Испытание

Финк тут же принялся ощупывать «больную».

– Рентгеновский снимок сделаем, но, скорее всего, обычное растяжение.

– Холера…

– Мария, неужели ты так и не поняла, что произошло?

– Что?

– Нога. Ты ЧУВСТВУЕШЬ свою ногу!

***

– И что теперь? Что? Лили! Не молчи!

– Не знаю. К пятнице придут новые результаты анализов.

– Я боюсь…

– Чего?

– Не знаю. Мне страшно. Нет, я хочу! ХОЧУ! БЕЗУМНО ХОЧУ ходить! Но... боюсь.

– Думаю, ты просто еще не пришла в себя. Не свыклась с мыслью. Все образуется…

***

Единственный, единственный, кто меня может хоть как-то успокоить, понять, как бы нелепо или грубо, с моей стороны, не звучало – был Мигель.

– Привет.

– Привет.

– Как ты?

Как всегда не ответил.

– Есть сдвиги?

– Не особо. А ты как?

– Сегодня чуть ногу не сломала, - пыталась шутить.

– Как так? Я думал…

– Я тоже думала, что ломанное не ломается. Хотя, что костям? Им лишь бы ныть, трещать, крошиться да ломаться.

– Так ты в порядке?

Нормально ли хвастаться убитому горем человеку своим счастьем?

Я всегда считала это худшим из уродств. Черствость.

– Да, - тяжело вздохнула, выпуская боль и неловкость. Избегая подробностей…

Мигель, Мигель, как я сильно хочу, чтобы ты поправился! - Знаешь, - отдернула сама себя от гнетущих мыслей. – Давай я тебе что-нибудь почитаю.

– Только не сказки.

– Нет? А что тогда?

– Мне мама читала роман «Мастер и Маргарита». Читала, когда-то… - на мгновение замолчал, укрощая острую душевную боль, - Продолжишь?

Я невольно замерла. Эм, мама… мама…

Тяжело сглотнула. Да уж. На эту тему табу не то что говорить, а даже думать. … разум, сердце, душа… разрываются на части… Едва вспомнишь…

– Хорошо, - торопливо пробурчала себе под нос, подъезжая ближе к кровати. Неловкие паузы – ни к чему. За эти секунды слишком много дурных мыслей может взорваться в голове, раня сердце. – Где книжка?

– Где-то в тумбочке.

Глава Двадцать Пятая

***

(Мария)

Утро второго дня. Утро протрезвления. Тоска, ужасная тоска схватила душу, попытки раздавить сердце…

Нога, моя нога вновь забыла, что такое чувствовать. Мертвая,… она и есть мертвая.

Одна отрада – это торчать весь день у Мигеля, читать ему книжки… Иначе рехнусь. Рехнусь…

Хотя, по-моему, это со мной случилось уже давно.

Что-то я путаюсь, надеясь на свою благоразумность.

***

– Мария. Ах, вот где ты? Так что, едем на прогулку?

– Спасибо, Лили… Но, давай, не сегодня…

– Чего это?

– Настроения… нет.

– Я тебе дам, «настроения» у нее нет! А, ну, марш по куртку и во двор!

***

Ночь кошмаров.

Ночь слез.

Ночь одиночества.

С каждым часом я все дальше и дальше от рассудка, и все больше отчаяния и пессимистичности разгорается в моем сердце.

Но ничего, ничего. Скоро утро. Утро! Утро третьего дня. А там и ночь, заветная ночь с Луи.

***

Бывало ли с вами такое, что знаете, знаете, точно знаете, что увидите его сегодня. Увидите. И пусть это - не свидание. НЕТ! Не свидание, а обычная, «вынужденная» встреча, вы все равно не находите себе места… Уже с самого утра готовитесь, наряжаетесь, примеряете платья…

Вот только с гардеробом у меня скудно – больничный халат, да и только.

– Мария, ты как курка несушка. Что случилось?

– Ничего.

– Родители придут?

– Нет, они же вчера были.

– А что тогда? Колись, давай, - игриво замигала бровями Лили и тут же присела на край кровати.

– Неужели я не могу посмотреть на себя в зеркало?

– Девочка, ты уже час в него как всматриваешься. Суженого-ряженого выглядываешь?

– Вот, дурочка ты. Придумаешь еще.

– Конечно, конечно, дурочка, - ехидно захихикала. – Как по мне, у тебя давно уже весна наступила. Вот только ты не хочешь мне признаться, кто и есть тот «самый»…

По-детски скривилась, показывала я ей языка.

– Вот видишь, точно! Я угадала. Но ничего, ничего страшного. Я у тебя все-таки выпытаю. Попомни мои слова. Я просто так не сдамся.

– Я тоже упрямая.

– Ха! Значит, все-таки я права! Мужчина тут замешан!

– Может быть, может быть.

– Не может, а так и есть! Только вот кто? Признавайся, Мария Бронс! ПРИЗНАВАЙСЯ!!!

– Уж не сегодня это произойдет, мой милый кат. Не сегодня.

– Ладно, ладно… Я терпеливый палач. Терпеливый,… - игриво зарычала и клацнула зубами.

***

Одиннадцать вечера… за дверьми стихли голоса, доносилось лишь одинокое шорканье.

… его не было…

Двенадцать ноль-ноль. … Ноль одна, ноль три…

… пятнадцать минут, двадцать, тридцать три…

Час ноль две.

… ноль три…

… ноль семь…

Два часа двенадцать минут.

Каждая минута казалась для меня последней. Уже не раз пыталась выбраться назад в кресло, добраться до подоконника и с жадностью всматриваться в окно…

Останавливалась, осекалась.

Я верю, верю…

Он ПРИДЕТ! Ведь как иначе? Он, он не подведет!

Нет!

Нет?

Два часа сорок семь минут.

Обижено закусила губу. Зарылась лицом в подушку.

Ненавижу… НЕНАВИЖУ!

… и люблю…

Люблю!

Люблю!!

Люблю!!!

Несмело скрипнула дверь.

Как током пронзило. Нервно дернулась.

– Привет, - устало прошептал. Неспешно прошел внутрь. Медленные, рястяжестые шаги. Подошел ближе.

– Привет, - едва слышно прошептала. Я всматривалась ему в лицо, всматривалась в глаза и пыталась понять, что его мучает. Что произошло… - Что-то не так?

– А?

– Что-то случилось? Чего такой грустный?

– Только что с самолета. Был по делам в Италии. Устал, как собака. Прости, что задержался. Зашел еще к Мигелю.

– Как он там?

– Держится. Говорит, что завтра результаты его анализов придут. Надеюсь, хорошие. А ты как? Что там было у тебя с ногой?

– Ногой? Ах, ногой… Растяжение… Так, поболела немного, напомнила мне о себе, о том, что еще есть, телепается, и вновь отмерла.

– Ничего, с каждым разом действие усиливается. С каждым разом все отчетливей и отчетливей будут изменения.