Испытание Ричарда Феверела
Шрифт:
Остин взял его под руку и принялся расспрашивать о новостях с жадностью человека, прожившего пять лет в далекой глуши.
– Виги испустили дух, мой дорогой Остин. Вольному бритту предстоит получить жемчужину свободы – избирательный бюллетень. Аристократию предупредили о том, что ей пора уходить. Силы монархии и старая мадера иссякают; на смену приходят демос и южноафриканские вина. Это называют реформой [157] . Итак, ты видишь, что за время твоего отсутствия произошли настоящие чудеса. Уедешь еще на пять лет – и вернешься к испорченным желудкам, разбитым черепам, всеобщему хаосу, к равенству, достигнутому в результате повсеместного упадка.
157
В комментируемом отрывке речь идет о реформе избирательной системы, проведенной в 1832 г. Либеральной
К его удовольствию, Остина это рассмешило.
– Я хочу узнать прежде всего о наших. Ну как там Ричи?
– Ты же знаешь о его… Как это называют, когда молокососам бывает позволено впрыгивать молочницам в ведра?.. Между прочим, это прелестная маленькая женщина, да к тому же еще и вполне достойная! Настоящая роза в молоке, как в стихах старика Анакреона [158] . И что же ты думаешь? Все были уверены, что Систему это погубит. Не тут-то было. Она по-прежнему процветала, невзирая ни на что. Сейчас-то она, правда, в чахотке – изнуренная, исхудавшая, высохшая, похожа на привидение! Сегодня утром я удрал из Рейнема, чтобы только на все это не глядеть. Я привез в Лондон нашего несравненного дядюшку Гиппиаса – ездить с ним всегда одно удовольствие! Я ему говорю: «Хорошая какая весна». – «Брр! – отвечает он. – Настает такое время, когда думаешь, что и весна старая». Надо было слышать, как он растянул слово «ста-арая». Услыхав эти речи, я почувствовал, что силы меня покидают. В боксерском состязании за жизнь, мой дорогой Остин, наш дядюшка Гиппиас получил нечестный удар ниже пояса. Поэтому давай лучше побережемся и пойдем закажем себе обед.
158
Сравнение с красавицей, описанной в анакреонтической оде «К девушке», где лирический герой, рассказывая художнику о том, каким он видит портрет любимой, говорит:
Нарисуй ей нос и щеки
С молоком смешавши розы. (Пер. А. Н. Баженова).
– Но где же сейчас Ричи и что он делает? – спросил Остин.
– Спросил бы лучше, что он сделал. Этот чудодей взял да и родил ребенка!
– Ребенок? У Ричарда родился сын? – в ясных глазах Остина засияла радость.
– Должно быть, твоим тропическим туземцам этого было бы мало. Да, у него один сын, но величиною с двоих. Этим был нанесен смертельный удар Системе. Женитьбу Ричарда она еще перенесла, но младенец! Это было уже чересчур. Проглоти она этого ребенка, она бы жила себе и жила. А эта удивительная женщина произвела на свет крупного мальчугана. Уверяю тебя, очень забавно бывает видеть, как Система ежечасно открывает рот, чтобы его проглотить; она знает, что либо ее это окончательно излечит, либо освободит от тяжести.
Мало-помалу Остин узнавал, как вел себя баронет, и грустно улыбался.
– А что же вышло из Ричи? – спросил он. – Какая у него натура?
– Несчастный мальчик погублен тем, что его чрезмерно волнует собственная особа. Натура? Да у него натура пули, под которую заложили тройное количество пороха. Пыл восторга – вот его порох. У нашего мальчика хватило бы этого пыла для девических дней самой Опы. Он собирался вроде тебя, Остин, переделать общество – в какой-то степени ты за него в ответе. На свое несчастье, переделку эту он начал с женской его половины. Купидон, гордый тем, что перед ним не устоял и Феб, или, если угодно, решивший заселить свои владения Плутон, вбил в нежную головку одного из простодушных созданий мысль поцеловать его в награду за его доброе дело. О ужас! Он этого не ожидал. Вообрази Систему из плоти и крови – и перед тобою Ричард. Последствия таковы, что эта пери мужского пола отказывается войти в рай [159] , хотя врата для него открыты, трубы трубят, и прелестное чистое существо ожидает его там. Последнее, что мы о нем слышали, – это, что он пьет воды в Германии, готовясь вслед за тем предпринять освобождение Италии от тевтонского ига [160] . Будем надеяться, что воды эти его очистят. Он находится в обществе леди Джудит Фелли – твоей старой приятельницы, ярой радикалки, которая вышла замуж за одряхлевшего лорда, для того чтобы претворить свои принципы в жизнь. Такие всегда выходят замуж за английских лордов или за иностранных принцев. Меня восхищает их тактика.
159
Эта реплика представляет пародийную реминисценцию стихотворной сказки «Рай и пери»
из поэмы английского поэта-романтика Томаса Мура (1779–1852) «Лалла-Рук» (1817). Пери стоит у врат рая и скорбит о том, что его лишена. Она будет прощена, когда принесет с земли угодный небесам дар. Дважды оказались тщетными ее усилия, и лишь на третий раз слеза раскаявшегося грешника открывает ей заветные ворота. То, что в поэме пери получила с трудом, Ричарду предлагается, но им отвергается.160
Ричард намеревается принять участие в борьбе итальянцев за освобождение от австрийского владычества.
– Джудит не подходит для него, коль скоро он в таком состоянии. Я хорошо к ней отношусь, только она всегда была слишком сентиментальна, – сказал Остин.
– Должно быть, именно эта сентиментальность и побудила ее выйти замуж за старого лорда, не так ли? Она нравится мне именно этим. Люди сентиментальные всегда долго живут и умирают, располнев. Чувство – вот кто убийца, брат мой. А чувствительность! Это умасливание жизни; это нежный цветок, и тот или та, которая его носит, заслуживает зависти. Хотелось бы мне, чтобы у меня ее было побольше!
– Ты все такой же, Адриен.
– А я ведь не радикал, Остин.
Из дальнейших расспросов, на которые Адриен отвечал в своей образной манере, Остин узнал, что баронет ждет сына, окаменев наподобие статуи в своем оскорбленном отцовском чувстве, и хочет видеть его прежде, нежели принять сноху и внука. Это как раз и имел в виду Адриен, когда говорил о тех усилиях, которые делает Система, стремясь проглотить младенца.
– Мы опутаны сетями, – сказал мудрый юноша. – Время поможет нам из них выбраться, а если нет, то на что же тогда этот почтенный господин годен?
Остин на минуту задумался, после чего спросил, где живет Люси.
– Мы как-нибудь к ней с тобой сходим, – сказал Адриен.
– Я пойду к ней сейчас же, – решительно заявил Остин.
– Я думаю, что мы все-таки сначала с тобой пообедаем, братец.
– Дай мне ее адрес.
– Право же, Остин, ты перегибаешь палку, – возразил Адриен. – Ни за что не поверю, чтобы тебе было совершенно все равно, что ты будешь есть! – хриплым голосом возопил он, очень комично изобразив на своем лице потрясение. – Смею думать, что нет. Кусочек детского мясца – это очень кстати, это просто божественно! Иди и отъедайся на младенце, людоед. Обедать будем в семь.
Адриен дал ему свой адрес и адрес Люси и удалился, избрав лучшую долю.
Накануне еще миссис Берри обнаружила у себя в чашке длинную чаинку. Положив ее на пальцы, она щелчком подбросила ее, и та легко взлетела, подтверждая тем самым, что на следующий день в доме у них будет гость. Она успела совсем позабыть об этом за сутолокой всех своих повседневных дел, поглощенная заботами о другом вошедшем в их дом существе, о только что родившемся у Люси удивительном младенце, когда неожиданный стук в дверь заставил ее все вспомнить.
– Так оно и есть! – вскричала она. – Мой гость явился! – Никогда еще женская вера в приметы не подтверждалась столь наглядно. Пришелец выразил желание увидеть миссис Ричард Феверел. Он назвался мистером Остином Вентвортом.
– Наконец-то, – воскликнула миссис Берри и, всплеснув руками, кинулась на улицу. Она тотчас же вернулась и рассыпалась в извинениях.
– Мне показалось, что она идет домой, мистер Вентворт. Каждый день она по два раза выносит своего ангелочка подышать воздухом. Никаких кормилиц, никаких нянь! Это настоящая мать! И слава богу, молоко у нее есть! Только очень она, бедная, тоскует.
Вернувшись к гостю, миссис Берри представилась, рассказала ему историю юной четы, упомянула о своем в ней участии, восхитилась его бородой.
– Хоть я и убеждена, что носите вы ее отнюдь не как украшение! – добавила она, ибо первым ее порывом было все же польстить его тщеславию.
Наконец миссис Берри стала говорить о возникших в связи с этой женитьбой семейных трудностях, после чего, опустив голову и сложив руки, обронила какие-то туманные намеки по поводу Ричарда.
Остин старался всячески поддержать ее и приободрить касательно будущего, и как раз в это время вошла Люси с младенцем на руках.
– Я Остин Вентворт, – сказал он, протягивая ей руку. Оба они посмотрели друг на друга и по-родственному друг другу улыбнулись.
– Вас зовут Люси?
– Да, – кротко ответила она.
– А меня, как вы знаете, Остин.
Миссис Берри выждала немного, чтобы Люси успела очаровать его, и вслед за тем представила ему отпрыска Ричарда, который, едва только он увидел незнакомое ему лицо, принялся громко кричать и настойчиво требовать того, что ему было положено самой Природой.
– Не правда ли, какой милый крепыш? – спрашивает миссис Берри. – Похож-то ведь как на отца, верно? Тут уж сомневаться не приходится… Кулачки-то какие! А отчаянный какой! Да еще какой крикун! А-та-та! – и она с восторгом залепетала на языке младенцев.