Исповедь
Шрифт:
– А кто знает откуда пошло слово "кирзачи"? – как бы про себя спросил рядом стоящих Санёк.
– Откуда? – поинтересовался Борис.
– Я всегда думал, что это какая-то специальная выделка кожи – кирза, ну или что-то старинное, русское, как «дымковская игрушка», а оказалось, что это искусственный материал, выпускаемый на Кировском заводе, вот сокращённо и получилось – «кирза».
– Вы же сани заказывали? – спросили городские ритуальщики, посмотрев в договор, – а да, оплачено, мужики, выносим.
Деревенские подвезли железные неказистые деревенские сани, похожие на обычные детские санки, только увеличенные раза в три. Городские вынули гроб из машины, положили на них.
– «А у них тут чёткая дифференциация труда…» – подумалось Саньку.
– Так, в оплаченные услуги входит транспортировка усопшего на санях до могилы, – объявил «Бугор», –
Санёк поднял голову, Бугор указывал на него и отца. Ну а что, собственно, всё правильно, кому ещё… Траурная процессия – Санёк с отцом впереди с венками, дальше дядя Андрюша в гробу на санях, которые везли ритуальщики, дальше все остальные. Замыкали процессию два священника, их помощник – человек со странным лицом, и православная женщина в косынке. Пока процессия шла, буквально метрах пятидесяти деревенские всё так же скакали на ржущих конях, а трактор продолжал деловито громко тарахтеть и вонять солярой, убирая сено в сарай. Видимо они привыкли к таким мероприятиям… Уже проходя по ровным рядам могил, Санёк обратил внимание, что здесь очень много, почти полкладбища, покойников из ближнего зарубежья. Армяне, узбеки, вообще какие-то невоспроизводимые фамилии непонятийной национальности. Сомнительно, чтобы все эти люди с непроизносимыми нерусскими фамилиями в таком количестве жили в этой деревне. Тем более могилы сплошь какие-то странные: вот, видимо, любитель музыки с нотами на постаменте, вот тот самый цыган, памятник в полный рост, чёрный, только перстень золотой. Какой-то «Оглы». Вот на могиле некого молодого человека тридцати лет изображены падающие листы непонятного и подозрительного растения, явно тут упокоен любитель чего-то эдакого. Что только люди не учудят в Москве, даже на собственной могиле. Нет, деревенские до такого вряд ли додумаются.
Вдалеке показалась грустная девочка с плюшевым медвежонком в руках, она шла параллельно их процессии, не обращая на неё никакого внимания. Интересно, куда она идёт? Что это значит?
Наконец впереди, почему-то не продолжая ряд, хотя места до забора ещё полно, а прямо между двух аллей, показалась свежевырытая могила с комьями и бруствером глины по краям.
– Наверное вон она. Да, точно, она, – сказал Санёк и пошёл в сторону глиняной насыпи.
Все остальные, включая ритуальщиков двинулись за ним. Странная девочка с медвежонком встала поодаль. Подошёл Дима.
– Отпевать будем прямо здесь, отец Андрей и отец Филипп согласились. Хотели в часовне у кладбища, да местный священник уехал до конца праздников, а ключей никому не даёт. Я предупреждал что будет холодно.
Бугор с Промокашкой сняли крышку гроба, поставили у саней венки.
– Всё, родственники, можете прощаться!
На лоб дяде Андрюше священники положили белый платок с православными символами, в руки – иконку, воткнули в скрещённые на груди пальцы свечку. Все по кругу стали подходить и прощаться, кто целовал в лоб, кто просто держал за руку. Платок периодически сдувало ветром со лба и его приходилось поправлять. На кладбище было открытое пространство, метель поднялась настолько пронизывающая, что казалось, будто тебя прокалывают тысячи игл. Санёк уже давно понял про себя, что эта процедура – это как небольшой подвиг, долг чести, который надо совершить, чтобы отдать дань уважения умершему, поэтому велел своему организму потерпеть и не скулить, полностью отключившись от холода и боли и не обращая на них внимания.
Он встал совсем рядом с дядей Андрюшей, смотрел на его умиротворённое лицо и ему в этот момент почему-то пришла на ум строчка из песни Высоцкого:
«… Все приложились, а бедный покойник,
Так никого и не по-целовал…»
Всем раздали свечки, подожгли фитили от зажигалки, правда они на ветру тут же потухли.
– Это на таком ветре неизбежно, не мучайтесь, не зажигайте снова, всё равно задует, – сказал Санёк.
Священники начали обряд отпевания. Отец Андрей зажёг ладан в кадиле, раздался знакомый сладковатый запах. Приятный, расслабляющий, с дымными полутонами запах фимиама, которым всегда пахнет внутри церкви, но тут не до расслаблений. Святой отец стал ходить вокруг гроба и могилы, периодически останавливаясь и читая молитвы. Ему вторил отец Филипп, жена которого пела песнопения. Мужчина-помощник переворачивал страницы. У жены отца Филиппа Санёк разглядел в руках ноты, а у самого отца Филиппа в папке со вставленными файлами-слюдой были напечатаны тексты молитв обряда. Отец Андрей руководил всей процедурой,
показывая, когда отцу Филиппу и его жене надо вступать или останавливаться.– Упокой Господи…
– Душу раба Твоего…
Слышалось Саньку сквозь ветер. Священники пели монотонно, медленно перелистывая страницы. Слова молитвы на ветру уносило и не всё было понятно.
– Ещё молимся о упокоении души усопшаго раба Божия…
Ветер пронизывал насквозь, до костей, до боли в зубах и голове. Санёк словно соединился с холодом, стал с ним одним целым. Изредка его отвлекали только ржание лошадей, да грохот трактора, которые не обращали на них никакого внимания и занимались своими делами. Городские ритуальщики делали селфи на могилах и просили деревенских землекопов сфоткать их группой, обнявшись, в разных позах на фоне похорон. Наверное, ведь выкладывают на сайте своём, как это делают ночные клубы. «Лучшие моменты на память», «Отчёт о проделанной работе». Грустная девочка с медвежонком куда-то пропала. А холод поглощал, он просто пожирал, превращал в ледяную статую.
Санёк посмотрел на дядю Андрюшу спокойно и мирно лежащего в гробу.
– «Как ему, наверное, сейчас хорошо… Он уже ничего не чувствует, в отличии от нас…»
Дядя Андрюша продолжал спокойно лежать, как бы даже посмеиваясь, ему холод был ни по чём. В голову закралась крамольная мысль.
– «Почему отпевать надо было именно на кладбище, в такой мороз? Ну и что, что часовня закрыта? Вон их сколько, церквей, по дороге было, да даже в самом Юрино был указатель на какой-то храм. Нет, терпи, нельзя жаловаться, да и некому, имей уважение…».
Отец Филипп продолжал отпевание, медленно, не торопясь, переворачивая страницы. Его жена пела, а отец Андрей ходил вокруг могилы с кадилом. Санёк следил за каждой перевёрнутой бумагой в файле, он ждал, когда всё закончится. А священники, казалось, не чувствовали холода и метели, они делали своё дело, как будто внутри них горел благодатный огонь, согревая через душу тело. Они не замечали, как дует ветер, что температура опустилась почти до «-20», что кричат кони. Одеты святые отцы были просто и легко, а на отце Филиппе даже не было носок под ботинками. Но ни одним взглядом, ни вздохом, ни движением, ничем, они не показали, что замёрзли. Это по-настоящему героические люди, верой побеждающие всё телесное…
Наконец последняя страница писания была перевёрнута и отпевание закончилось. Священники отошли.
– Нет, я помирать буду исключительно летом! Уж больно холодно… – громко вслух сказала вдова, все мысленно с ней согласились.
Подоспевшие, давно невдалеке ожидающие окончания, ритуальщики забрали из гроба цветы, накрыли его крышкой. Тот самый Промокашка с серьгой достал золотой ключик, ажурный, большой и стал под углом закручивать замок крышки гроба. Всё, это последняя черта. Теперь за дело взялись деревенские, они стали вгонять в крышку гроба, параллельно земле, длинные гвозди со всех сторон.
– «Интересно, – подумал Санёк, – деревенским достаётся самая чёрная работа, а городские только золотой ключик закручивают. Кстати, интересная метафора – золотой ключик от гроба, которым открывается, а в этом случае ещё и закрывается дверь в мир иной, вот в чём скрытый смысл сказки про Буратино, она, оказывается, со страшным концом…»
В воздухе повисла тяжёлая пауза, никто не верил, что это расставание навсегда, никто не мог сделать последний шаг. Вот почему говорят «гробовая тишина». Землекопы перекинули повозья-канаты через плечи и под гробом, вчетвером сняли его с саней, отнесли к яме, стали медленно спускать в могилу. Через секунду послышался стук гроба о промёрзшую землю. Теперь уже точно всё.
Санёк первый подошёл и бросил поднятый с земли комок глины в свежую могилу, его примеру последовали все остальные. Затем за дело взялись деревенские, умелыми движениями они стали быстро сбрасывать землю и глину с бруствера, несколько минут и могила была полностью засыпана. Они выровняли лопатами холм, воткнули крест. Затем Бугор ритуальщиков лопатой обрезал-трубил вынутые из гроба цветы и положил их на могилу, а с боков пристроил венки. Стали устанавливать ограду.
Саньку не давала покоя мысль – к кому же приходила странная девочка-призрак с медвежонком в руках. Он пошёл в сторону где видел её последний раз. В предпоследнем ряду он наткнулся на свежевырытую могилу, явно похороны здесь были совсем недавно – ещё не завяли цветы, которые в большом количестве лежали на ней. Он взглянул на табличку на кресте, на фотографию под ним, и ахнул. С неё смотрела и улыбалась та самая маленькая девочка.