Исповедь королевы
Шрифт:
По другую сторону от Артуа сидела мадам Аделаида. Она, очевидно, наслаждалась этим ужином и в то же время пристально наблюдала за своими сестрами — Софи, сидевшей рядом с ней, и Викторией, сидевшей напротив, рядом с Клотильдой. Аделаида пыталась обсуждать со мной поведение Артуа. Ее острые глазки беспрестанно сновали туда-сюда. Она сказала, что надеется поговорить со мной с глазу на глаз в ее апартаментах. По ее словам, это было крайне необходимо. Артуа слушал ее и смешно приподнял брови, когда, конечно, Аделаида не могла этого видеть. Я почувствовала, что мы с ним союзники. В дальнем конце стола (поскольку она занимала самое низкое положение среди двадцати одного члена королевской семьи) сидела та самая молодая женщина, которая так заинтересовала меня, когда я была впервые представлена моим новым
Я была слишком взволнована, чтобы есть, однако успела заметить, что у моего мужа прекрасный аппетит. Мне еще не встречались такие люди, как он: способные полностью забывать об окружающих. Пока с величайшей помпой вносили «королевское мясо» (так назывались многочисленные мясные блюда), дофин спокойно сидел в одиночестве, ни на кого не обращая внимания, потому что единственным предметом его интереса была еда. Он набрасывался на нее с такой жадностью, как будто только что вернулся после целого дня напряженной охоты.
Заметив прожорливость своего внука, король довольно громко сделал ему замечание:
— Ты ешь слишком усердно, Берри. Не следует так перегружать желудок в эту самую лучшую из твоих ночей.
Мой муж ответил ему, и все услышали его слова — вероятно, потому, что им так редко приходилось слышать его голос.
— Я всегда лучше сплю после хорошего ужина, — сказал он.
Я видела, как Артуа, сидя рядом со мной, старается сдержать смех. Многие из гостей вдруг поспешно склонились к своим тарелкам, другие завязали оживленную беседу со своими соседями по столу, отвернувшись от нас, сидевших во главе стола.
Король печально посмотрел на меня, а потом завел разговор о дофине с графом Прованским.
То, что произошло несколько позже, настолько смутило меня, что даже теперь мне не хочется вспоминать об этом. Наступила ночь. Когда я взглянула через стол на моего мужа и поймала его взгляд, он смутился и отвернулся. Вне всякого сомнения, он испытывал такое же, как и я, беспокойство. Мне было известно, что должно было произойти в ту ночь. Хотя нельзя сказать, чтобы я ждала этого с большим удовольствием, одно было несомненно: как бы противно это ни было, то, что должно было случиться между нами, могло привести к исполнению моего самого заветного желания — рождению ребенка! Ради этого стоило вынести любые страдания. Главное — я стану матерью!
Мы вернулись обратно во дворец, и началась церемония возложения жениха и невесты на брачное ложе. Графиня де Шартр, занимавшая самое высокое положение среди замужних дам, вручила мне ночную рубашку и проводила в спальню, где меня уже ждал муж, которому сам король помог одеться к брачной ночи. Мы сели рядом на кровать, и за все это время мой муж даже ни разу не взглянул на меня. Я не могу с уверенностью сказать, считал ли он подобные церемонии невероятной глупостью или же просто очень хотел спать из-за того, что съел за ужином такое огромное количество еды.
Полог был отдернут, и все могли видеть, как архиепископ Реймса благословил кровать и окропил нас святой водой. Мы, должно быть, казались весьма странной молодой супружеской четой — оба такие юные, почти дети: я, покрасневшая и беспокойная, и мой скучающий муж. И действительно, мы оба были всего лишь испуганными детьми.
Король задумчиво улыбнулся мне, как будто показывая, как страстно он желал бы оказаться на месте дофина, а затем повернулся, чтобы выйти и оставить нас наедине. Все поклонники вышли вслед за ним. Мои служанки задернули полог, который скрыл меня, оставив наедине с супругом.
Мы лежали в кровати, разглядывая драпировку. Я чувствовала себя очень одинокой, запертой здесь вдвоем с чужим мне человеком. Он не пытался прикоснуться ко мне, он даже не разговаривал со мной. Так я лежала, прислушиваясь к стуку собственного сердца — или, может быть, это было его сердце? Я ждала… ждала…
Неужели это и было то самое, ради чего велись все суетливые приготовления, ради чего состоялись торжественная церемония в часовне, блестящий банкет и публичное подглядывание в спальне? Я знала, что мне предстоит стать матерью enfants de France [18] .
От моей деятельности здесь, в этой постели, зависело появление на свет будущего короля Франции.18
Детей Франции (фр.).
Однако ничего не произошло… абсолютно ничего! Я долго лежала без сна. Это должно вот-вот случиться, говорила я себе. Но я все так же лежала, и мой муж тоже — в молчании, не делая ни одного движения, чтобы прикоснуться ко мне, не произнося ни слова.
Уже потом, спустя несколько часов, я поняла по его дыханию, что он спит.
Я была смущена и до некоторой степени разочарована, теперь то мне известно, что в то время он страдал так же, как и я. На следующий день он написал в своем дневнике только одно слово. Это было слово «rien» [19] .
19
Никогда (фр.).
Правильнее: ничего. — прим. оцифровщика.
Предзнаменования
Узнав о тех несчастьях, которые произошли в Париже на площади Людовика XV в результате пожара, случившегося во время свадебных торжеств, дофин и дофина отдали все свои средства, полученные на год, чтобы облегчить несчастье семей, потерявших в тот ужасный день своих близких.
Сейчас я уже не могу с уверенностью сказать, когда начала понимать, что дела обстоят совсем не так, как мне казалось вначале.
Будучи легкомысленной молодой девушкой, так мало знающей о жизни, я делала быстрые, но поверхностные заключения из всего, что видела, не вникая в суть явлений. Я не осознавала того, что мои новые соотечественники, с их любовью к этикету, с их стремлением при любых обстоятельствах сохранить свои изысканные манеры, были склонны к обману.
Я верила, что мы с мужем будем любить друг друга, будем бродить об руку по роскошным садам Версаля и я буду очень счастлива; что не пройдет и года после свадьбы, как у меня родится маленький сын, который принесет мне гораздо больше радости, чем все мои щенки, вместе взятые. Но мой муж, очевидно, был равнодушен ко мне.
Я была в смущении. Все украдкой поглядывали на нас с лукавством: король — с бесстрастным смирением, тетушки — с истерическим возбуждением, а мои девери — едва сдерживая насмешку. Но Мерси, Стархембургский и аббат Вермон были глубоко обеспокоены.
Что-то было не так. Я не нравилась дофину — и в этом была моя вина.
Но в течение первых дней после свадьбы такие мысли даже Fie приходили мне в голову. Единственное, что я достаточно быстро поняла, то, что мои прежние представления о замужестве были абсолютно ошибочными. Следующий день после свадьбы оказался целиком заполнен церемониями, и у меня было мало времени для размышлений, потому что я постоянно куда-то спешила. Вечером в новом оперном театре исполнялась опера. Она называлась «Персей» и была бы вполне сносной, если бы кто-то не попытался сделать ее более современной, введя новые балетные сцены. Все шло плохо. На генеральной репетиции постановщик сломал себе ногу и весь вечер лежал на носилках. Ни один предмет из театрального реквизита не работал как следует. Чтобы польстить мне, решили установить огромного орла — символ моей династии — высоко над алтарем Гименея. Но орел, вместо того чтобы оставаться там, свалился на алтарь. Персей поскользнулся и упал на ноги Андромеды как раз в тот момент, когда должен был спасти ее. Единственным интересным моментом была сцена бедствия. Постановщика оперы пришлось удерживать, чтобы он не покончил жизнь самоубийством.