Испытания сионского мудреца

«Как дела?!» – спросил Шнауцер Оттена, как только того ввела Силке. «У меня хорошо, – ухмыльнулся Оттен, – а у вас?». «У меня всегда хорошо!» – зло ответил Шнауцер, Оттену. Оттен стоял у двери, Шнауцер не указал ему на стул. «Сколько у вас больных?» – как бы поинтересовался у него Шнауцер. – «Сейчас девять». «Курорт! – ухмыльнулся Шнауцер. – Но, ничего! Будет их больше у вас, значительно больше!». «Если будет, то будет!» – огрызнулся Оттен. «А что не хватает больных? Тогда часов надо всем урезать! Вы что не в состоянии больше вести больных?!». – «Нет, почему же». – «Так в чём же дело?! Главный врач не даёт, вас жалеет или вы перегружены?». «Нет, я даже несколько недогружен», – согласился Оттен. «Хорошо, я поговорю с главным врачом!» – успокоил его Шнауцер. «А для чего вы меня сейчас позвали?» – спросил Оттен. «Чтобы на тебя посмотреть! Это мне доставляет удовольствие тебя видеть, пока ты здесь!». «А я и буду здесь!» – заверил его Оттен. «Вот этого, я тебе не обещаю! Этого не будет!» – заверил его, в свою очередь, Шнауцер! «Вы не имеете права! – взволновано отреагировал Оттен. – У нас сейчас Betriebsrat (трудовой совет), он будет сейчас всё решать!». «И его не будет, и тебя не будет! – зло засмеялся Шнауцер. – Это моя клиника, мои деньги! Я в любое время могу ее закрыть! И такое говно, как ты, я терпеть у себя не буду!». «Вы не имеете права меня оскорблять!» – крикнул весь красный Оттен. «Заткнись! – ухмыльнулся криво Шнауцер. – Кто тебя, говно, оскорбляет? Кто это слышит? Пошёл вон, говно!». Оттен выскочил из кабинета. Шнауцер потянулся в кресле и, напряжённо засмеявшись, сказал: «Это я доктор делаю только потому, что мне доставляет удовольствие, и я абсолютно не нервничаю! Мне доставляет удовольствие смотреть, как его перекосило! Вы видели, как у него руки тряслись?! О, доктор! Они ещё не представляют, что я с ними сделаю! А, Силке, что скажешь!». «Я это знаю, Петер!» – засмеялась Силке. «Заходите, доктор, к ней, когда проблемы! Я не всегда здесь, но она всегда здесь, и я поэтому спокоен! Силке, а сейчас позови Сандер! Кто её обидел?!».

Собрание с участием профсоюзного функционера, как я и ожидал, прошло менее бурно, но в том же составе. Хотя восставшие ещё крепились, но не они уже руководили своим Rat(ом) (советом). Профсоюзному деятелю оставалось только объяснить всем великое значение совета для народа и что профсоюзы, в его лице, поддерживают это великое событие – создание в клинике Rat(а), и как только, так сразу профсоюз всегда придёт на помощь Совету! А администрация должна приветствовать, что Совет будет отстаивать права трудящихся! И это только хорошо! «А если мы, вообще, этот совет не хотим?!» – обронила реплику Розенкранц, «молодая» жена старого херра Розенкранца. Это несколько озадачило профсоюзного деятеля, но вскоре он нашёлся и сказал: «Как не хотите, если вы сами выбрали себе членов совета!». «А что, если мы захотим ликвидировать этот Совет, что надо для этого сделать?» – снахальничал – старый нахал Розенкранц. «Это возможно, если члены Совета самораспустятся», – нехотя пояснил функционер. «Или исчезнут», – шепнула мне на ухо Силке Кокиш. «Но, – предупредил профсоюзный функционер, – любые три других сотрудника имеют право опять потребовать создание Совета!» – таким образом, он заключил, что дела у администрации по ликвидации Совета бесперспективны. Всегда найдётся тройка бунтовщиков, которые это сделают. «Первым уйдёт Оттен, – понял я, – он самый шумный и задиристый! И главный врач, так или иначе, обречён! Он не отмежевался от восставших и на конференциях отпускает ехидные замечания в адрес Шнауцера и Кокиш. Шнауцер ошибся, что он слабый и им управляет коллектив, напротив, он манипулирует коллективом и направляет его против Шнауцера!». Это стало ясно из его поведения. Количество больных у меня стало расти, а также дежурств! Я был для главного врача ставленником Шнауцера. «Нет, вы только на полставки психотерапевт и на полставки иглотерапевт и еще гипноз проводите! Пусть больше Оттена своего нагружает! И дежурств у вас не должно быть больше четырёх в месяц!» – решил Шнауцер. У Оттена тоже резко возросло количество больных, а так же у Хинца, но больше у Отте-на. Он уже вертелся, как юла и оставался после работы дорабатывать. «Что вы делаете? – спросил его как-то Шнауцер, видя, что Оттен сидит днём в сестринской и беседует с медсестрой. – Почему не с больными? Что вам делать нечего, вы недостаточно нагружены? Марш, работать с больными! Безобразие! Где главный врач?! Пусть ко мне придёт!». И через несколько минут Зауэр поковылял в общий кабинет Кокиш и Шнауцера.

На следующее утро по указанию Шнауцера я подарил Оттену всех своих больных. «Вы будете заниматься сейчас исключительно акупунктурой и гипнозом! – сообщил мне довольный Шнауцер. – Создавайте центр по акупунктуре! Больные вами довольны, это приносит клинике деньги и известность! Силке, займись рекламой! Пусть газеты напишут о создании у нас центра по акупунктуре, такого, как доктор в Зигхайме вёл! Хочу такой иметь и у нас!».

В отличие от клиники Боскугеля, где каждый больной считался им борделайном (Borderline), по-простому – психопатом! В этой клинике, каждый больной главным врачом определялся, как перенесший психотравму! Это всегда можно приписать кому угодно! Например: Отец напугал ребёнка, когда тот мочился, вот тебе и психотравма! На работе шеф как Шнауцер, например, вот тебе и психотравма! В детстве дядя – католический священник, сексуально приставал к ребёнку и т.д. А т.к. главный врач специализировался по психотравме, то почти все больные были с диагнозом: «посттравматические психические нарушения». Если б он был гинеколог, то, конечно, у всех мужчин находил бы, если не беременность, то воспаление матки и придатков. К тому же, он научился у американской еврейки Шапиро, не у неё самой, конечно, а у других, кто по её книгам или у неё учился, т.н. EMDR. Эта американская еврейка – Шапиро, шла себе, как-то раз, на работу через парк и вспоминала волнующее событие! А когда дошла до работы, успокоилась! Любой бы на её месте подумал: это из-за того, что прогулка по парку успокоила! Но Шапиро на то и была еврейкой и поэтому решила: «Это потому, что, думая о событии, мои глаза при этом бегали справа налево и наоборот! Это меня и успокоило!». И стала еврейка Шапиро с тех пор требовать, чтобы больные, вспоминая неприятные вещи, глазами двигали – за её пальцем следили! И страхи покидали больных! Что и как получалось у еврейки – я не знаю, зато ежедневно получал больных после таких сеансов от главного врача Зауэра и его команды: психолога фрау Мисс, например. Этих больных стало трудно и в гипнозе успокоить! У них, действительно, бегали глаза от страха и не только глаза! Больной Вайнер с приступами страха, после пяти сеансов гипноза успокоился, страхи исчезли! Он радовался, и я тоже! «Надо подключить обязательно EMDR с завтрашнего дня! – решил главный врач Зауэр. – Больной должен травму проработать, иначе она будет его всю жизнь мучить! Мне удалось у херра Вайнера выяснить, что у него была злая доминантная мать! – доложил главный врач на конференции. – А EMDR единственный эффективный метод, кроме беседы и групповой психотерапии!». О гипнозе главный врач Зауэр молчал, этого метода для него не существовало! Он им не владел. Мои ежедневные доклады, что происходит с больными во время гипноза, делали его ещё кислее.

«Доктор, спасите! У меня сердце колотится, задыхаюсь точь-в-точь как тогда, когда тонул в детстве! Я только что от Зауэра, он мне сеанс EMDR сделал!» – прибежал больной Вайнер. – «У вас завтра сеанс гипноза!» – приходите, помогу. «Сделайте сегодня, доктор, а то я до завтра умру! Теперь хорошо, как и до EMDR! – сообщил больной после гипноза. – Что делать, доктор? Я не хочу больше на EMDR! Зауэр меня погубит! Я чувствую – с этим EMDR он меня погубит!». «Я не имею права вас освободить от EMDR! Только ваш терапевт – главный врач это может! Но вы взрослый человек и вы вправе сами отказаться от любого метода лечения! Никто не вправе вас заставлять!» – осторожно подсказал я больному пути выхода из ситуации. «Хорошо, спасибо доктор, я так и сделаю!» – заверил меня благодарный больной. «Больному после сеанса EMDR стало заметно лучше! – отметил на утренней конференции Зауэр. – Я ему планирую 10–15 сеансов! Сегодня проработаю с ним взаимоотношения с матерью! Пусть вступит с ней в конфронтацию, его надо развить!».

Собрался я пойти обедать, сегодня дежурство! Как чёртик опять передо мной больной Вайнер, который не утонул в своё время! На этот раз он вбежал с приступом паники и выглядел, как Гришка Распутин после пирожных, начиненных цианистым калием! А князь Юсупов по нёму из пистолета еще пальнул! Сходство с Гришкой Распутиным усиливали его усы, высокий рост и выпученные от страха глаза! Мне самому стало страшно! «Доктор, он меня убивает! – вопил двухметровый больной. – Он в этот раз меня заставил мою маму, детство вспомнить и как она издевалась, доктор! Я её ненавижу! Хотя она и сдохла, но как я её ненавижу, доктор! И я должен был всё это говно вспоминать и при этом ещё глазами вращать! Послушайте моё сердце, доктор, оно разрывается, сделайте что-нибудь!». Пришлось больного вновь, внеочередной раз, погрузить в гипноз, и предложить ему в гипнозе увидеть мать! Всё ей высказать! И мать попросит у него прощения, а он у неё, и они помирятся! После сеанса больной был глубоко расслаблен, успокоился. «Доктор, огромное вам спасибо, вы меня спасли! – благодарно смотрел больной. – Что мне делать, доктор, посоветуйте?». «Я вам уже советовал, – сказал я больному, – больше я ничего не могу сделать для вас!». «Доктор, я не могу отказаться, он на меня разозлится! Что мне делать, доктор?!» – как ребенок причитал Вайнер. «Делайте то, что и сейчас!» – не выдержал я. – «А что, доктор?». – «Ходите на эти сеансы и приходите ко мне». – «Хорошо, доктор, а вы меня будете спасать после этих сеансов? Да?». «Да, конечно, буду! – успокоил я больного, а про себя подумал: – Я буду тебя спасать, а он будет тебя регулярно топить! И в конце лечения посмотрим, кто победит – я или он! Если он, то тебе и домой не надо будет возвращаться!».

Главный врач всё же заинтересовался гипнозом! От больных наслышался, как это хорошо помогает! «Можете ли вы на следующей конференции нам доложить про гипноз?» – спросила меня его заместитель Пиппер. «Могу», – согласился я. Каждый вторник кто-то что-то докладывал! Что-то научное или менее научное! В России они так и назывались: научно-практические конференции. А в Германии: «Fortbildung (конференции для повышения образования), что по-русски звучит как «ликбез». Собрались все врачи, медсёстры и терапевты, я хотел уже приступить к докладу, когда фрау Пиппер попросила: «Подождём главного врача, он сейчас придёт! Он попросил его подождать, очень хочет послушать!». «Заинтересовался! – понял я. – А вот и он!» – и меня понесло. После краткой истории гипноза и его методов, техники гипноза! Я объяснил, что мы врачи все им занимаемся, но чаще неосознанно! А зря боимся, лучше осознанно применять гипноз! Если у больного спрашиваем, что у вас болит, а больной отвечает «ничего», но мы настаиваем: – И голова не болит, и живот не болит?! – то больной это так понимает, что с его болезнью это должно у него быть! И голова, и живот начинают болеть! А если врач ещё говорит при этом: – Что вы хотите! Радуйтесь, что вы вообще ещё живёте! И пока живёте, то будет болеть! – То больной уже боится, чтобы боли исчезли! Так как по определению врача: – Он будет жить до тех пор, пока болит! Так давайте же, проводить суггестивный гипноз осознанно!» – заключил я, и все остались довольны. Затем я взял, приготовленные мною, два чистых стакана с остатками жидкостей и демонстративно жидкость выплеснул на пол из стаканов. «А сейчас я проверю у всех уровень обоняния, что зависит от уровня развития определённых центров мозга, врождённых способностей! Прошу определить, в каком стакане был спирт, а в каком бензин!» – предложил я присутствующим. Понюхав стаканы, у психолога фрау Мисс мозги оказались недоразвитыми, и она не смогла различить, где что было! У заместителя главврача фрау Пиппер мозги оказались более развитыми, и она определила стакан со спиртом, но не смогла с бензином! А вот у главного врача, как и положено главному, мозги оказались самыми развитыми! И он определил стакан, как с бензином, так и со спиртом! А затем очень обиделся, когда я сообщил, что это было только мое внушение, т.к. оба стакана абсолютно чистые! Узнав от кого-то о результатах моего доклада, Шнауцер остался очень доволен.

«Но на вашем месте, я бы все же не стал унижать главного врача!» – сказал весело Шнауцер. При этом, его физиономия стала точно такой же, как и у моей учительницы в третьем классе, когда она – антисемитка, притворно пожурила жида – Абрашу за то, что он жида – Гришу обидел. «Абраша, ну зачем ты назвал жида Гришу – жидом! Не надо, Абраша, не надо! Ха, ха, ха, ну не надо, Абраша! Хи, хи, хи, ха, хи, хи!» – сказала учительница. «Когда жид жида бьет, то у хохлов не только чубы трясутся, но и пупы от смеха рвутся!» – ещё тогда в детстве понял я.

Глава 2 Мина под фаворитку

Ведущий врач фрау Люлинг носила фамилию своего мужа-немца! А какая была её девичья? Возможно, Санчес или Куба-нос, или Франческо, или Латиникус – кто знает?! Получёрная или полубелая кожа, изящная, тонкая, но вся в белом: штаны белые, кофточка белая, халат белый! Брюнетка с томными чёрными глазами, которые кого-то звали, привлекали, пока один немец не откликнулся, причём не бедный немец! Люлинг была к тому же очень театральной, даже немного истеричной, громкий гортанный на срыве голос с заметным акцентом! Скорее всего Люлинг была метиской с индейской, испанской и негритянской кровью. Её предки, вероятно, не один скальп содрали, пока профессорами не стали! А став профессорами хирургами, получили возможность сдирать скальпы уже на законных – научных основаниях! Вот и фрау Люлинг занялась общей медициной и тоже стала у больных кровь и другие жидкости отсасывать, ткани отрывать и их прокалывать! А значит, не изменила семейному промыслу. Оторвать у человека орган, или хотя бы его часть, не менее приятно, чем скальп и Люлинг «сдирала шкуру и высасывала кровь» не только у пациентов, но и у своих ассистентов! Не одного ассистента уже «ошкурила» эта хрупкая, изящная женщина. Вот и сейчас она «обесшкурила» свою ассистентку – врача Сандер, молодую двадцативосьмилетнюю, хрупкую, добрую Сандер, которая безропотно вела до 15 больных и ни от чего не отказывалась – ни от какой работы. Она первая, кто мне всё объяснил: порядки, дала все бланки и всё это без моей просьбы, по зову своей души. А Люлинг взяла и «обесшкурила» ее – Сандер уволилась, а это значит после года работы, потеряла право сдать на специалиста по общей медицины (Facharzt fьr Allgemeinmedizin). Для этого ей надо было отработать два года под руководством «шкурницы» – Люлинг. Вероятно, Сандер не захотела лишиться всей шкуры и ушла, унеся с собой уцелевшие её остатки! Люлинг имела еще одну некрасивую привычку: отменять лекарства, которые назначали другие врачи и назначать свои! Хотя ничего не смыслила в психотерапии и психиатрии. Она сражалась со всеми, кроме Шнауцера и его «правой конечностью» – Кокиш! И за это, и ещё кое за что, Шнауцер её любил! Она вполне могла стать его «левой конечностью»! Именно за это её и не любила «правая конечность» – Кокиш Силке! Вот такая была динамика между сексуальным и асексуальным в клинике! Сандер ушла, и было интересно, кто тот очередной, который подставит свою шкуру Люлинг?!

После моего интервью местной прессе, появились больные, желающие амбулаторно лечиться акупунктурой и гипнозом. Результаты были хорошими по сравнению с местными врачами, которые делали деньги на этом поприще. Слухи об иглоукалывании и гипнозе в клинике, расползлись! Увеличилось количество больных. Государственные страховки за иглоукалывание не платят или платят только часть своим врачам, с которыми у них договор, т.е. «Кто у нас работает, тот и ест!». Нужно мне, в первую очередь, запастись нормальным удостоверением об образовании, решили мы с женой! В моем советском удостоверении, на тонкой туалетной бумажке, было указано: «Прошёл усовершенствование по иглорефлексотерапии» – «с такого-то – по такое-то», – без указания количества часов и то, что экзамены сдал на «отлично». Типично русско-советская «скромность» – что-либо хорошее людям сделать! А затем удивляются, что советско-русские дипломы в мире не признают, специалистов не уважают и всю страну в целом! Вот я и решил исправить имидж Родины! Написал на кафедру, где учился, приложил статьи в немецкой прессе, где меня хвалили и в моём лице советскую школу! «Пусть порадуется Матушка Русь своими нерусскими детьми! – решил я, и застыл в тревожном ожидании. – А что произойдёт?! Может орден Почёта или хотя бы Дружбы народов пришлют, или, ещё лучше, оба одновременно?! Глядишь, кавалером стану! Но Русь упорно молчала! Молчала она месяц, промолчала два, промолчала до трёх месяцев! Тогда я позвонил на Родину – «пошёл к горе», но не как Магомед! Возможно, это меня и погубило? С большим трудом и через секретаршу проректора дошёл до зав. кафедры иглотерапии! Конечно, через 20 лет, это был уже другой заведующий! – «Да, да, ваше письмо читал, но ещё не ответил!». «Да, это я знаю», – согласился я. – «Что вы хотите?». – «Я хочу удостоверение, в котором отразилось бы количество часов подготовки и сдача экзамена! И неплохо бы указать, что я имею право после этой специализации работать по иглотерапии, как и было в Союзе!». «Хорошо, – согласился профессор, зав.кафедрой, – только вам следует обратиться к проректору по связи с зарубежными странами, которому я передал ваше письмо». «Здравствуйте, моя фамилия вам уже известна, – начал я осторожно, как и положено в России, – зав. кафедрой передал вам моё письмо». – «Ах да, точно! Есть ваше письмо, читал! Чудное какое-то имя у вас! Кстати, у вас очки точно такие, как и у меня! В них вы в газете с китайцем». – «Да вы что! Может быть!». – «Вот интересно, такие же очки! А какая у вас машина, небось, Мерседес? Нет?! Всего лишь Тойота?! А у меня Мерседес! Правда, не последней марки, но Мерседес! Хотя я уверен, ваша зарплата несравненно больше моей! Вы даже себе не представляете, какую смехотворную мелочь получаю я – проректор!». – «Кстати, я готов заплатить! Ведь я понимаю, что выдача удостоверения связана с большими затратами и пересылкой!» – с готовностью улучшить финансовое положение проректора, тут же откликнулся я. – «Эх, извините, что я вас по имени так зову!». – «Ничего, ничего, это не вы виноваты! Это мои родители виноваты!». – «Да? Ну всё равно ещё раз извините! Во-первых, вам дико повезло, что меня застали! Я собирался уже уходить! Во-вторых, скажу честно, я ваше письмо мог просто – вот так взять и выбросить! И никто бы мне ничего не сказал и не доказал! Я сказал бы: – Не получил!». – «Да, я понимаю! Большое спасибо, что не сделали этого!». «А в-третьих, вы не представляете себе! Вот вы говорите: – Пришлю деньги! – А что мне с этого достанется! Здесь у нас налоги на валюту такие, что нет смысла – останутся копейки и то в рублях!». – «Так может, я вам как-то с кем-то передам? Или, когда вы в Германии будете…?». – «Ну ладно, как вас там по фамилии? Извините, когда-нибудь сочтёмся! Так что вы хотите? Хорошо, про экзамены укажу! Часов больше, чем есть, не могу указать! Что имеете право работать, не могу – это у нас сейчас лицензией называется! И получает её только тот, кто сейчас проучился, а вы давно учились!». – «Но я уже 22 года работаю! И из них 10 лет в Германии!». – «Не могу, не могу!». – «Дайте хоть корочки приличные!». – «Да нет у нас корочек для вас! Сейчас это удостоверение – дипломом называется, и выдаются дипломы!». – «Так дайте диплом, это ещё лучше!». – «Но это сейчас! А когда вы, извините, забыл, как вас зовут, учились, дипломом оно не называлось!». – «Ну хорошо, «подайте» что можете», – согласился я, и подумал: – Как хорошо, что у этого говна нет валютного счёта!».

«Всё, доктор! Хинц согласился уйти! – объявила мне радостно Кокиш. – Я ему предложила деньги за 2 месяца, и он обрадовался и уволился! Хорошо, что Шнауцер в отпуске, он бы не согласился! А я считаю, что лучше заплатить и его не видеть! А как вы думаете?». «Готова на самое высокое благородство, ради самой низкой подлости!» – подумал я. «Вот, Schwein (свинья)! – пожаловалась мне на свинью – Шнауцера через неделю у неё в кабинете, плачущая Кокиш. – Он меня обругал, только за то, что я деньги выплатила Хинцу! А ведь я это сделала, чтобы он не нервничал из-за них! Ему нельзя нервничать! Неблагодарная свинья! Сколько раз я уже хотела уйти отсюда, но что-то меня здесь держит! С другой стороны, я почему-то эту свинью уважаю!». «Да, есть за что, очень сердечный и добрый», – согласился я. «Нет, он очень злой бывает и, как говорят мой отец и муж, непредсказуемый! Он собственник и меня своей собственностью считает. Из-за него у меня и с мужем не ладится, мой муж настаивает, чтобы я ушла отсюда! А я не могу, не в силах! И потом, какое право мой муж имеет мной командовать, что я его собственность! Каждый развивается по-своему, идёт своей дорогой, так я понимаю семейные отношения, никто друг другу не мешает! Но сейчас у меня, действительно, желание уйти! Шнауцер большая свинья не только по отношению ко мне! Я о нём, о свинье, столько всего знаю, что если уйду, то и ему хорошо не будет!» – излила свою любвеобильную душу Кокиш. «Самые большие враги – бывшие друзья!» – подумал я. «Но он на самом деле бедная свинья, и больше всего я его жалею из-за его сестры – этой змеи, которая и меня ненавидит и знает, как я её ненавижу! У них у обоих общие деньги, так что он от неё зависит! Она тоже много о нём знает! Вы же её видели на встрече с пациентами?!». «Да, видел», – вспомнил я, действительно, неприятную, как у Бабы-Яги физиономию, костлявую с выпученными, как у жабы глазами, и ещё в придачу большой бородавкой на щеке. «Его племянника я тоже не люблю! – продолжала Кокиш изливать душу. – Он на стороне своей мамы и здесь шпионит! А вот с его племянницей у меня хорошие отношения! Мой муж работает с ней и тоже ее хвалит, доволен ею!». «Перекрестное осеменение! Покрыл Шнауцер всю семью, но и его род тоже пострадал!» – промелькнуло у меня. Как раз в это время, «роса на глазах» у Кокиш высохла, и она успокоилась. «А ассистентка Сандер уходит или остаётся?» – улучив паузу в её горестном повествовании, поинтересовался я. «Нет, она уходит, с Люлинг никто не может работать!». «Жалко, – отметил я, – она много больных вела». «Ничего, зато сейчас придётся больных и главному врачу вести, и немало! Я очень постараюсь! Он меня считает за секретаршу и не понимает, дурак, что от меня всё зависит! Но я его заставлю себя уважать! Всё равно я всё решаю, а кто попытается меня поссорить со Шнауцером, развести, я того уничтожу!». «А Пиппер ничего?» – поинтересовался я. «С ней у меня были очень хорошие отношения, но с недавнего времени она даже ко мне в кабинет не заходит, как бы дистанцировалась от меня – главный врач ею руководит! Но ничего, мы всех этих наглых уберём из клиники, и тогда надеюсь, наконец, спокойствие здесь воцарится! С тех пор, как я здесь работаю, и одновременно со Шнауцером начала, это вот уже пять лет, ни одного дня у нас покоя не было – только войны, сражения! Но я люблю сражаться! Мои родители это тоже всю жизнь делали! И у моего мужа родня тоже непростая! Но для меня у него нет времени, а сейчас и у меня для него! А вот и Шнауцер приехал!» – кивнула она на проехавшую мимо окна машину. «Пойду работать», – заторопился я. «Хорошо, хорошо, идите, спасибо за советы и поддержку!».

«А, доктор! – приветливо поздоровался, появившийся в дверях Шнауцер. – Как дела? Мне надо с вами посоветоваться! Силке, принеси кофе! Как вы оцениваете ситуацию, и как избавиться от Оттена и этого Совета? Эта зараза мне не даёт покоя, ведь эти профсоюзы будут нос совать во все дела, в том числе и финансовые! Как вы думаете? Мне доложили, что он – Оттен наркотики принимает, а я думаю, что он ещё и сумасшедший, видели, как у него руки трясутся! А что, если его на психиатрическую экспертизу направить! А ну-ка, позвоню нашему юристу: «Здравствуй, Адольф! Рад тебя слышать! Слушай, Адольф, есть у меня здесь один! Помнишь, я тебе рассказывал – один врач? У меня подозрения, что он ненормальный, и в таком случае он не имеет права проводить психотерапию! Можем мы его на психиатрическую экспертизу направить? Да, да! Нет?! Почему?! Незаконно! Ну, как же, а что можно?! Да! Нет?! Ну ладно, спасибо, я тебе позже позвоню, придумай что-нибудь! Говно он! – бросил Шнауцер, положив трубку. – Трус! У него всё нельзя! Зачем я только ему деньги плачу! Силке, знаешь, что я придумал! – объявил ей Шнауцер, когда она на подносе кофе принесла. – Будете, доктор? Вам с молоком или без? Так вот, Силке! Если главный врач это всё затеял, пусть он и расхлёбывает и убирает это говно – Оттена и всех остальных, если сам хочет работать! Или я его самого уберу! А, Силке, как идея?!». «Его надо, так или иначе, убрать!» – бросила Силке. – «Да, Силке, но раньше их – его руками! А, доктор, как идея?! Силке, подготовь-ка приказ о том, что главный врач больше не является экономическим директором фирмы, и я это тут же сейчас, объявлю на собрании! Силке, собери-ка всех, нанесём ему первый удар и посмотрим, как он будет выглядеть при этом!».