Исправляя ошибки

Бен прозрачно улыбнулся — и эта улыбка была ничем иным, как благодарностью за милосердную ложь. Он знал, что не дотянет. Знал и безоговорочно смирился с этим. Впервые в своей жизни он не ощущал в себе волю к борьбе, а чувствовал лишь покой и безмерную усталость.

Люк наклонился еще немного; теперь седобородое его лицо нависало прямо над лицом Бена — и то, что он увидел, заставило магистра ощутить внезапный прилив жара. Он вглядывался в это лицо, озаренное преддверием вечности, и не мог поверить собственным глазам. Это лицо… оно было тем же, что и шесть лет назад. Люк не чувствовал присутствия чудовища, магистра ордена Рен, убийцы джедаев и Палача Первого Ордена. Это Бен, Бен Соло, только он был рядом в эту минуту! Все тот же одинокий, озлобленный мальчишка, который прежде постоянно находился у него под боком; тот, кто делил с ним невзгоды и опасности долгого пути, когда Люк Скайуокер путешествовал по мирам Внешнего кольца. Названный сын, которого магистр так и не сумел отстоять у Тьмы.

Это открытие воочию показало Скайуокеру все пустоту и нелепость былых его страхов. «Неужели… — растерянно подумал он. — Неужели Бену каким-то образом удалось преодолеть свою двойственность?» После стольких лет безнадежной борьбы эта победа казалась настолько невероятной, что даже Люк долго не мог заставить себя поверить в нее. Однако глаза не обманывали: потерянный ученик смотрел на него, и в этом взгляде магистр не видел ни ненависти, ни вызова — только слабую радость, перекрываемую болью и усталостью.

Бен по-прежнему улыбался.

С тех пор, как они с матерью покинули Эспирион, угроза смерти сопровождала его постоянно. Смерть люто играла с ним, испытывая на твердость; то приближаясь, то ускользая. А теперь, когда перед ним впервые забрезжил луч спасения, Бен Соло должен был уйти навсегда. Возможно, что в этом-то и состоял замысел Силы на его счет: сейчас он точно знал, что сумел выстоять в борьбе. Ему удалось сделать то, что он давно должен был сделать. В агонии, продолжавшейся больше месяца, он наконец избавился от главного своего бремени — и теперь мог, по крайней мере, не бояться наступающего сумрака. Значит, история его — во всяком случае, по эту сторону реальности — отныне завершена. И его улыбка, хоть и была исполнена боли, и боль до сих пронзала все его существо; но все же, улыбка эта была улыбкой победителя.

— Я… я видел его…

— Его? — Люк угадал, о ком идет речь, и голос его наполнился нескрываемым волнением.

Бен попытался кивнуть.

— Да. Видел его жизнь и смерть. Я ошибался, магистр… — добавил он с сожалением. — Как же я ошибся… Это… не путь Избранного.

— Тебе нужно поберечь силы, — напомнил джедай, обеспокоенно глядя на показатели состояния пациента, транслируемые на монитор.

Сердцебиение опасно падало; казалось, Бен говорит на последнем издыхании.

— Мы еще успеем поговорить, — пообещал Люк. — Ты мне все расскажешь, когда будешь чувствовать себя лучше.

Бена, однако, трудно было обмануть. Он точно знал, что другого случая у них не будет. Он вытребовал, вырвал у судьбы эту встречу — и не должен был терять времени.

— В страдании нет ничего высокого. Его жертва никогда не была великой…

— Бен, прошу тебя… — тон Скайуокера сделался более требовательным.

Юноша смежил веки, которые казались ему налитыми свинцовой тяжестью.

— Скажи маме, что она была права… насчет Кайло и Бена. Права от начала и до конца…

Повинуясь горькому наитию, Люк ухватил руку племянника, как будто надеялся, что сумеет таким образом удержать душу в его теле.

Знал ли сам Бен, что повторил практически точь-в-точь предсмертные слова своего деда? И мог ли представить, насколько все происходящее в целом отражает самую сокровенную и тяжелую картину из прошлого Люка Скайуокера?

— Ты не умрешь, — сурово проговорил Люк.

Это, конечно, было заблуждение. Пожалуй, никогда прежде магистр не ощущал так отчетливо, что надвигается ночь, и что ее приближение неотвратимо. Но согласиться с судьбой было выше его сил.

Бен не слушал его заверений — то ли он вновь погрузился в себя; то ли попросту счел слова дяди пустой попыткой успокоения. Сейчас юноша был уже не в себе настолько, что почти перестал быть собой. Смерть уверенно овладевала его сознанием; это она говорила его устами.

Он умолк. Затем произнес, не открывая глаз:

— Пусть меня похоронят на Мустафаре. Тут берут начало все несчастья нашей семьи, так пусть с моей смертью они завершатся.

Люк не успел ответить. Внутри у него все сжималось. Второй раз за свою жизнь он не мог спасти дорогого человека. И второй раз вынужден был, вырвав добычу из лап Тьмы, отдать ее смерти.

Бен продолжал говорить:

— Я был наследником Вейдера. Я один принял этот жребий. Со временем моя судьба послужит другим уроком: жизненный путь Избранного не дано пройти никому… — Он должен был сказать это, хотя для полноценной исповеди и проникновенной речи раскаяния у него уже не было ни сил, ни времени. — Та девочка… скажи ей, пусть она иногда вспоминает «монстра в маске», которого ей удалось одолеть.

Эти слова оказались последними его словами. В груди у Бена что-то захрипело, по телу прошла легкая судорога, и смерть окончательно погасила пламя его души. Дыхание оборвалось, а удары сердца, отображаемые на мониторе, утихли, превратившись в ровную полосу.

… Несколько мгновений Люк без всякого выражения глядел на монитор, никак не осознавая, что произошло. Жестокое прозрение не сразу достигло его души; но достигнув, поразило ее в одночасье — безжалостным, смертельным ударом. Магистр, пьяно покачиваясь, добрел до ближайшего стула. Присев, он спрятал лицо и глухо, безотчетно зарыдал. Спазмы вновь и вновь сводили ему горло, а глаза покраснели от влаги.

— Что за блажь… — говорил Скайуокер сам с собой, стараясь не глядеть на мертвое тело и на показания сканера. — Что за дурацкое мальчишечье тщеславие… Подумать только, ты ведь и раньше всегда и всюду лез впереди меня, Бенни. Даже когда тебя предупреждали об опасности, ты никого не слушал, не так ли, парень? Вот и сейчас ты все решаешь сам, не позволяя мне сделать выбор. А ведь это мое право! Мое, а не твое, юный ученик! Кто я такой? Старик, для которого оставить свою плоть — это ничтожный пустяк. Моя жизнь и без тебя уже клонится к закату. А вот тебе куда спешить? Но нет же, нет! Ты торопишься с самого рождения, пытаясь что-то кому-то доказать… и тебе не совестно уходить вот так, зная, что твоя история, в отличие от моей, еще не окончена? Не стыдно оставлять меня ни с чем? Вот что я тебе скажу: как ты был неблагодарным олухом, так им и остался, Бен Соло…

Однако отчаяние его продлилось недолго. Пару минут спустя в сердце гранд-мастера взяло верх совсем другое чувство — это было упрямство его юности, теперь почти позабытое. То самое врожденное свойство Скайуокеров, благодаря которому и сам Люк, и вся его родня раз за разом находили в себе силы противостоять любым, даже самым суровым обстоятельствам; это свойство внезапно поднялось в нем, воспрянув из небытия, и подстегнуло его к немедленным, решительным действиям.

Магистр твердо сказал себе: «Он столько вытерпел, выйдя победителем из поединка с болью, с унижением, со страхом; с собственным, наконец, безжалостным прошлым — и все ради чего? Ради бесславной и убогой смерти на борту звездолета всего в часе пути от спасения? Этому не бывать!» Бен не заслужил этого; не заслужила и Лея, которая не выдержит, если ее несмелая, трепетная надежда вновь будет обманута.

Сейчас Люк как никогда прежде чувствовал в себе способность бороться с неизбежным — способность, о которой, признаться, не подозревал вплоть до этого самого отчаянного момента. Когда-то он позволил смерти забрать отца. Позволил, потому что был тогда измучен и растерян, едва пережив пытку Молниями Силы; к тому же, он был еще слишком юн и не ведал того, что ведает теперь. Ныне в его руках имелось куда больше скрытых инструментов, чтобы направить течение Силы желаемым для себя образом. И Бена — своего ученика, своего племянника, своего названного сына — он не собирался отпускать в смерть, чего бы это ему ни стоило.