкая чищенными зубами и блестя мокрой кожей, она показалась даже красивой. Вдобавок, у нее оказались каштановые волосы. Правда, они остались спутанными, как на рекламе романа ужасов, и пятерня девицы ничего не могла с ними сделать.

– Ладно, не мучайся, завтра расческу принесу.

– Правда? Вот здорово! Сегодня просто день чудес! Жаль только, ухо жандарму откусить не удалось, а то б решила, что я в раю!

– И она закрутилась на месте, широко расставив руки.
– Пожалуй, ты мне нравишься, парень. Вот только зря ты за мной в душе подглядывал!

– Не подглядывал я.

– Да врешь! Правда не подглядывал?

– Правда.

– Ты что, импотент?
– Она перестала кружиться.
– Бедняга...

– Сама ты...
– Ну, вот что ей скажешь?

– Как тебя зовут, нечистая сила?

– А то не знаешь?

– Извини, конечно, знаю...
– Я покосился на табличку рядом со второй камерой.

– Диана Боровая. То есть, Диана.

– Ага, Диана Охотница. Даня меня зовут, просто Даня. В ресторан пригласить хочешь?

– Так ты все равно от еды отказываешься.

– Вот дурачок.
– Она присела перед столом, томно, снизу вверх, заглянула мне в глаза и вкрадчиво мурлыкнула: - Это же так выгодно, никаких расходов...