Испытание. По зову сердца

Юра хотел честно признаться, что едет на фронт, но побоялся. В дороге он уже не раз слышал, что таких ребят ловят и снова отправляют к родителям.

— Папу ищу... — соврал он. — Вот уж пятый месяц о нем ничего неизвестно...

— Так папа-то, наверное, на фронте?

— Ага... — кивнул головой Юра, а сам все продолжал рыться в карманах, выворачивал их и, наконец, жалобно взглянув на проводника, сказал: — Наверное, потерял... А может, там, на полке, оставил...

— Идем-ка со мной! — цепко схватил его за руку проводник. — Знаем мы вас!.. Таких каждый день в милицию пачками сдаем... — Он потащил парня в конец вагона и там посадил его рядом с собой на лавку.

Юра сгорал от стыда.

Каждый проходивший мимо считал своим долгом пристыдить его:

«Поймали! И поделом!» — говорили одни.

«Стыдно!.. Очень стыдно!..» — изрекали другие.

«Любишь кататься, люби и саночки возить!» — посмеивались третьи.

Только один подвыпивший старичок иначе отнесся к задержанному.

— Ты, малец, не горюй!.. Самое главное — не теряй духу!.. Вот поезд остановился, и ты, кузька-макузька, раз-два — и лататы! Что думаешь, он за тобой побежит? Не побежит! У него и без тебя хлопот полон рот. Ей-богу, не побежит!..

— Стар, а ума нистолечки нет! — перебила его старушка, видимо, жена. — Чему учишь? Для порядку надыть его задержать, родителей выписать. Батько-то есть?

— Нет, — чуть слышно сказал Юра.

— Сирота? — не отставала старушка.

— Нет, — пробурчал Юра.

— Отец, что ли, бросил и сбежал?

Дальше врать Юра уже не мог.

— Папа полковник... воюет, — сказал он, надеясь, что липкая старуха теперь от него отстанет. Но та все не унималась:

— Отец воюет, а ты к тете в мешок?

— Я в мешок не лазил! — поднял голову Юра. — Я к папе на фронт еду, воевать!..

Эти слова произвели на всех магическое действие. Пассажиры сразу прониклись к Юре симпатией.

— Батюшки, такое дите — и воевать!.. — ахнула тетка, та, что заподозрила Юру в воровстве.

— Вот, мать моя, не разобралась, кузька-макузька, мальца ни за что ни про что опозорила!..

Поезд замедлил ход, просвистел паровоз, зашипели тормоза, звонко цокнули, столкнувшись друг с другом, буфера, и поезд остановился. Проводник вывел Юру на платформу.

Вечерело. Мокрые снежинки садились на лицо, таяли и щекотали щеки.

— Аким Спиридонович! Мальчонку задержал! Безбилетный. На фронт едет, — рапортовал проводник начальнику поезда.

Начальник полез в свою сумку, достал телеграмму и прочел вслух: «волосы светлые». Он снял с Юриной головы шапку и пробурчал:

— Ишь, грязный какой, сам леший не разберет, ты светлый или темный.

— Темный! — Юра хотел добавить: «честное пионерское», но сдержался. — Правда, совсем темный!

— «Правда»! — передразнил его начальник, упорно вглядываясь в лукавые глаза. Юра не выдержал этого настойчивого взгляда и опустил глаза. — Постой, постой!.. Не жмурься! Открой глаза-то! Слышишь, что я тебе говорю, открой! — Тот открыл правый глаз, а левый прищурил. — Другой открой! — Юра открыл левый глаз и прищурил правый.

— Так и есть — разноглазый! Точно по телеграмме... Юрой звать?.. Железнов, Юрий?..

— Железнов... — чуть слышно сказал Юра и всхлипнул. Он понял, что врать уже бесполезно.

— Ну, пошли! — Крепко держа Юру за руку, начальник поезда повел его за собой. Вдруг его остановил какой-то высокий, широкоплечий мужчина; он стал жаловаться, что проводник не посадил его в вагон, и совал в руки начальнику поезда свои документы.

Юра оглянулся по сторонам, выдернул свою руку, пригнулся и бросился под вагон. Тут же позади него раздались крики: «Держи! Держи!» Свисток... Но Юра уже перебежал низкую платформу, нырнул под другой вагон, потом под третий и вскочил на подножку тормозной площадки вагона. Это был воинский эшелон, который медленно двигался в направлении Москвы.

Часовой свирепо взглянул на Юру, тот испугался, соскочил и упал на колени прямо в лужу.

Отплевывая грязь, Юра с трудом поднялся. Сзади кто-то подбежал к нему и, тяжело дыша, спросил:

— Ну как? Цел?

Юра обернулся. Около него стоял боец с винтовкой.

— Бок болит, — поморщился Юра.

— Бок, говоришь? — Боец наклонился над Юрой и стал его ощупывать. От него терпко пахло махоркой, будто его бороденка, усы и шапка были насквозь пропитаны махорочным дымом. — Сам до дому дойдешь? А то мне с поста отлучиться нельзя.

— У меня нету дома, — тихо сказал Юра.

— Нету дома? — удивленно повторил постовой. — А чего ж ты здесь делаешь? И зачем в эшелон на ходу вскакивал?

И Юра снова, как и в поезде, сказал неправду:

— Папу ищу. Военный он... В первый же день попал на фронт, и с того дня ничего неизвестно. Вот и еду в Москву к сестре. Может, она знает, где папа.

— Эх, глупыш, глупыш! — боец похлопал Юру по плечу. — Да где же ты его в такой заварухе сыщешь? — И подумал о своих оставшихся дома пятерых ребятах. Он обнял Юру за плечи и повел к своему посту — к платформам. — Как тебя звать-то?

— Юра.

— А фамилия?

— Фамилия?.. — повторил Юра. И назвал первую пришедшую ему в голову фамилию одного из товарищей по школе: — Рыжиков.

— А моя — Гребенюк. Вот и познакомились!

От душевной теплоты, которую проявил к нему этот чужой человек, Юре стало стыдно за свое вранье. И он торопливо рассказал Гребенюку, как к нему в вагоне отнеслись пассажиры и как его высадили. От обиды за себя и от пережитых волнений Юра вдруг заплакал. Гребенюк еще крепче прижал его к себе.

— Ты чего, сынок, о папе горюешь? — спросил он. — Найдем твоего папу!.. — Они прошли вдоль платформы к товарным вагонам, и Гребенюк постучал в дверь одного из них.

— Это ты, Фотич? — послышалось из-за двери.

— Я! — отозвался Гребенюк. И большая дверь поползла вправо. — На, прими паренька!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Несмотря на ранний час, аэродром в это дождливое утро жил боевой жизнью: самолеты шли на старт; взад и вперед мчались бензозаправщики, разбрызгивая лужи.

Промокшие под дождем, Аня и Тамара стояли на посадочной площадке, ожидая «девятку». Сквозь пелену дождя они разглядели идущие на посадку У-2. Аня вздернула кверху белый флажок.

— Вера! — радостно вскрикнула Тамара и побежала к приземлившемуся самолету.

Не успел еще самолет остановиться, как она вскочила на крыло и, уцепившись за борт, стала размахивать письмом.

— От кого? От Стропилкина? — спросила Вера, стараясь перекричать гул мотора.

— Нет! — Тамара замотала головой.