Исповедь «вора в законе»

Хозяйками гулянья были Роза и Аня. Девушки постарались, чтобы оно запомнилось. На праздничном столе — все, чего душа пожелает, даже свежие помидоры и огурчики, хотя на дворе май.

Все было отлично. Меня любили, окружали вниманием, обо мне трогательно заботилась самая красивая на свете девушка. Но мне вдруг стало немного грустно. Все здесь, конечно, свои люди, и многих из них я люблю и уважаю. Но нет никого из моих родных — ни родителей, которых сгноила война, ни сестры, ни братьев. А у меня самого пожалуй, единственного из тех, кто здесь собрался, — нет даже своего угла, ночую все время у чужих людей, хорошо еще, что не отказывают… Может, зря не послушался тогда Костю, не остался у них. Вижу по его грустным глазам, что он не только не завидует, а, скорее всего, меня жалеет.

Когда почти все приготовления были закончены и женщины стали накрывать на стол, Роза поехала за своей матерью. Через час к дому подрулило такси «Победа». В машине, кроме моей подруги, ее мамы и сестры Марии, оказался еще парнишка лет пятнадцати, которого я прежде не видел. Симпатичный, со вкусом одетый. Костюмчик кофейного цвета сидел на нем очень ладно — по всей видимости, был сшит на заказ.

— Не вздумай ревновать, — шепнула мне Роза. — Он еще мальчик. Но «трудяга» сильный, месяца три как со мной и с Аней «работает». Зовут его Гена. Поговори с Попиком — тот его хорошо знает.

Мы познакомились, и Гена — стеснительный, скромный парень — мне как-то сразу понравился. Он рассказал, что живет возле ЦДКА. Отец работает в милиции. («Не пугайся, он служит в ГАИ и про меня все знает».)

Заходим в дом. Здесь нас заждались. Кое-кто был уже навеселе, Сеня с Минькой перекидывались в картишки.

— А вот и виновник торжества с невестой пожаловал! — Шанхай широким жестом руки пригласил нас к столу. — Может, заодно и свадьбу сыграем?

Но Розина мама по-прежнему была непреклонна:

— Ну что ты, Витя, маленькая она еще. Вот через годик — так уж и быть, дам согласие на брак.

Обидно было, но что поделаешь: ослушаться маму Роза не могла — татарские обычаи в их семье соблюдались строго. Целый год ожидания. Дождемся ли? Наша блатная жизнь так переменчива: неизвестно, что будет завтра.

На этот раз первый тост Шанхай предложил за меня, объявив, что с этого самого часа я уже не Малыш, а Валька Лихой. Меня обнимали и целовали, вручали подарки. Их было много. Сам Шанхай подарил мне красивый фужер из хрусталя, наполнив его вином.

— Пусть твоя жизнь будет такой же полной, а ваша с Розой любовь — столь же крепкой и сладостной, как это вино, — сказал он в своем духе: красиво и витиевато. И тут же, с улыбкой взглянув на свою жену, добавил:

— Как у нас с Блюмкой.

Все засмеялись, его тост прошел на ура.

Вторым заходом пили за тех, кто «там». Потом Шанхай попросил принести чистый бокал, налил в него водки и поставил рядом со своим.

— Помянем теперь человека, которого нет, но который всегда будет с нами. Федю Артиста. Душевный он был «босяк», хотя смерть у него дурацкая.

И снова все молча выпили. Многие из нас знали, что Шанхай по-прежнему навещал мать Артиста, помогал ей, чем мог, давал деньги. Такие, как он, свято блюли воровские обычаи.

Шесть с лишним лет прошло с того дня, когда он покончил с собой. Не хотелось бы сравнивать вещи, разные по сути, но раз уж такое сравнение еще тогда пришло мне на ум, приведу его и здесь. Вдумайтесь: со дня окончания войны с фашистами прошло примерно столько же времени, но если об инвалидах, участниках войны, не говоря уже об их семьях, общество постепенно стало забывать (льготы ввели намного позднее), то об Артисте, как и обо всех, кто ушел от нас преждевременно, «братва» всегда помнила. И помогать их родственникам считала своим долгом.

Вечером, отправив Розину маму домой, мы пошли в Люберецкий парк, на танцверанду. Роза учила меня танцевать танго. Время от времени я уступал девушку своему новому другу. Гена оказался партнером куда более искусным.

Вышли на круг и Шанхай с Блюмкой. Но на площадке, как обычно, собралось много молодых воров, а Витю знали чуть ли не все. И как ни серчала его любимая женушка, потанцевать им шпанята не дали — каждому хотелось хотя бы словечком перекинуться со знаменитым вором, а то и получить от него совет.

Танцуя в Розой, я обратил внимание на мужчину лет тридцати двух, сидевшего на скамейке. Он ненавязчиво, но постоянно за нами наблюдал. Его лицо показалось мне знакомым «Что за фрукт нас пасет?» — тихонько спрашиваю у Шанхая. — «Опер» из Люберец. Да ты его должен знать». — «Корчагин, что ли?» — «Он самый. Тот, что когда-то накрыл вас с Розой на «хате».

Когда, вдоволь натанцевавшись, мы присели на лавочку отдышаться, «опер» сразу же подошел к нам.

— Здорово, Малышка, — приветствовал он меня, усаживаясь рядом с нами.

— Чего тебе надо? — резко оборвала его моя подруга.

— А ты помолчи, Роза. У нас мужской разговор будет.

— Откуда ты меня знаешь? — взорвалась девушка.

— Я вас всех знаю, — отпарировал «опер».

И только тогда до нее дошло, что это «контора».

— Давненько из зоны «откинулся»? — спросил он меня.

— Да нет, недавно, — ответил я, нарочито растягивая слова.

— А теперь что — с Татаркой «трудишься»?

— Да нет, я сам по себе.

— Смотрите, чтоб на девяносто третьем автобусе я вас не видел. И вообще, вздумаете «кататься» по Люберцам — пеняйте потом на себя. Всех выловлю.

— Между прочим, могли бы и сегодня пощекотать вам нервы, — продолжал он. — Вы почему-то забыли пригласить нас на день рождения. А зря, с милицией надо жить дружно.

Откуда они могли знать, что мы сегодня гуляем, — подумал я. Впрочем, что удивительного, люди ведь тоже работают, каждый из нас делает свое дело. Но двусмысленные намеки Корчагина пришлись мне не по душе.

— А этот птенец тоже с вами? — спросил «опер», указывая на Гену.

Но тут к нам на подмогу подошел Шанхай.

— Слышь, Корчагин, не порть людям сегодня настроение. Ведь ты и сам знаешь, что в вашем районе мы не «трудимся».

— Пошли, братва, — обратился он к нам.

Мы поднялись со скамейки.

— Ну, что ж, бывайте, — произнес Корчагин снисходительным тоном, как будто, отпуская нас, делал одолжение. — Надеюсь, скоро увидимся.

Мы вышли из парка. Настроение, конечно, было испорчено. День, который я мог считать самым счастливым в своей непутевой воровской жизни, начавшись так радостно, вдруг потускнел. Ну и везет мне — не успел «откинуться», и опять на хвосте уголовный розыск.