Исповедь черного человека

А летом Галя вдруг поняла, что беременна.

Она сходила в женскую консультацию, диагноз подтвердился: беременность — шесть недель.

Владик был не то чтобы в восторге, но принял известие о будущем ребенке как должное. Он даже не мог подумать, что эта девочка (или мальчик) не его. А Галя отнюдь этого не исключала. Еще бы! С Владиком они были вместе много, много раз. Однако забрюхатела она только сейчас, после того ослепления — вечером, после собрания и посиделок в аэроклубе. По срокам сходилось.

…На день рождения Леры в квартиру Старостиных десятого октября Гала шла уже на пятом месяце беременности. Она особо ни перед кем не афишировала своего интересного положения, но, если б друзья заметили и сказали, отнекиваться тоже не стала бы.

Однако убийство затмило все остальные возможные новости.

Жанна

Что говорить — ее тянуло к Вилену.

И теперь, когда Радий уехал, никто и ничто не будет мешать ей любить Кудимова. Никто — за исключением Леры. Но та — пусть она сколько угодно была корява, мужиковата, непривлекательна — имела перед ней всего один, но зато внушительнейший плюс: она являлась его женой. Вилен мог тысячу раз пробормотать Жанне, что не любит Леру и любит только ее. Мог хоть сто раз пообещать, что их связь с супругой лишь временна, что скоро он оперится, встанет на ноги и от Старостиной уйдет, — пока что он уходил, наоборот, от Жанны к той, другой. Он проводил с Жанной вечера — но ночевал, как правило, в квартире с супругой. Лишь иногда, раза два в месяц, под предлогом дежурств, оставался с любовницей до утра.

Именно прохиндейство Вилена помогло девушке не отправиться по распределению в назначенную ей Тмутаракань. В тот, самый первый, еще майский свой визит Кудимов дал наводку: «Сходи к зам. главврача студенческой поликлиники. Скажи ему откровенно: я не хочу отправляться по распределению. Пусть пишет тебе справку. Принеси ему бутылку и коробку конфет. А вниз, в коробку, денежку в конвертике положи: тысячу рублей хватит».

— Да ты что?! — ужаснулась Жанна. — Да ведь это взятка! Статья! А вдруг он не возьмет? Выгонит меня? В милицию заявит?

— Не заявит, — безапелляционно молвил парень. — Виктор Леонидович не такой. Он человечек проверенный.

Девушка так и сделала, как Вилен велел. Трусила, когда тащила коробку с конфетами и деньгами, ужасно. Все время ей казалось: сейчас влетят в кабинет зам. главврача милиционеры в белых кителях, повяжут и ее, и Виктора Леонидовича. Но обошлось. Врач и конфеты с бутылкой, и деньги взял, не поперхнулся. А в следующий раз накатал девушке такую справку, что с ней не то что работать в провинции — жить где бы то ни было ужасно. Того и гляди, помрет выпускница педвуза Жанна Спесивцева в одночасье. «Поддерживать здоровье гр-ки СПЕСИВЦЕВОЙ Ж. возможно лишь в условиях стационара или амбулаторного лечения в тех центрах, где имеется соответствующая аппаратура и подготовленные врачи, а именно: в г-дах Москве, Ленинграде, Киеве». Фантастика!

И дальше Вилен продолжил девушку наставлять.

— А теперь бери справку и такую же коробку конфет и сама, никому не доверяя, езжай в районо того самого места, куда тебя распределили — где ты там должна работать? В Кудымкаре? Качканаре? Кременчуге? Пусть отказ от твоих услуг пишут.

Денег на поездку тоже дал Вилен.

Все получилось, как он советовал и предсказывал: от услуг ужасно больной Жанны в провинции отказались.

Оставалось устроиться где-нибудь поблизости от Москвы.

Учителей иностранного везде не хватало. Жанна выбрала Люберцы. В школу, на которую нацелилась, повезла на сей раз не липовую справку, а диплом и отказ, который ей дали в месте распределения. Девушку взяли с распростертыми объятиями.

Из общежития пединститута ее в июне попросили: пора и честь знать. И тогда она сняла комнату в двухкомнатной квартире неподалеку и от школы, и от станции. Вилен ее навещал, помогал устроиться.

Жанна не знала, что Лера, его жена, своего супруга выследила.

Владик

Случай подобраться к ЭсПэ Владику выпал не скоро — аж шестого октября.

Решение созрело спонтанно. Дело в том, что со своего рабочего места, из окна, Иноземцев мог видеть вход в корпус, в котором сидел Сергей Павлович. Вот и в тот день он заметил: Королева подвезли на своем «ЗиСе», он прошел к себе — однако машина, вопреки обыкновению, от ступеней корпуса не отъехала, осталась на месте. «Наверное, собирается еще куда-нибудь», — смекнул Владик и задумался: можно перехватить ЭсПэ у машины. Как ни неудобно лезть на глаза к столь великому человеку, но просьбу матери следует, наконец, выполнить. Может, другой удобный момент ему представится еще не скоро — если представится вообще. Его личная работа подождет: алгоритмы и расчеты отдохнут пару часов (или сколько там придется прождать Королева?).

Молодой человек достал из своего рабочего стола тетрадку Цандера и мамино письмо, запечатанное в конверте, и занял место на лестничной площадке второго этажа. Томиться пришлось больше часа. И вот, как ни готовился он, оказался не готов, настолько неожиданно из дверей выскочил Королев — невысокий, полный, со стремительными движениями. Был он не один, а с двумя товарищами начальственно-научного вида: дорогие просторные габардиновые пальто, шляпы в руках. Шли они, все трое, чрезвычайно быстро, и Королев продолжал им на ходу говорить:

— …успеть до сеанса, который со станцией будет в шестнадцать часов.

Владик сразу догадался: речь шла о сеансе связи с автоматической станцией, которую четвертого октября в СССР запустили в сторону Луны — об этом широко оповестили в газетах и по радио.

То, что Иноземцев понимал, куда спешит Королев, почему-то придало ему смелости. Приноравливаясь к быстрой походке Главного конструктора, он пристроился к его небольшой процессии и, преодолевая безумную стеснительность, влез в разговор:

— Сергей Павлович, у меня для вас письмо.

Не останавливая свой скорый ход, ЭсПэ, явно недовольный, что его прервали, нахмурившись, вопросил:

— Кто таков?

— Инженер Иноземцев, — отрапортовал Владик. — Работаю у Феофанова, в секторе «Ч». Но я к вам по другому делу.

Королев даже на секунду не замедлил шага, продолжал лететь вниз по лестнице. Подлаживаясь к нему, молодой человек поспевал следом.

— Моя мама вам письмо написала, — почти жалобно сказал Владислав и понял, как со стороны звучат его слова: жалко, по-детски. И спешно добавил: — Она с вами работала. Сначала в ГИРДе, а потом в РНИИ.

— Фамилия? — по-прежнему хмурясь, вопросил главный конструктор, но голос его прозвучал уже не сердито, а заинтересованно.

— Иноземцева, Антонина Дмитриевна.

Они уже сбежали с лестницы и миновали стеклянные двери на выходе из корпуса. И тут лицо Королева осветилось. А может, он просто пребывал в хорошем расположении духа. Потому что сказал:

— Иноземцева, Тонечка. Конечно, помню. Ну, как она?

— Вот, передает вам письмо. И тетрадку, у нее с тех времен сохранилась. Тетрадь Цандера.