Исповедь плохой подруги

Как бы Адель он не нравился, у них есть одна схожая черта, — оба такие болтливые, что мне не приходилось даже рта открывать. Такая роль меня более чем устраивала. К тому же, если я что-то и говорила, то меня слушали так, как, наверное, не слушают даже младенцев, которые говорят свое первое «ма».

Вдруг Тимур замолчал и уставился на меня. Он ждал ответа, а я не услышала вопроса. Неудобно получилось.

— Что? — спросила я.

— Ой, извини, раз ты не знаешь…

— Что не знаю? — повторила я слегка раздраженно.

— Ну, про карьер.

Я нахмурилась.

— Я думал Адель и тебя пригласила.

Оказалось, что на майские праздники та же компания, что собиралась в пятницу дома у Адель и Влада, поедет на карьер, который находился в паре часах езды от города. Я там никогда не была, но всегда хотела попасть. Хотя меня там не ждали. Было видно, что Тимур не рад тому, что поднял эту тему. Когда я поняла, в чем дело, сердце как-то болезненно екнуло. Почему Адель меня не позвала? Она же говорила, что мы подруги… Наверное, я что-то не то сделала в пятницу. Надо было сделать лицо попроще, после того инцидента с Владом. Не так уж это было неожиданно, и не так уж противно.

Тимур стал говорить о чем-то другом, а я снова молчала. Казалось, на меня надели огромный рюкзак с тяжелыми камнями, потому как мне захотелось скукожиться, втянуть шею и никогда больше не поднимать глаз.

Ну, впрочем, не в первый раз я пропускаю что-то веселое, так что мне не привыкать. Раньше же я спокойно жила без всяких таких вылазок. Да и они мне не больно то нравятся. Не стоит расстраиваться.

Выходить нам, конечно же, было на одной остановке. Я предложила помочь Тимуру с холстами, потому как сам он не справлялся. Холсты в пленочных обертках то и дело выскальзывали из рук. Несмотря на это Тимур отказался.

— А в каком доме ты живешь? — спросил он.

— В тринадцатом.

Тимур почему-то засмеялся.

— Только не говори, что и ты тоже! — воскликнула я.

— Нет.

Я облегченно вздохнула. Было бы тупо, если бы мы вдруг оказались соседями, и за все время я его ни разу не видела.

— В одиннадцатом.

Теперь засмеялась я.

— Ну конечно! Кто бы сомневался.

Пару минут мы шли по узкой тропинки, которая пробегала через небольшую посадку от проезжей части до многоэтажек. На распутье мы остановились.

— Мне туда, — сказала Тимур.

— А мне туда, — сказала я.

Мы указывали на разные ответвления дорожки и от этого даже стало как-то печально. Никто не спешил прощаться.

— Слушай, — сказал Тимур. — Ты никуда не торопишься?

Я покачала головой, не понимая, куда он клонит.

— Может, зайдешь?.. Мне нужен свежий взгляд на мои картины.

Видно было, что Тимур боится сказать что-то не то. А я лишь хлопала глазами. Зайти? К нему? Я даже у одноклассниц дома бывала раз пять, не больше, и это лишь по большим праздникам. У меня самой дома ровесники никогда не бывали. Никогда. Когда Адель об этом узнала, то предположила, что я там делаю наркотики. А я сказала, что, если бы это было правдой, я бы уже давно накопила на такой дом, как у нее.

Но старые установки надо рушить и вот, представилась отличная возможность. Я еще раз хлопнула ресницами, чтобы Тимур не думал, будто я так легко соглашаюсь на подозрительные приглашения.

— Давай, — сказала я слабым голосом и, чтобы прозвучать убедительнее, еще пискнула: — Ты же не насиловать меня собираешься?

— Обещаю, что буду держать себя в руках, и не сделаю этого.

Ответ прозвучал, как шутка, но мне все-равно стало капельку легче. Да и, честно говоря, опасений на счет сомнительности этого мероприятия у меня не возникало. Тимур не выглядел, как насильник. По крайней мере, когда пытался удержать два здоровенных холста. Да и вряд ли насильники носят старую одежду. У них она вся в крови, а так как кровь плохо отстирывается, они постоянно покупают новую. Логика была железной и я совершенно не переживала. То, что одежда Тимура выглядит скорее не старой, а застиранной, я старалась не думать. Если бы он реально пытался смыть кровь, то остались хоть какие-нибудь пятна… Правда же?

У подъезда мы остановились и Тимур все же передал мне холсты, чтобы найти ключи и открыть дверь. Когда домофон пискнул, и мы вошли, Тимур радостно сказал:

— Сейчас познакомишься с моим песиком!

Господи, пожалуйста, пусть это будет не эвфемизм.

— Это не эвфемизм, — быстро добавил Тимур поникшим голосом, осознав, как прозвучали его слова после обещания меня не насиловать.

Уже через три этажа я убедилась, что Тимур говорил прямо. Из-за двери слышалось жалобный скулеж и, кажется его песик шкрябал когтями по двери. Судя по звукам, это должна была быть маленькая милая псинка.

Но песик Тимура оказался огромным, гораздо больше, чем я думала (я все еще имею в виду исключительно его собаку).

— Привет, малыш! — сказал Тимур, обращаясь к псине.

Малыш был овчаркой, судя по морде, терьером, судя по длиной кучерявой шерсти и исчадием Ада, судя по бешеным глазам и обильному слюноотделению. Так что я сделала вывод, что это просто дворняжка.

— А как зовут… малыша? — спросила я.

При этом я пятилась в сторону, чтобы малыш не придумал лизать мне ноги, что уже делал с Тимуром.

— Дик.

Я замерла, на мгновение перестав бояться даже угрозы обслюнявленных ботинок.

— Тупое имя, — объявила я.

Тимур сначала нахмурился, а потом понял и сказал:

— Ксюша, я уже и не удивляюсь, что застукал тебя в том магазине. У тебя же мысли вечно об одном…

— Неправда! — сказала я слишком громко, так как Дик рыкнул. — Просто имя реально тупое!

Тимур лишь покачал головой и присел, чтобы быть на одном уровне с собакой.

— Ну, — сказал он, закончив с успокаиванием… Дика. — Располагайся.

Я кивнула и стала разуваться. Дик привлекся моими шнурками и приблизился ко мне. Когда я потеряла бдительность, снимая один кроссовок, он лизнул мне лицо.

Не хотелось орать на всю квартиру, чтобы никого не смущать. Но и сдержаться было крайне трудно. Так что я выдала громкое «фэ», вывалив язык, совсем как Дик.

— Что?.. Фу, Дик! Ты чего творишь?

Тимур стал отчитывать пса, но он лишь радостно вилял хвостом. Я вспомнила, что мне предложили «располагаться» и не стесняясь направилась в ванную.

Комнат в квартире было четыре. Ну, это включая кухню, ванную и коридор. Оставшаяся комната являла занимательное зрелище. Односпальная кровать хоть и была маленькой, но занимала чуть ли не треть пространства. Абсолютно все стены были завешены картинами. Прямо от пола до потолка. Тут были и черно-белые наброски, и картины маслом или акрилом на дорогих полотнах, и акварельные, казалось, полупрозрачные рисунки, и даже несколько черных листов для пастели с будто бы припыленными поверхностями.