Испытания сионского мудреца

Старик в палате оказался участником войны, попавшим в своё время в плен к американцам. «Повезло вам», – сказал я. – «Почему?». «Потому что, если бы к русским попали, зрение было бы ещё хуже», – пояснил я. «Нет! – уверенно ответил, “жаждущий” русского плена. – Хуже американцев на свете нет! Они к нам в тюрьме, как к собакам относились! Сами жрали, а нам объедки бросали! Будь у меня право и автомат, я бы их и сейчас всех убивал!». «Очень милый такой старичок-добрячок попался!» – понял я. Решил с ним подискутировать немного, от глазного стресса отвлечься: «Почему вы американцев так не любите?». «А вы разве не знаете?! – удивился бывший солдат Вермахта. – Там же всем евреи правят!». – «Вот оказывается, где собака зарыта!». «Почему вы евреев уничтожали?» – задал я дурацкий вопрос бывшему и настоящему фашисту: «почему пожираешь все, что двигается и не двигается», – спросил у «гиены». Здесь, он внимательно на меня посмотрел и, не найдя, очевидно, ничего подозрительного, что подтвердило большую роль украинских полицаев в выявлении нашего брата, подытожил: «Евреи захватили все богатства: банки, заводы, а немцы стали нищими!». «Все евреи были богатыми, не было бедных евреев?» – не унимался я. – «Почему же, были, например, мой школьный товарищ – сын сапожника. Были и бедные, но мало!». Старый фашист оказался заботливым, всё объяснял, где и что находится в больнице, и к жене моей относился очень доброжелательно, сказал, что мы ему не мешаем и можем себя чувствовать, как дома! И моя жена ему помогала, подносила костыли! В общем, вёл себя скромнее советских участников войны и вежливее, что и понятно – хвастать нечем! Утром бывшего солдата Вермахта отвезли на операцию, а меня позвали на осмотр к главному врачу. Там накопилась уже очередь: из «уже ослепших», не «окончательно ослепших» и «начинающих слепнуть»! Все пребывали в надежде, что главный врач им поможет. Сорокалетняя женщина, плача, поведывала про своё горе: «В один момент ослепла на один глаз! Два дня вообще никто не подходил! Затем пришла, скорее всего, практикантка – фрау Фурц. Она пришла объяснить, что у неё много больных и мало времени!». Рассказывая об этом безобразии, больная с опаской поглядывала на шныряющих вокруг монашек, чёрных как вороньё, с вырубленными физиономиями! «Не сожгли их, как ведьм на костре во времена инквизиции?!» – промелькнуло у меня. Они себя чувствовали здесь хозяевами и, похоже, сами искали, кого сжечь! Наконец, через час-полтора подошла моя очередь к главному врачу. Он оказался, как и у нас в клинике – доцентом. «Важный такой – весь из себя!» – сказала бы Мина. Много не разговаривал, только за руку поприветствовал, что делают все немецкие врачи, и что ни о чём хорошем не говорит! Быстро заглянув в глаз, «успокоил», что лучше не станет, а вот хуже может быть: в 30 % ещё и на второй глаз переходит! Стало ясно, что плохо мне будет – считай калека! И работать не смогу! Пообещав всё это мне, обратился к одной из молодых врачих из нежелающих мне при поступлении оказать помощь. Он назвал её фрау Фурц. «Вот повезло, как всегда!» – отметил про себя я. «Назначьте больному все пробы на свёртываемость крови», – дал он ей указание и тут же потерял ко мне интерес. – «Вот мошенники! Я плачу из своего кармана, чтобы лечиться у практикантки – вездесущей фрау Фурц, о которой наслышался уже в коридоре!» – мысленно возмутился я. «Вот прочтите», – вручила она мне листок с текстом, где, по-видимому, моя грудина была изображена. В листке указывалось, что со мной могут всё сделать и не ответят за это, а мне надо, всего напросто, расписаться, что они не виноваты будут! «Зачем мне это исследование?» – спросил я у Фурц». – «А вы почитайте у себя в палате, тогда и ясно всё будет! А если нет, спросите у врача». «А вы кто?» – резонно спросил я. «По-доброму», как монашки в коридоре, глянула на меня фрау Фурц и, ничего не ответив, вышла. «Что с анализами?» – не терпелось узнать на следующий день. Утром, аккурат, в одном лифте с фрау Фурц оказался! Как говорится: «На ловца и зверь бежит!». «Извините, фрау Фурц, – спросил я у “фурцовки”, – как мои анализы?». «На обходе и спросите», – произнесла фрау Фурц и выскочила из лифта, оставив свой след в нём. Я, не привыкший к такому обращению, припустился за Фурц, отдав команду, как в фильмах про войну: «Halt (Стоять)! Фрау Фурц, стойте! Стоять, фрау Фурц, остановитесь! Стоять, когда с вами разговаривают!». Но «фурцовка» – от меня припустилась ещё пуще прежнего, а меня уже это глупое поведение фрау Фурц злило и одновременно потешало. Больные наблюдали, как за врачишкой – как за воровкой гоняется и догоняет мужчина – это я! А «фурцовка» – врач, как воровка от него убегает! Так оба одновременно и добежали до смотровой. «Ну, сейчас уж дам больно!» – решил я. Пристал к убогой, конечно, не потому что хотел её понюхать, а очень опасался за результат одного исследования. Не успел перед отъездом из Питера дообследоваться и не исключал, что с этим заболеванием, возможно, и связана потеря зрения. И вот через девять лет, не терпелось узнать результат. Любой больной в нашей клинике мог меня всегда остановить, где угодно: в коридоре, у туалета, на улице! Где бы меня ни останавливали, я всегда терпеливо отвечал, давал всю информацию, интересующую больного. Не должен больной ждать, он должен всегда иметь возможность обратиться к врачу! Не должен больной жить в страхе! «Что, вообще, мне здесь делать! Плачу как бы за лечение у главного врача, нервничаю, давление подскакивает! Из-за этого и так уже произошло осложнение! На работе нюхаю Шнауцера, здесь фрау Фурц, что, кстати, и переводится как нехороший запах, и еще «нюхаю» чёрных, как смерть, монашек! Давление не контролируется, не назначены лекарства снижающие давление! Тащу за собой капельницу, как будто бы с ней родился! Зачем мне, вообще, всё это надо было?! Неужели для жизненного опыта: вначале в качестве эмигранта, затем в качестве врача и, наконец, в качестве пациента в Германии?!» – с такими мыслями, вошёл в смотровую к врачу – доценту – не хуже, но и не лучше нашего доцента – главного врача Зауэра! Но этому я ещё плачу из своего кармана, чтобы на него посмотреть одним глазом! А он меня передал фрау Фурц, которой я бы тоже заплатил, чтобы она исчезла!».

Как только я на неё глянул, Фурц, видать, почувствовала: «будут бить»! – и сразу же затараторила, назвав меня уже уважительно коллегой: «Коллега интересуется результатами исследования, но у него нет никаких отклонений». Это меня сразу же «размягчило» и я решил: «Ладно, перди дальше, пусть другие освежают после тебя воздух!». А доценту захотелось, чтобы меня ещё одно светило немецкой офтальмологии – профессорша фрау Опп осмотрела. Как говорят на Украине: «Не кажи г-г-г-о-о-опп, поки не перескочиш!». Предстояло ещё «гооопп» перепрыгнуть! Вернувшись в палату, застал там, уже после операции, участника войны с повязкой на глазу, как после боя местного значения уже на немецком фронте! В этот раз его, как оказалось, подранили не русские, а немецкий Oberarzt (старший врач – зам. главврача)! В палате меня уже ждала жена и букет цветов – моя клиника организовала, «циви (проходящий альтернативную воинскую службу)» привёз! И ко всему ещё и Шнауцер позвонил. «Доктор! – начал весело “весельчак” Шнауцер. – Что-то русские такие слабые! Сколько ещё будете лечиться? Но не спешите, доктор! Мы прекрасно справляемся и без вас!» – что на его капризном бабском языке означало: не выйдешь на работу – уволю!

Медсестра принесла направление к профессорше Опп в соседнем городке. Вызвав такси, разбежался, чтобы перепрыгнуть ещё и Опп. Там была очередь как в советской поликлинике. Всем распоряжалась Arzthelferin (помощница врача) очень похожая, как ее родная сестра, на нашу медсестру клиники фрау Бюльбеккер. Но эта была покруче! Чувствовалось, она своих коллег кнутом стегает и спуску им не даёт! «Фельдфебель» с накрахмаленным воротничком – отчаянная домина для тёток! Было ещё пару медиков: одна похожа на советского клинического ординатора, которую родители по блату устроили, и ещё один медик тоже похожий на клинического ординатора, в халате с разрезом сзади! Для чего, спрашивается?! Возможно, желание подчеркнуть своё усердие – откляченный зад прилежного ученика, но возможно и другое…? На стене приёмной висел большой католический крест, он разделял два туалета: слева от креста для посетителей, а справа для персонала. По ошибке двинулся было направо от креста, но меня тут же остановил грозный рык «фельдфебеля»: «Это не для вас!». Мой оказался слева от креста, стало понятно, что профессорша Опп глубоко верующая. Наконец, вызвали к ней. За столом сидела шестидесятидвухлетняя крепкая, невысокого роста в роговых очках, в мужском пиджаке и джинсах с короткой седой стрижкой, не то старуха, не то старух! Первое, что у меня в голове промелькнуло: «Зачем учёной терпеть у себя такое крепкое и жёсткое создание, как эту “фельдфебель”?!» – от этих мыслей слегка стыдно стало за свою особенность всё опошлять и видеть в неприличном свете реальность жизни, хотя теперь и одним глазом! Тем более пришёл ведь на приём к профессору! А значит, надо доверять, верить, преклоняться! А у меня вечно в голове какие-то глупости! Это мне всегда говорили, правда, это говорили те, кто эти глупости сам совершал, а не только имел в голове.

«Вы муж и жена, да? – указала профессорша мне и жене на два стоящих рядом стула. – Что я должна для вас сделать? (Was kann ich fur Sie tun?) – тоже один из немецких штампов, говорящий как раз о желании ничего для тебя хорошего не сделать. «Есть шанс, что зрение вернётся?» – спросил я. «Практически нет!» – приговорила меня, не долго думая, профессорша. – «Обязательно ли мне оставаться в больнице, не лучше ли уйти домой?». «О, это очень хорошая клиника – больница с хорошими специалистами», – заверила она меня. – «Я этого не почувствовал! Я там переживаю больше, чем на работе, где и произошло всё!». – «Хорошо, подождите ещё пару минут за дверью, я вас вызову и мы решим».

Время вновь потянулось мучительно нудно и не пару минут, и я задремал…

И тут такое началось, чёрт знает что! Аж самому страшно стало! Хотя и одним глазом, но ясно вижу: как «активная» помощница профессорши с кнутом гоняется за всем этим коллективом! Они по кругу от нее убегают! Профессорша игриво кричит: «Nur nicht mit mir! Nur nicht mit mir – Только не со мной! Только не со мной!». А «фельдфебельша» за ними с кнутом гоняется и приговаривает: «Эх, догоню! Эх, догоню!». Затем она уже совсем грубо, да еще с ученой – профессоршей, позволила себе орать на неё, ее настигая: «Halt! Du Schwein! Ich kriege dich schon (Стой, свинья, я тебя все равно достану!)». «Нет, это уж слишком! Это черт знает что такое! Надо заканчивать консультацию у профессора! – и я открыв глаза, не сразу понял, что уснул. – Ну и сон!».

И тут профессорша меня позвала. Она к счастью, чувствовалось, тоже хотела завершить эту консультацию, так её и не начав, и даже не поинтересовалась, как и когда всё произошло! Задала пару никчемных вопросов о состоянии носа, часты ли насморки. Дальше носа её фантазия не пошла! Единственное, что её заинтересовало или я действительно доктор мед, как и того адвоката в Зигхайме! «Нахально», без её вопросов, рассказал про ситуацию на работе, и как у меня всё это произошло. Когда рассказывал, профессорша смотрела больше не на меня, а на мою жену, её как бы изучала! Вначале испугался за жену, но моя жена никогда не вызывала у меня подозрения, что тётки увести могут, и поэтому понял: «Профессорша на неё смотрит, проверяя правдивость моих сведений, ориентируется на реакцию моей жены». «Ну, ясно, – сказала она, прервав меня, – вы всё воспринимаете чрезмерно персонально и глубоко! Вы, конечно, правы, – согласилась она, – в мире очень много несправедливости и хамства! Вы другой! Выход в том, что надо обходить то, что не нравится, не соответствует нам, не надо сражаться!». Понял, почему крест у неё в праксисе на стене: «Вот только христианка даже за свой туалет сражается! И пометила это место крестом размером полметра на метр!». «Я вам дам почитать вот эту книжку, которая вам очень подойдёт!» – достала она с полки книжку, как оказалось, специально «для меня» написанную американским кардиологом. Он и советский кардиолог – партийный босс Чазов боролись против угрозы ядерной войны – американец по своим пацифистским убеждениям, а Чазов по заданию Брежнева: «Все разоружайтесь!» – был их клич, в то время, когда Советский Союз напал на Афганистан. Эту книжку: «Утерянное искусство врачевания» я читал. Американский хирург описывал свою врачебную практику, психологические наблюдения за разными типами больных. Он понял, в отличие от этой профессорши, что не аппаратура, а расспрос больных – анамнез – главное в постановке диагноза. И что современная медицина утратила способность относиться к больному с сочувствием, психологически глубоко подходить к болезни. Его подход к больному соответствовал принципам гуманистического направления в психотерапии. В одной главе он описал, как по реакции жены больного определил его состояние. Больной сказал, что хорошо себя чувствует и с сердцем хорошо, а его жена скорчилась при ответе мужа, и оказалось – он боялся операции. «Так вот почему эта профессорша тоже больше смотрела на жену, чем на меня! Она была уверена, что научилась у американского кардиолога-еврея искусству врачевания – точно, как и он докапываться до истины! Только тот длительно собирал анамнез, расспрашивая больного, и умел это делать! В общем, профессорша ровно столько же взяла у американского профессора, сколько и главный врач Зауэр от метода американской еврейки Шапиро по EMDR – ДПДГ (десенсибилизация и переработка стресса движением глаз)! И они оба вместе, так же научились, как и подмастерье у врача в болгарской сказке! Где врач установил причину болезни – болей в желудке по яблочной шелухе под кроватью у больного. Больной съел много яблок, что скрыл и подмастерье узнал у врача об его правиле всегда заглядывать под кровать больного, и на всё обращать внимание! И он – подмастерье точно так же заглянул под кровать, когда пошёл к больному один и увидел там седло. «Что же вы врёте, что ничего не ели! – возмутился подмастерье. – Вы же лошадь съели! – за что родители больного его побили и прогнали! – Я же всё сделал, как учитель велел! – ничего не понимал подмастерье. – За что они меня побили?! Ясно – мой учитель врун!». И эта профессорша поняла, что надо смотреть не на больного, а на его жену – на мою жену! Книжку взял, не сказал, что читал, чем бы её очень обидел! Ей надо было для меня что-то сделать, она ведь спросила у меня вначале об этом: что для меня сделать. Затем, не расширив мне зрачок, лупой заглянула в глаз, даже не сообразив, что заглядывают в глаз, хоть и ослепший, но всё же врачебный, который знает, что без расширения зрачка много не увидишь!

«Из больницы уйти можно!» – был ее приговор, но к ней прийти через пару дней на повторный осмотр. «Той же лупой, что и сейчас посмотрит, а её “активная подруга” проверит ещё поля зрения!» – был уверен я. Больше всего обрадовался, что могу покинуть эту богадельню с монашками и фрау Фурц. Вернувшись в этот «монастырь», застал в палате разъяренного участника войны, которому не принесли ужин, несмотря на то, что он до операции его заказал! Посчитали, что ветерану войны будет после операции не до еды, не учли его живучесть! «Безобразие! – возмущался немецкий УВОВ. – Ну, я им завтра устрою! – пообещал ветеран, обиженный когда-то американцами, а сейчас и своими. – Ну, я им завтра покажу!» – еще раз пообещал он, вспомнив, по-видимому, что и американцы его плохо кормили! Не ожидал, что и свои такими же свиньями окажутся!

Утром доцент сказал, что у меня две возможности: или уйти домой, или дальше обследоваться. С радостью выбрал первое – уйти домой! Покидал с женой этот дом со страхом, что ещё когда-либо сюда, или в другое медучреждение попасть в качестве пациента!

«Так, вы уже дома?! – позвонила в понедельник Кокиш Силке. – Я приеду вас навестить! У вас же даже ничего не видно!» – разочарованно произнесла Кокиш. «Мне тоже на один глаз ничего не видно», – пошутил я. «А какой? – спросила Кокиш. – Вот, интересно! – рассмеялась Кокиш. – Даже ничего незаметно, значит, всё хорошо закончилось! А когда на работу выйдите? Больные вас уже заждались!». – «Мне нужно посетить ещё интерниста, окулиста и ещё раз профессора, и думаю, что скоро приду». «Может хоть ваша жена пока поработает?» – посмотрела Кокиш на жену. «Знаете, я ещё пока не привык обходиться одним глазом! Оказывается, второй глаз нелишний! Мне трудно ориентироваться в пространстве, пока не обойду всех специалистов, жена нужна рядом». «Ну, хорошо», – согласилась Кокиш. «А как Шнауцер?» – поинтересовался я. «Он бедный очень переживает, что это как бы из-за него у вас получилось! Я ему сказала, что это из-за него и он, чувствуется, очень переживает, советовался даже с нашим профессором!». «О чём? – спросил я. – Есть ли шанс, что смогу ещё работать?». «Ну да, это тоже», – согласилась Кокиш. «И профессор, конечно, много надежды не оставил, да?» – уверенно сказал я. «Ну да, профессор сказал, что вы уже работать не сможете! Он сказал, что это очень серьёзно, что вам теперь нельзя волноваться, никаких нагрузок! И очень хорошо, что он ошибся, как я вижу! У нас сейчас очень много работы, хорошо бы, если б вы, уже сейчас хотя бы пару часов в день поработали! Больные вас ждут и, главное, могут уйти из клиники, а нам очень не хотелось бы терять частных пациентов – это деньги!». – «Хорошо, я думаю, скоро приду». Первым специалистом, которого посетил, был тот, который отправил в больницу – окулист. «Не знаю, что делать дальше с вами? Процесс уже завершился, смысла дальше назначать гепарин не вижу». – «Так я же раньше обычного ушёл из клиники и там бы гепарин ещё недели две-три получал!». «Но я не могу вам его выписать! Я свой бюджет исчерпал, препарат очень дорогой, пусть вам интернист выпишет!» – решил глазник. – «А к кому обратиться, есть в городе добрый интернист?». Недобрый глазник, надолго задумавшись, потянулся к трубке: «Здравствуйте, доктор Шумахер! – «Опять сапожник!» – промелькнуло у меня. – Вот, тут у меня один пациент-коллега! Ему, вроде, нужно дальше получать гепарин, хотя я и не вижу в этом необходимости, но в больнице посоветовали! Он, в принципе, не мой больной, а кардиологический! Может, вы ему выпишите гепарин? Да я тоже так считаю, что ему уже это ни к чему! Но что делать, если профессор рекомендует! Ну хорошо, спасибо». «У меня больничный кончился, – объявил я в завершение окулисту. – Вы мне продлите его?». «Нет, зачем? – изумился окулист. – Это ни к чему!». – «Вы считаете, что я уже трудоспособен?». – «Так мне что, вам больничный лист пожизненно выписывать?! Всё равно у вас уже ничего не изменится!». – «Да, лучше не станет, но хуже стать может!». – «Ну хорошо, я дам освобождение ещё на сегодняшний день, а завтра вы пойдёте к интернисту!».

«Завтра» я оказался в праксисе интерниста. Один день прошёл уже без инъекции гепарина! «Вот вам упаковка гепарина, – сказала медсестра, – а к доктору придёте через три дня, он сейчас занят». – «Не мог бы я с ним пару слов переговорить? Я сам врач и знаю, что гепарин надо принимать под контролем анализов крови! Мне так же нужны гипотензивные препараты, больничный лист, и некоторые вопросы есть к врачу! Я не займу у него много времени». – «Но он сейчас очень занят! Завтра я вам позвоню, когда прийти!».

Целый день, «завтра», ждал звонка от медсестры! На следующий день пошёл туда сам и спросил: «Почему мне не позвонили и не сказали, чтобы не ждал?!». «Да, это плохо, – согласилась уже другая медсестра, – но врач не имеет времени». – «Знаете, скажите врачу, что я не признаю заочного лечения, заочных диагнозов! Или он меня сегодня примет, или я буду искать другого врача!». – «Хорошо, сейчас узнаю, – испугалась моего скандального вида медсестра, – подождите в приёмной, врач вас примет». Врач оказался длинный, медлительный, заторможенный, говорил не спеша, не перебивая, но и не задавая вопросов. Понял, почему у него толпа в коридоре и времени не хватает!

Затем пошли ещё раз профессоршу навестить. В этот раз просидели с женой в приёмной ровно пять часов, хотя пришли раньше других! Поняли, что она в первую очередь принимает больных с частными страховками, они ей намного больше денег приносят! Профессорша выскакивала из своего кабинета в коридор, как старая кукушка! «Откляченный медик» и вторая ученица, докладывали ей очередного больного и она себя, таким образом, могла почувствовать профессором как бы в университетской клинике! Затем, глянув больного тут же в коридоре, обычно отправляла его ещё что-то доделать, и только редких «счастливцев» заманивала к себе в кабинет. Через 5 часов подошла наша очередь: «А вы прошли поля зрения?». «Нет, никто не предложил», – горестно признался я, поняв, что проиграл. «Исследуй больному поля зрения», – обратилась профессорша к своей помощнице! Бесцельно и непродуктивно «смотрел» ослепшим глазом в окуляр прибора, и должен был нажимать на кнопку, завидев промелькнувшую где-нибудь светящуюся точку, как на небе метеорит заметить! Я и свет экрана с трудом различал, а не то что – точку! Дурацкая процедура заняла полчаса, не меньше! Ещё через час, вновь выскочила «кукушка» из кабинета. «С полем зрения, у вас ничего непонятно! Надо ещё раз повторить!» – «обрадовала» она меня. – «Я ничего не вижу, и результат будет тот же!». «Вы очень нетерпеливый! – объявила она мне через 7 часов ожидания-томления. «Ну ладно, приходите через неделю!» – «смягчилась» профессорша.