Исповедь королевы

Спектакль вызвал у меня такую скуку, что на меня напала зевота, что за мной пристально наблюдали, и беспокоилась, как бы о моем поведении не сообщили матушке, хотя была уверена, что это все равно случится.

Я легла в постель с мужем, и все шло точно так же, как и предыдущей ночью, с той лишь разницей, что я уже не лежала без сна, так как минувшая бессонная ночь, а также скука «Персея» очень утомили меня.

Когда я проснулась, то обнаружила, что лежу в постели одна. Как выяснилось позднее, мой муж поднялся, как только рассвело, и уехал на охоту. Все знали об этом и сочли странным, что он предпочел охоту моему обществу. Ведь мы только-только поженились.

Вернувшись домой, он поговорил со мной, и, поскольку мой муж делал это чрезвычайно редко, я запомнила его слова и даже тон, которым они были произнесены.

Он говорил односложно и холодно:

— Хорошо ли ты спала?

— Да, — ответила я.

Муж одарил меня короткой улыбкой и отвернулся.

Аббат Вермон, который был тогда со мной, казался очень озабоченным. Я же выбрала одну из двух маленьких собачек, которых мне подарили по приезде во Францию, и принялась играть с ней. Мой слух уловил, как аббат пробормотал: «Это терзает мне сердце!» С этого момента я больше не сомневалась, что случилось нечто ужасное. Меня все считали такой прелестной и изящной, и все же мне никак не удавалось привлечь дофина! Он не мог полюбить меня!

Ко мне пришел граф Флоримон Клод де Мерси-Аржанто и задал мне множество смутивших меня вопросов. С тех пор как я покинула мою матушку, он все время надоедал мне своим присутствием. Матушка говорила, что я должна во всем доверять ему, прислушиваться к его советам, что он будет мостом, соединяющим нас. Не сомневаюсь, что она была права. Но он был такой старый и суровый — маленький человечек, весь скрюченный, хотя и, несомненно, чрезвычайно умный. К тому же мне было неприятно, что за мной так откровенно шпионят. Ведь на самом деле шпионов никто не любит, как бы полезны они ни были и какова бы ни была причина их слежки.

Мерси, он был бельгийцем, приехал из Льежа и, казалось, был в чем-то сродни французам. Тем не менее он преданно служил моей матушке. Все его мысли, я уверена, были направлены на то, как выполнить возложенную ею на него миссию, и мне было еще более неловко от того, что я знала, как хорошо он справляется со своей задачей. Он работал под руководством Каунитца, который, думаю, в последующие годы мог был точно так же быть постоянно рядом со мной, как и Мерси.

Граф не стал задавать мне прямых вопросов, но я прекрасно поняла, что он хотел узнать. Его интересовало, что происходило в нашей супружеской постели, когда мы с мужем оставались наедине.

Я сказала ему, что, по моему мнению, дофин равнодушен ко мне и даже не предпринимает попыток прикоснуться к моему телу, складывается впечатление что, как только он оказывается в постели, его сразу же одолевает сон. В это утро дофин встал задолго до моего пробуждения и уехал на охоту.

— Ты, должно быть, думаешь, что это довольно странное поведение для новобрачного, — сказал граф серьезно.

Я подтвердила, что именно так и думаю, хотя на самом деле не знала точно, чего мне следовало ждать от мужа.

— Я изучал медицину, — продолжал Мерси, — и полагаю, что развитие дофина задержалось из-за того, что его конституция ослаблена внезапным и быстрым ростом.

Так вот в чем дело! Но у меня было другое мнение. Мне с самого начала не понравился герцог Вогийонский, учитель моего мужа, который, как я заметила, оказывал на него большое влияние. Не раздумывая, я выпалила:

— Робость и холодность моего мужа объясняются воспитанием, которое он получил. Я уверена, что у дофина хороший характер, но мсье Вогийонский имеет над ним слишком большую власть, что, в свою очередь, позволяет герцогу абсолютно свободно манипулировать вкусами, привычками и желаниями моего мужа.

Я замолкла. Мой разум пытался отыскать объяснение холодности моего мужа по отношению ко мне, но он принимал во внимание любую причину, кроме одной — видимо, я просто не привлекала дофина.

Мерси холодно посмотрел на меня. Его пронизывающий взгляд заставил меня почувствовать неловкость.

— Я уверен, что императрица будет очень обеспокоена, когда узнает о том, как обстоят дела. Я скажу ей, что пока еще рано волноваться, и выскажу свое мнение по поводу того, что так мучит дофина.

Я представила себе матушку у нас дома, в Шонбрунне, и содрогнулась, потому что она обладала способностью внушать мне чувство благоговейного страха даже на таком большом расстоянии. Я знала, что не оправдала ее ожиданий. Ведь она хотела как можно скорее получить известие о моей двадцатой беременности. Но как же я могла забеременеть, если мой муж отвергал меня?

Мерси изменил тему разговора и сказал, что мне следует быть более сдержанной по отношению к королю. Неужели я не чувствую, сказал он, что веду себя с ним слишком непринужденно? Я ответила, что, вне всякого сомнения, я нравлюсь королю. Он в отличие от мужа не был со мною холоден. Он сказал, что полюбил меня с той самой минуты, как я приехала, и что вся семья в восторге от меня.

Мерси ответил:

— Хочу сообщить тебе, что король Франции написал твоей матушке письмо. Там были такие слова: «Я нахожу, что дофина очень живая, но чрезвычайно наивная. Однако она еще совсем юная и, несомненно, скоро вырастет из этого».

Я почувствовала, что мое лицо залилось краской. Я так легко краснела от смущения! Значит… он написал такое после всех тех очаровательных слов, которые он шептал мне, после всей его нежности, всех его комплиментов!

Мерси улыбнулся при виде моего смущения, давая понять, что мне иногда полезно почувствовать себя в дураках, потому что это для меня единственная возможность научиться всему тому, чем я, в силу своего положения, должна владеть безукоризненно.

Он оставил меня в подавленном настроении. Мой муж не любил меня. Не любил меня и король. Единственная разница между ними заключалась в том, что один из них скрывал свои истинные чувства, а другой — нет.

Мне нужно было еще очень многому научиться.

Тетушки были очень добры ко мне. Они предлагали мне свою дружбу, поэтому, получив приглашение посетить в тот день мадам Аделаиду, я с радостью приняла его.

Когда я пришла в ее апартаменты, она тепло обняла меня, а потом, отстранив на расстояние вытянутой руки от себя, произнесла: «Супруга Берри!» — и разразилась хохотом. Потом тетушка Аделаида сказала:

— Я сейчас позову Викторию. Ее апартаменты примыкают к моим. А она пошлет за Софи, и мы устроим уютную вечеринку… все четверо, правда?

Я заметила в комнате какую-то молодую женщину, сидевшую за небольшим столиком, и улыбнулась ей. Перед ней лежала книга. Ее одежда показалась мне крайне безвкусной. Тем не менее я сразу же почувствовала к ней расположение. Увидев, что я заметила ее, она сразу же поднялась и сделала мне реверанс, слегка покраснев при этом.

— Это наше lectrice [20] Жанна Луиза Анриетта Жене, — сказала мадам Аделаида. — Она хорошая чтица, и мы довольны ею.

20

Чтица (фр.).