Испытание. По зову сердца

— Слушай, орел! — сказал ему Куделин. — Как ты можешь в такое время не доверять своему однополчанину? Нехорошо!.. Я с ним вместе выходил, он к нам присоединился под Селивановом. И он дрался, как подобает настоящему советскому воину...

— И чего ты, Мыкола, к ему причепывся? — вмешался Подопригора.

— Черт с ним, пусть идет! — согласился Филипп. — Только в наш расчет не надо...

Хватова в это время атаковал другой боец.

— Я киноактер. Вы видели картину «Ошибка инженера Кочина»?

— Видел.

— Тогда вы должны меня знать. Я там играл врага. Старался показать всю его отвратительную, хищническую натуру. А теперь хочу сам этого врага бить!..

— Но что ж поделаешь, товарищ, вам не разрешено сейчас ехать на фронт.

— Но ведь я был на фронте. Под Веневом ранен.

— Ну вот, поправитесь и тогда поедете на фронт. Понятно?

— Конечно, понятно. Но, товарищ комиссар, вы же сознательный человек и понимаете. — Артист прижал кулаки к груди. — Поверьте, не могу я здесь быть иждивенцем, когда Москва... понимаете, Москва в опасности!..

Не успел Хватов ответить артисту, как кто-то дернул его за рукав, и позади него раздался высокий женский голос:

— Товарищ полковник, к вам обращается снайпер Иванова! Меня назначают не на фронт, а в ПВО. А я прошусь на фронт!.. У меня под Волоколамском погиб брат... Я за него хочу отомстить!..

— Дорогая девушка, если вас назначают в ПВО, значит, так надо...

— Когда старший по возрасту разговаривает, — артист зло посмотрел на Иванову, — невежливо, девица, его перебивать.

Иванова залилась до ушей румянцем.

— Не девица, товар-рищ, а снайпер! — выпалила она.

Хватова и Железнова окружили таким плотным кольцом, что командир полка еле к ним пробрался.

— Товарищи красноармейцы! — крикнул он собравшимся. — В штабе есть дежурный штабной командир. К нему и прошу обращаться с просьбами. Он их запишет и мне доложит, а я потом вызову вас и разберусь с каждым в отдельности. А сейчас расходитесь, кто из строя — тому в строй, остальным — в расположение полка! Бегом марш!..

Однако никто не тронулся с места. Все выжидающе смотрели на Железнова и Хватова.

— Вы слышали мой приказ?! — сердито крикнул комполка.

Солдаты зашевелились и стали медленно расходиться.

— И вот так круглые сутки! — устало сказал комполка. — Где бы я ни появился, вереницей за мной ходят и все требуют: «Отправьте на фронт!» Глядишь, иному еще недели две нужно быть в батальоне выздоравливающих, а он скрывает, что раны у него еще не зажили, врет и прямо за горло берет. Ругают, даже «тыловой крысой» обзывают и все требуют, требуют... Некоторые сбегают на фронт! Мы уже теперь на всех выходах из Москвы к фронту, на всех железнодорожных станциях проверяем отправляемые на фронт формирования. И всегда среди них находим таких «беглецов» и пачками отправляем обратно в полк... Прямо измотали меня...

— Ничего, товарищ майор. Это очень хорошо!.. — Хватов похлопал его по плечу. — Это говорит о высоком моральном состоянии нашего народа...

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Назначенные гитлеровской ставкой сроки взятия Москвы уже прошли, а фашистские войска все еще сражались на тех же рубежах. То намечался прорыв в направлении Химок, то в стороне Серпухова затягивалась петля вокруг тульской группировки советских войск, то ожидались события в районе Ленино. Потом последовал нажим сосредоточенных сил гитлеровцев на Солнечногорск, но фашисты везде встречали упорное сопротивление, наталкивались на «дьявольское упорство большевиков», как писали они в своих донесениях.

3-я и 4-я танковые группы немцев, подвергаясь мощным контрударам подошедших из Резерва Ставки Верховного командования 1-й ударной и 20-й армий советских войск, застряли на рубеже канала Москва — Волга между Яхромой и Химками. 2-я танковая армия, не сумев взять стоявший насмерть город Тулу, устремилась на Рязань и Каширу. Там она была встречена советскими войсками 10-й армии и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, тоже подошедшими из Резерва Ставки, остановлена и отброшена к Веневу.

Чувствуя, что на этих направлениях к Москве пробиться невозможно, гитлеровская ставка потребовала от командования ЦГА внезапным ударом вдоль Брянского и Минского шоссе «вонзить кинжал в сердце России».

Выполняя приказ фюрера, на рассвете 1 декабря 1941 года дивизии 4-й армии внезапно перешли в наступление на участке, где действовала 33-я советская армия. Воспользовавшись тем, что силы этой армии привлечены к левому флангу, моторизованная и танковая дивизии гитлеровцев форсировали на ее правом фланге реку Нару. Обтекая стоявшую против Наро-Фоминска дивизию полковника Новикова, они стремительно вышли на шоссе Наро-Фоминск — Кубинка, потом хлынули дальше к автостраде Минск — Москва и Брянскому шоссе, намереваясь по двум этим магистралям двинуться прямо на Москву.

Весь день 29 ноября части дивизии Железнова готовились к маршу. Яков Иванович вернулся к себе далеко за полночь, но спать не лег, а вызвал начальника штаба майора Бойко.

Выслушав доклад Бойко о готовности дивизии к маршу, Железнов не стал рассматривать принесенные им бумаги, а положил их на стол и продиктовал приказ. Этим приказом майору Карпову объявлялся выговор за то, что он в установленное время не отправил людей спать. В связи с этим начало марша переносилось на два часа позднее.

— За такое беззаботное отношение к бойцам нужно наказывать еще строже, — проворчал Железнов. — Ведь бойцам не придется спать завтра ночью: с марша — прямо на передовую!..

Железнов строго приказал Бойко самому отправляться спать. Когда дверь за ним закрылась, Яков Иванович позвонил Доброву и ему тоже предложил лечь спать. Только после этого он сел за стол и стал просматривать отложенные бумаги...

Ровно в шесть часов утра в избу к Железнову вошел адъютант. Он положил на стол дивизионную газету и стал будить комдива. Яков Иванович вскочил, сел на край походной кровати и, зябко поеживаясь и потирая руки, спросил:

— Пора?

— Пора, товарищ полковник.

— Неужели?.. Ужасно спать хочется.

— Еще бы!.. Ведь спали всего один час.

— Целый час?.. Прекрасно!

В избу ввалился ординарец Никитушкин с охапкой хвороста и котелками.

— Топить? — спросил Железнов.

— Так точно, товарищ комдив.

Никитушкин был старый воин. Он никак не мог привыкнуть к тому, чтобы обращаться по званию и, следуя привычке, усвоенной еще в гражданскую войну, обращался по должности.

На столе, попахивая керосином, лежала свежая газета, и Яков Иванович про себя похвалил Хватова: «Молодец, комиссар! Когда же он успел выпустить?»