Исповедь любовницы Сталина

Прощаясь со мной, Давид Кикнадзе сказал:

— Спасибо за этот необыкновенный вечер. Я с нетерпением буду ждать его повторения.

Поднимаясь по лестнице к себе в квартиру, вспомнила первую встречу с Михаилом Николаевичем Тухачевским. В заколотившемся сердце ощутила необъяснимый страх» Неужели через столько лет подкралось новое чувство?».

Сталин вызвал в Кремль. Он был не в себе. Его мучило странное недомогание. Как только вошла, зло крикнул:

— Вы зазнались, неизвестно отчего возгордились, стали нас избегать! — Не перебивая, слушала наставни-ка-царя. — Вместо того чтобы нас навестить, шляетесь по библиотекам, бегаете в музеи, ходите в церкви!

— Миленький, не сердитесь, в театре репетируем вашу любимую оперу «Борис Годунов» Мусоргского. Я работаю над образом Марии Мнишек. Чтобы достоверно сыграть коварную польку, надо изучить эпоху.

Сталин смягчился, на его дряблом, рябом лице разгладились морщины.

— А мы думали, что вы нас окончательно забыли! Что старый Сталин никому не нужен.

В двери просунулась голова Поскребышева. Виновато моргая глазами, он сказал:

— В приемной дожидается патриарх Алексий.

— Проводите его в Успенский собор, мы сейчас туда придем.

Ярко освещенными подземными переходами мы прошли в Успенский собор. Нас сопровождают офицеры могучего телосложения во главе с Власиком, недалеко от нас плетутся шарообразные генералы.

— Необходимый ритуал закончен, до места привели, проваливайте! — резко сказал Сталин.

И: В. подошел к Патриарху, прижался к нему. Старик, благословляя Сталина, тихо проговорил:

— Хорошо, И. В., что вы Бога не забываете!

Я отошла, чтобы не мешать беседе, но резонанс не мог скрыть их разговор. До меня отчетливо доносилось каждое слово.

— И. В», вам необходим отдых, — ласково, словно маленькому ребенку, сказал Патриарх Всея Руси.

Из груди Сталина вырвался глухой вопль.

— Устали мы сражаться с иродами, — жаловался Алексию И. В. — Поймите, Россия колоссальная, а я один.

— Нынче верить никому нельзя, — наставительно шептал на вид такой тихий первосвященник Алексий.—

Бога не забывайте, чаще молитесь, тогда познаете великую благодать.

— Приезжайте к нам почаще! — просительно сказал Сталин. — Мы вам будем всегда рады.

— Вот и не заметил, как старость подкатилась, трудновато стало передвигаться, ноги совсем отяжелели, — сказал Патриарх.

— Дадим новую машину. Русский Патриарх ни в чем не должен нуждаться, — веско заметил И. В.

Проницательный Сталин видел, что Патриарх Алексий чего-то не договаривает.

— Святейший Патриарх, вы хотите что-то сказать или попросить?

— И. В., нельзя ли на Руси новые храмы открыть? Трудно русскому народу жить без Господа нашего»

— Решим этот вопрос» Что еще? — устало спросил Сталин.

Патриарх явно не решался задать самый главный вопрос, из-за которого он приехал к Сталину в Кремль.

— В небольшом подмосковном городе Загорске имеется Лавра Троице-Сергиева монастыря. Шестьсот лет стоит Лавра, а люди и по сей день взора от нее оторвать не могут. И царь Иван Васильевич Грозный, и Борис Годунов не раз там бывали, на поклонение в Лавру ездил и государь Петр Первый, молился, прощение у Господа вымаливал за нерадивого сына болезного, царевича Алексея.

— Не тяни, Патриарх, говори, что надо! — перебил Святейшего Сталин.

— Лавра — гордость Русской Земли, а Загорск — весь в заплатках.

Сталин рассердился:

— Святейший Патриарх Алексий, вы не за свое дело беретесь. Вам надо молиться, людей уму-разуму учить, а государственные вопросы, что и где строить, мы решим без участия православной церкви.

Обиделся российский первосвященник. Поднялся, не прощаясь, пошел к выходу. И. В. загородил ему дорогу:

— Простите, Алексий, — твердо сказал И. В. — Церковь не должна вмешиваться в строительство городов русских. Мы же вас не учим церковным обрядам.

— Прощайте, И. В., — сказал Патриарх.

Сталин позвал меня:

— Хороший, умный старик! — проговорил он. — Уважительный, такой долго проживет, надо ему дать орден Ленина.

И. В. опустился на царский трон. На голову он надел царский головной убор из золота, украшенный драгоценными камнями, крестом и отделанный собольим мехом. В руки взял тяжелый, усыпанный драгоценностями царский скипетр. Я впервые видела его в таком облачении.

— И. В., вам очень идет такой наряд! В нем вы — настоящий царь!

— Подойди ко мне, Верочка! — сказал он шепотом.

Я медленно приблизилась к Сталину.

— И. В., я вас слушаю.

— Садись рядом, здесь есть место и для царицы.

Ослушаться не могла.

— Надень корону, теперь ты сумеешь хорошо сыграть Марину Мнишек. Вот мы и без режиссеров прорепетировали.

Вечером поехали в его любимое Кунцево. От ужина он отказался, в его голосе уловила жалобные нотки:

— Плохо мне, тяжесть давит на сердце. Ночью совсем не могу спать, кровавые сны вижу, это плохое предзнаменование. Пятна кровавые днем и ночью преследуют. С тобой, Верочка, легче переносить невзгоды. Подвинься, лягу к тебе…

Давид Кикнадзе принес роскошную корзину цветов. Я его за это пожурила:

— Мне неловко принимать от вас цветы!

— В. А., не будем говорить о мелочах. Через час вам предстоит свидание с товарищем Берия. Я отвезу вас к нему на дачу.

— Это невозможно. В театре назначена вечерняя репетиция, после короткого отдыха состоится запись на радио. Ради меня вызван симфонический оркестр.

— Хорошо, я позвоню Л. П.

После телефонного разговора он сказал:

— Л. П. недовольно проговорил, что если я не нашел с вами общего языка, значит, я плохой работник. Он приказал неотлучно следовать за вами. После ночной репетиции нам все равно придется поехать к нему.

Я не могла понять, кому Давид больше предан: Берия или мне. Вопрос довольно щекотливый, я была обязана проверить своего друга.

— Давид, для чего вам нужна моя дружба? — спросила я наивно.

Кикнадзе встал, подошел ко мне, поцеловал руку:

— В. А., я слушал вас во многих операх, ваша игра, голос, актерское перевоплощение заставили меня о многом задуматься. Раньше я жил, не думая о том, что дал нового сегодняшний день и что даст завтрашний. Сломя голову я, как Ванька-Встанька, крутился в человеческом водовороте. Разрешите молча боготворить вас?