Испытание правдой

— Да, он упоминал об этом. А говорил он тебе, что до этого три года учился в иезуитской семинарии?

— Это многое объясняет, — сказала я.

Как и договаривались, сразу из полиции мы с отцом отправились в Вермонт — Дэн выехал в Портленд еще раньше. С болью и в то же время с облегчением я покидала Бостон. Наш отъезд был признанием поражения в борьбе за Лиззи. Но оставаться в городе, где она пропала, не было сил. Бостон вообще не из тех городов, где хочется задержаться. Сохранив пережитки аристократического прошлого, он не приобрел эмоционального драйва, как, скажем, Нью-Йорк или Чикаго. Но отныне он ассоциировался у меня с местом, откуда моя дочь исчезла в никуда, и я знала, что буду ненавидеть его за это.

За городом поток транспорта заметно поредел. Мы пересекли мост Тобин и выехали на хайвей в рекордно короткое время. Теперь нам предстояла прямая дорога на север, до Нью-Гемпшира, а там поворот на автостраду 89. Оттуда было полтора часа езды до Берлингтона. Как я знала наизусть дорогу от Портленда до моего родного города, так и эту трассу, от Бостона до озера Шамплейн, я могла проехать с закрытыми глазами — настолько часто моталась по ней в студенческие годы и в летние месяцы, когда Дэн работал в Бостоне.

В дороге мы почти не разговаривали, а я вдруг вспомнила, как однажды, в 1969 году, мы с Марджи рванули на юг в уик-энд; спали на полу в общежитии, в комнате ее школьной подруги, которая теперь живет в Рэдклиффе, покуривали марихуану возле статуи Джона Гарварда, покупали какие-то смешные рубашки из «варенки» в хипповском бутике Кембриджа, а закончилось все шумной вечеринкой в студенческом кампусе, где я познако-милась с довольно интересным парнем из Гарварда по имени Стэн, который оказался второкурсником и рассказал мне, что уже написал роман и хочет переспать со мной, но я была не в настроении, хотя он произвел на меня впечатление, так что на обратном пути в Берлингтон я очень жалела о том, что не переспала с ним; а потом, дней через десять, я встретила Дэна Бакэна, и у нас закрутился роман, хотя никто из нас тогда даже не пред-ставлял, что это начало нашей общей судьбы.

И вот прошло тридцать четыре года, и я снова мчусь по этой дороге, пытаясь храбриться и выглядеть оптимисткой, хотя мой ребенок бесследно исчез, но почему-то в голову лезут воспоминания о том бостонском уик-энде, и не дает покоя вопрос, как изменилась бы моя жизнь, переспи я тогда с этим начинающим писателем. Нет, я не настолько наивна, чтобы думать, будто сейчас он мог быть рядом со мной. Но, несмотря ни на что, продолжала фантазировать: скажем, переспала бы я с ним — смог бы меня после этого заинтересовать медик-первокурсник из Гленз Фоллз? Смогла бы я отказаться от его предложения пойти выпить пива в студенческом баре? И если так, то, наверное, сейчас не сидела бы в этой машине, не корчила бы из себя сильную женщину и не старалась внушить самой себе, что детектив Лиари прав (в конце концов, он бывший иезуит) и Лиззи не склонна к суициду.

— О чем задумалась? — спросил отец.

Я лишь пожала плечами. Мне не хотелось делиться с отцом комментариями Лиззи, хотя интересно было, действительно ли она смогла увидеть то, в чем не могла — и не хотела — признаваться я: что мой брак был сплошь фальшью. Поделись я с отцом этими сомнениями, он, конечно, принялся бы разуверять меня, убеждать в том, что никто, кроме двух главных действующих лиц, не может понять всей сложной анатомии брака. Но сейчас мои нервы были настолько издерганы, что я бы не выдержала разговора по душам с отцом. Так что до Берлингтона мы ехали молча. Вермонтское радио передавало концерт Гайдна и Шуберта, а сводки новостей в перерывах оставляли нас равнодушными. Мы уже выдохлись, и любой разговор так или иначе был бы омрачен мыслями о Лиззи.

Подъезжая к окраинам Берлингтона, отец сказал:

— Перед отъездом из отеля я говорил с Эдит. Она сказала, что приготовит нам обед.

— Очень мило с ее стороны.

— Она беспокоится о Лиззи.

— Знаешь, отец, я, наверное, поеду сразу в Портленд, только заброшу тебя домой.

— Я понимаю, — произнес он, явно расстроенный. — Надеюсь, это никак не связано с присутствием Эдит?

— Нет, что ты.

— И все-таки ты не одобряешь?

— Мне не хочется снова обсуждать с кем-то ситуацию с Лиззи.

— Эдит и не ждет от тебя этого. Она вовсе не из тех, кто сует нос в чужие дела.

— Проблема не в этом, отец, да к тому же Эдит уж точно не проблема. Просто мне сейчас хочется побыть одной. Не обижайся.

— Понял, — сказал он, но я все равно была уверена в том, что он воспринял мое решение как личную обиду. В молодости я всегда стремилась добиться одобрения отца, а теперь, как я поняла, он нуждался в моем одобрении.

Надо отдать должное Эдит: в доме царил идеальный порядок, холодильник ломился от продуктов, а на столе нас ожидали легкие закуски и мартини.

— Ханна не останется, — сказал ей отец.

— Мне действительно нужно возвращаться в Мэн, — объяснила я.

— Я пытался уговорить ее задержаться, но…

— Если Ханне надо ехать, значит, ее нужно отпустить, — сказала Эдит. — Я знаю, мне самой тоже захотелось бы побыть одной в такое время.

Благослови тебя Господь, Эдит.

— Но мне все-таки не нравится, что ты поедешь в темноте, — сказал отец.

— Она уже взрослая, Джон, — вмешалась Эдит.

— А родитель всегда остается родителем, — возразил он.

Провожая меня, отец совершил нечто из ряда вон выходящее. Вместо того чтобы привычно суховато чмокнуть меня в щеку, он крепко обнял меня. Он не стал утешать и уж тем более обнадеживать («Я знаю, она обязательно найдется»). Он просто задержал меня в объятиях.

Вскоре я тронулась в путь. Моя машина мчалась на восток, в сгущающиеся сумерки, оставляя позади федеральную трассу и возвращаясь на двухрядное шоссе, петляющее по сельским просторам и неприметным маленьким городкам. Я сосредоточилась на дороге, на деталях окружающего пейзажа и экстерьерах домиков, мимо которых проезжала. В салоне звучало радио. С наступлением темноты ток-шоу сменилось джазом, я прибавила громкость и мысленно растворилась в меланхолических интонациях саксофона Декстера Гордона. Периодически я поглядывала на сотовый телефон на приборной доске, умоляя его зазвонить и донести до меня голос Лиззи. Но всякий раз, когда в моей голове проносились подобные мысли, я глушила их, повторяя, как мантру, слова: ты не в силах ничего сделать… от тебя ничего не зависит… есть…

В Сейнт-Джонсбери я свернула на автостраду 302 и понеслась через Нью-Гемпшир, и уже через час была на границе со штатом Мэн. За двадцать миль до Портленда я позвонила домой, но никто не ответил. Тогда я набрала номер мобильного телефона Дэна и, когда мне и здесь ответила голосовая почта, оставила сообщение, что скоро буду. Часы показывали восемь семнадцать. Наверное, Дэн отправился на вечернюю тренировку в спортклуб «Вудлэндс». Когда трасса 302 плавно перешла в двести девяносто пятую (американские дороги — это сплошной набор цифр), я проехала еще несколько миль к северу и съехала на Бакнэм-роуд, чтобы сделать покупки в большом супермаркете «Шоу».

Продуктов я набрала больше чем на сотню долларов. Мальчишка, который упаковывал мои пакеты, помог довезти тележку до машины. На вид ему было не больше семнадцати, и, наблюдая за тем, как он грузит пакеты в багажник, я вспомнила, что Диззи, когда ей было примерно столько же, летом проработала две недели кассиром в этом же стрип-молле.

«Я не могу заниматься торговлей, мам», — сказала она, вернувшись как-то днем и объявив, что бросает работу. Помню, мне понравилось то, что она не стала мириться с невыносимой ситуацией. Тогда почему же она так долго терпела ненавистную работу в своем инвестиционном фонде? И почему прилепилась к несносному женатому мужчине, который кормил ее пустыми обещаниями? В какой момент она утратила способность бро-сить то, к чему не лежит душа?