Испытание. По зову сердца

— Я тебе покажу винтовку!.. Как гада, расстреляю!

Григорий опустился на дно окопа и, ползая перед Куделиным на коленях, загнусавил:

— Пощади!.. Не выдержал я!..

— Идем к Кочетову! — крикнул Куделин и схватил его за шиворот.

— Не надо!.. За тебя жисти не пожалею!.. Прости меня!.. — цепляясь за полушубок Куделина, молил Григорий.

— Ну, смотри! Помни, что обещал, а то на месте пристрелю! — отшвырнув его от себя, прикрикнул Куделин.

С этого момента Григорий стал предан Куделину как собака.

В роте пришлось значительно сократить паек и установить норму на расходование патронов и мин. Командир роты даже запретил тратить патроны на стрельбу по репродуктору, откуда на русском языке раздавались призывы гитлеровцев к советским воинам. На каждый призыв сдаться в плен бойцам хотелось послать в репродуктор пулю, чтобы заставить его замолчать.

В тылу дивизии тоже что-то случилось. Самолеты уже не садились на аэродроме, а сбрасывали продовольствие и боеприпасы в мешках на парашютах. Порой эти мешки попадали в расположение гитлеровцев.

Становилось голодно, и среди пулеметчиков пошли разговоры о том, что надо бы пойти в ближайшую деревню и организовать там жратву...

— На месте расстреляю, если кто осмелится это сделать! — пригрозил командир роты.

Говорил по этому поводу с бойцами и Сквозной. Но кто-то умело работал на врага. И в одну из ночей трое новичков все-таки ушли из роты и вернулись к утру с нагруженными продуктами пулеметными санками. Пулеметчики сразу бросились к санкам.

— Назад! — остановил их Кочетов.

Бойцы попятились. Поставив у саней Куделина, Кочетов набросился на провинившихся и, если бы поблизости не появилось начальство, наверное, избил бы их. По дну оврага поднимался Железнов, за ним шли Хватов, Карпов, Сквозной, командир роты и политрук. Вид у всех был изнуренный и усталый.

— Что такое у вас происходит, товарищ Кочетов? — спросил Железнов, протягивая руку подбежавшему к нему Кочетову.

— Мародерство, товарищ комдив. Расстрелять мало! — И он доложил Якову Ивановичу о происшедшем.

— Нехорошо, товарищи! — обратился к пулеметчикам Железнов. — Товарищ Кочетов прав. Это именно мародерство!..

— Разрешите, товарищ полковник... — вышел вперед один из тех, кого Кочетов назвал «мародерами». — Мы ведь их защищаем, — он показал в сторону деревни, — за них кровь проливаем, а они, как кулаки...

— Вы не правы, товарищ, — перебил Железнов. — Хлеб и другие продукты, которые вы едите, дают нам крестьяне ближайших деревень, в том числе и крестьяне той деревни, где вы все это взяли.

— Мы этого не знали... — растерянно сказал солдат. — Что же нам теперь делать?

— Что делать? — повторил Железнов и посмотрел на окружающих красноармейцев, как бы спрашивая у них совета.

Сорока подался вперед.

— Отвезти обратно и попросить у крестьян за всю роту прощения! — сказал он.

Кочетов с удивлением посмотрел на него: ведь он считал Сороку ненадежным бойцом.

— Правильно, — поддержал это предложение Хватов. — И это надо сделать сейчас же.

Железнов, Хватов и Кочетов пошли по траншеям. Комдив останавливался у каждого пулемета, просматривал сектор обстрела и огневую связь с другими пулеметами, проверял, как прикрываются пулеметным огнем заграждения. Но сейчас он, как и Хватов, интересовался этим лишь попутно, сюда его привело желание узнать настроение бойцов, поднять их веру в собственные силы.

— Советский солдат сильней врага во сто крат! — ответил Железнов одному стрелку, который посетовал, что советских солдат мало, а фашистов много. Другому, который выразил опасение, что фашист может их обложить вкруговую и зажать в кольцо, он ответил шуткой:

— Для храброго бойца — нет кольца.

Так, весело, с солдатской простотой, по-суворовски, он отвечал всем, с кем ему пришлось разговаривать.

Проходя по траншеям, Хватов останавливался в первую очередь около тех солдат, которых знал плохо или встречал впервые. Своими унылыми рассуждениями Григорий вызвал у него беспокойство.

— Посматривай за ним. Прикрепи к нему надежного человека, — шепнул он политруку. От Сороки же, наоборот, вопреки подозрениям Кочетова, у него осталось хорошее впечатление. Хватов предложил политруку привлечь его для поддержания духа среди солдат.

— Он веселый и жизнерадостный человек, — сказал Хватов Попову.

Куделин на этот раз ему не понравился своей подчеркнутой выправкой, чрезмерным усердием показать свою особую требовательность к подчиненным.

— Мне кажется, — споря по этому поводу с Поповым, заметил Фома Сергеевич, — он обольстил вас своей выправкой и солдафонством, а не душой. Повремените с приемом в партию. Как следует разберитесь. Не судите по внешним признакам. Учитесь глубже узнавать людей. И парторга этому же учите.

Около полудня комдив, комиссар и комполка распрощались с комроты и окружавшими их бойцами. Николай проводил их до дороги. Миновав кусты, он вдруг вздрогнул от неожиданности: внизу стояли «мародеры» с нагруженными санками.

— В чем дело? — строго спросил их Железнов. — Почему не выполнили приказ?!

— Выполнили, товарищ полковник, — бойко доложил один из них. — Только крестьяне обратно харч не приняли. Нас простили да еще вдобавок пять буханок хлеба собрали. «Ешьте, говорят, защитники, да фашистов — этак-разэтак...»

— Если так, то можете оставить, — сказал Яков Иванович Кочетову. — И фашистов, как просили колхозники, этак-разэтак!.. — И, козырнув, зашагал вместе со всеми по оврагу.

Возвращенные харчи подняли настроение красноармейцев.

Кочетов отправился готовить пулеметчиков в боевое охранение.

— Смотрите не засните! — сказал он, провожая их.

— На посту спящий солдат — супостат! — словами комдива весело ответил ему Сорока.

«Может быть, он и хороший человек, — подумал о Сороке Кочетов, — только я его не понимаю?.. Наверно, еще не умею в людях разбираться?..»

Ночью, поглядывая в ту сторону, куда ушло боевое охранение, Кочетов снова о нем вспомнил.

А ночь была мрачная и тихая; лишь изредка взлетали вверх ракеты, бледным светом освещая лохмотья низко плывущих облаков. В такую ночь и бравого солдата жуть берет.

— Эй, Ахмет!.. Ишь разоспался!.. — Куделин тормошил за плечо похрапывающего подносчика Хабибуллина.

Тот встрепенулся, стал испуганно оправдываться.

— Ну, чего бурчишь-то? — усмехнулся Куделин. — Сам вижу, что ты спать хочешь. Иди вон туда, в кустики, и вздремни. А то здесь еще подстрелят! Потом Сороку подменишь. Иди!