Исповедь

В июне Васильеву выслали этапом на Урал, а к августу она добралась до Ташкента, где работал ее муж. Тяжелые обстоятельства ареста и дороги по этапу, ссылка, которая лишила ее любимых друзей и города и оторвала ее от активной творческой деятельности, были жестоким испытанием. Она мечтает навестить Волошина в Коктебеле, но уехать из Ташкента ей не удается. Но и в ссылке Елизавета Ивановна находит друзей и творческую работу. Она продолжает заниматься антропософией и проводит ознакомительные лекции среди местных теософских групп, состоящих, в основном, из ленинградцев, занесенных судьбою в Среднюю Азию. Сохранились анонимные воспоминания о Васильевой одной из слушательниц этих лекций: «Большие ее глубокие черные глаза всматривались в каждого и, казалось, проникали в самое сердце. Глаза эти потрясли меня. <…> Васильева говорила образно, ярко, с огромным подъемом, который я с нею вместе переживала. Она умела создать в беседе такую уютную теплоту, такой накал и контакт, что вся моя душа с трепетом и благоговением раскрывалась перед ней».

Проездом из Японии в Ташкент заехал Ю. К. Щуцкий, и неожиданно Елизавета Ивановна создает цикл стихов «Домик под грушевым деревом». Для этих стихов, которые стали ее последними, она избрала авторское «я» не менее поразительное, чем псевдоним ее первых стихов: цикл написан от лица вымышленного ссыльного китайского поэта Ли Сян Цзы. Так путь ее поэтического творчества начался и закончился слиянием в искусстве автора и мифа, само-мифотворчеством: Черубина де Габриак и Ли Сян Цзы. Елизавета Ивановна рассказывает историю своего последнего псевдонима Архиппову в письме от 3 мая 1928 года: «„Домик“ перепишу Вам в синюю тетрадку ^[45] , только медленно. Но должна рассказать Вам его литературную историю. Он задуман и начат, когда здесь был мой друг Юлиан Щ<уцкий> — синолог. Грушевое дерево существует, оно вросло в террасу флигелька, где я живу. Это дало повод Юлиану называть меня по китайскому обычаю Ли-Сян-цзы — философ из домика под груш<евым> деревом — и предложить мне, как делали все кит<айские> поэты в изгнании, написать сборник „Домик под грушевым деревом“ поэта Ли-Сян-цзы. Так и сделано. С его помощью написано предисловие в духе кит<айских> поэтов и даны заглавия каждому из 7-стиший. Внутри они, конечно, вовсе не китайские, кроме 3–4 образов. Все это чистейшая chinoiserie (китайщина — фр.)». Предисловие к этим стихам не менее интересно, чем сами стихи. В образе китайского философа звучит лирический голос настоящего автора: «В 1927 году от Рождества Христова, когда Юпитер стоял высоко на небе, Ли Сян Цзы за веру в бессмертие человеческого духа был выслан с Севера в эту восточную страну, в город Камня. Здесь, вдали от родных и близких друзей, он жил в полном уединении, в маленьком домике под старой грушей. Он слышал только речь чужого народа и дикие напевы желтых кочевников. Поэт сказал: „Всякая вещь, исторгнутая из состояния покоя, поет“. И голос Ли Сян Цзы тоже зазвучал. Вода течет сама собой, и человек сам творит свою судьбу: горечь изгнания обратилась в радость песни».

45

Синяя тетрадь — это самодельная тетрадка, которую Архиппов послал Васильевой для ее «китайских» стихов. Она вписала в нее весь сборник «Домик под грушевым деревом». Архиппов приложил к этой тетради цитированное выше письмо Васильевой. Синяя тетрадь была потеряна и только в 1982 году была найдена случайно на чердаке старого московского дома, где, очевидно, проживал знакомый Архипповых, который по какой-то причине оставил там эти документы. См.: К. Н. Суворова. «На чердаке старого московского дома». (Об архиве Е. Я. Архиппова) (Встречи с прошлым. М. 1988. Вып. 6. С. 150–163).

Горечь изгнания и вера в человека и искусство стали ее последним посланием к читателю. Жизненный путь поэтессы, богатый событиями, творческими и духовными поисками, рано прервался. Елизавета Ивановна Васильева скончалась в Ташкенте 4 декабря 1928 года от рака печени.

* * *

То порою скрытое, порою явное в идеологии и психологии общества, те подводные течения, которые составляют исторический дух времени, проявляется в практике искусства и зачастую в такой практике, которая, как всякое новаторство, эпатирует общество. Новаторство Черубины заключалось в блестящем мифотворческом эксперименте, который, несомненно, удался: свободный выбор собственного творческого «я» привел к появлению в русской литературе реальной талантливой поэтессы, миф претворился в жизнь. Но ее звезда сияла в русской литературе очень коротко, не пережив раскрытия мистификации — опасности, изначально заложенной в этически противоречивой природе мифотворчества. Ценой мифотворческого эксперимента явилась тяжелая душевная травма, которая сломала творческий путь поэтессы.

Воплотившая в себе наследие символизма, Черубина отрывала новую эпоху, в ней видели «новую поэтессу». Это определение относится не просто к новому стилю и содержанию поэтического творчества, но и к угадыванию скрытых импульсов и устремлений эпохи. Елизавета Ивановна писала в «Автобиографии»: «Есть одно определение, которое меня всю жизнь мучило: Сивилла». Поэтессу будущего видел в Черубине Анненский. Цветаева узнавала в ней себя и Ахматову. В 1917 году Волошин заявил, что Черубина дала тон всей современной женской поэзии ^[46] . Продолжая свою литературную деятельность после Черубины, Елизавета Ивановна писала стихи и проявила новый талант детской писательницы. Если бы политические репрессии не прервали ее творческий путь так рано, ее имя могло войти в русскую литературу в одном ряду с Маршаком.

46

Письмо П. Краснову от 29 дек. 1917 г. из архива писем Волошина в ИРЛИ.

Еще одно призвание Елизаветы Ивановны было учительское. В юности она была неординарной учительницей в гимназии, в зрелые годы она становится признанным духовным учителем в антропософском кружке, и до своих последних дней духовно и эмоционально поддерживает сосланных вместе с ней членов антропософского общества. Имя талантливой поэтессы Елизаветы Ивановны Дмитриевой на долгие годы затерялось среди поэтических звезд ее богатого литературного века. Настало время вновь представить читателю эту поэтессу, чья судьба и творчество неразрывно связаны с судьбами символизма в России.

М. Ланда

СТИХОТВОРЕНИЯ [47]

Слава моя не стареет, лук мой крепок в руке моей. Внимали мне, и ожидали и безмолвствовали. (Книга Иова 29. 20)

Смерть и Время царят на земле. Ты владыками их не зови. Все, кружась, исчезает во мгле. Неподвижно лишь Солнце Любви. Владимир Соловьев.

47

Стихи Елизаветы Ивановны Дмитриевой (Васильевой) при жизни, практически, не публиковались. Под именем Черубины де Габриак было опубликовано 25 стихотворений в журнале «Аполлон»: 12 в № 2 за 1909 год, с. 3–9; 13 — в № 10 за 1910 год с. 3–14. Потом эти стихотворения периодически перепечатывались в других журналах, скорее всего без ведома автора. (Журнал журналов 1916 № 49, ноябрь стр.6; Чтец-декламатор 1912, т.4, изд. 2, Киев С. 746–747).

Под своим именем она опубликовала только несколько стихотворений: «Встреча» («Аполлон», 1910, № 10, С.15); «Всем мертвым» («Зилант» 1913, Казань, С. 64).

В 1926 году в московском издательстве «Узел» был подготовлен к печати сборник Е. Васильевой «Вереск». В «Вереск» вошло 27 стихотворений. Но в связи с разгоном антропософского общества и арестом его членов сборник из печати не вышел. В дальнейшем имя поэтессы было забыто.

Но в последнее десятилетие стихотворения Дмитриевой неизменно включались в поэтические антологии. (См., например:

«Серебряный век. Петербургская поэзия конца 19 — начала 20 в.» Лениздат, 1991;

«Русская поэзия Серебряного века. 1890–1917», М., «Наука», 1993;

М. Л. Гаспаров. Русские стихи 1890-х –1925-х годов в комментариях. Москва «Высшая школа» 1993)

Несколько больших подборок вышло в журналах:

Гумилевские чтения, Wiener slawistischer almanach, Sonderband 15,1984,c.108–120; Стихотворения 1909–1925 гг.;

Новый мир № 12, с. 132–170, Глоцер В. «Две вещи в мире для меня были самыми святыми: стихи и любовь»;

Русская литература. 1988 № 4, с. 200–205, Грякалова, Н., Стихотворения Е. И. Васильевой, посвященные Ю. К. Щуцкому;

Радуга, 1991, № 3, с. 107–109, Куприянов И., Знаки судьбы.

Единственный сборник стихов Е. И. Дмитриевой (Черубина де Габриак. Автобиография. Избранные стихотворения. М., «Молодая гвардия», 1989), к сожалению, изобилует неточностями и неполон.

Многое из творческого наследия Дмитриевой погибло при переездах и обысках. Но, благодаря Е. Я. Архиппову, большинство ее стихов сохранилось. В 1928 г. Архиппов составил машинописный сборник стихов Е. И. Васильевой. Он хранится в РГАЛИ (ф.1458, on. 1. ед. хр. 102). Там же хранится и так называемая «Синяя тетрадь» — рукописный сборник стихов Е. И. Васильевой с полным текстом «Домика под грушевым деревом» (ф.1458, оп. 2, ед. хр. 11). В РГБ хранится рукописная тетрадь стихов Е. И. Васильевой с Автобиографией — часть написана рукой Архиппова. (ф.743, к. 13, ед. хр.2, л. 102). Часть стихов цитируется в письмах к М. Волошину (ИРЛИ, ф. 562. оп. 3, ед. хр. 317–320), А. Петровой (ИРЛИ, ф. 562, оп. 6. Ед. хр. 22), Е. Архиппову (РГАЛИ ф.1458. оп. 2. ед. хр. 22).

При составлении данного сборника использовались все доступные материалы.

Первый эпиграф был поставлен Е. И. Васильевой к общему рукописному собранию ее стихотворений, второй — из стихотворения В. Соловьева «Бедный друг, истомил тебя путь», — к книге «Вереск».

СТИХОТВОРЕНИЯ 1906–1910 годов [48]

«Схоронили сказку у прибрежья моря…»

Схоронили сказку у прибрежья моря В чистом, золотистом тающем песке… Схоронили сказку у прибрежья моря Вдалеке… И могилу сказки скоро смоют волны Поцелуем нежным, тихим, как во сне… И могилу сказки скоро смоют волны В глубине… Больно, больно плакать над могилой сказки, Потому что сердце умирает в ней… Больно, больно плакать над могилой сказки, Не своей… 1906–1909

48

Стихотворения 1906–1910 гг.

Май — пародия на «Незнакомку» А. Блока.

Дом № 47 — посвящено М. Звягиной.

«Ты помнишь высокое небо из звезд?..» — посвящено М. Волошину.

Портрет графини С. Толстой — написано в Коктебеле во время поэтического состязания. Софья Дымшиц-Толстая в синем платье полулежала на фоне моря и гор, а поэты (Волошин, Гумилев, Дмитриева и Толстой) писали ее поэтический портрет. Лучшим было признано стихотворение А. Толстого.

Встреча — стихотворение было опубликовано в «Аполлоне» (№ 10,1910) за подписью Е. Дмитриева.

Испанский знак — по свидетельству современников, Лиля Дмитриева зло высмеивала всеобщее увлечение Черубиной де Габриак. Существовала серия ее пародий на таинственную поэтессу. Вероятно, это одна из них.

«Душа, как инфанты…»

Душа, как инфанты Поблекший портрет… В короне брильянты, А счастья все нет! Склоненные гранды, Почтительный свет… Огни и гирлянды, А принца все нет! Шлют сватов с Востока, И нужен ответ… А сердце далеко, А принца все нет!.. Душа, как инфанта Изысканных лет… Есть капля таланта, А счастья все нет!..

ПАРОДИИ

Май

Здесь по камням стучат извозчики, В окошке женщины поют. В квартирах спрятались разносчики, По небу облака плывут… И в этот вечер серо-матовый, Когда часы на школе бьют, В окне блистает глаз агатовый, И дико женщины поют. О страсти и плаще разорванном, О поцелуях красных уст. И песней начатой, оборванной Так странен крик, а вечер пуст. 8 мая 1907

М. Кузмину

I

Шуршали сестры… Облака так пестры. На рояли — братья, Открой для них объятья. Мышь скрипит под полом. Ты мне дорог и в виде голом.

II

Что Вы предпочитаете: шабли Или сан-жюльен или нюи. Войдут лакеи — Рубь не жалею, И дам швейцару Пятачков с пару. В тихий вечер марта Пойдем слушать Моцарта. Дома сестры и братья. Открой же мне объятья! Октябрь, 1907

Из Сологуба

Целуйте без мамаши Вы милых дев, Широкие гамаши На них надев. Целуйте без супруга Вы милых жен, — Почетный титул друга Вам заслужен. Целуйте остожно Вы матерей… И, ежели возможно, То без детей. 1907

Из А. Блока

Я насадил свой светлый рай И оградил высоким тыном, И за ограду невзначай Приходит мать за керосином. «Сын милый, где ты?» Тишина. Над частым тыном солнце греет. — «Меня никто не пожалеет, Я с керосином здесь одна». И медленно обходит мать Мои сады, мои заветы. — «Ведь пережарятся котлеты. Пора белье мне выжимать!» Все тихо. Знает ли она, Что сердце зреет за оградой, И что котлет тому не надо, Кто выпил райского вина. 1907