Испытания сионского мудреца

«Не знаю, что делать, посоветуйте! – радостно ввалилась на следующий день ко мне в кабинет Мина. – Представляете, что Кокиш предложила: – Иди, говорит, в кабинет “люляшки” работать – занимай её кабинет! А вы, что думаете?». – «Я бы не пошёл». – «А почему?!». – «А что будете делать, когда Люлинг вернется и застанет вас в своём кабинете?!». – «Подумаешь, какая цаца! Это что, её собственность?!». «Во-первых, табличка с её именем на дверях! Да и книги, вещи её в кабинете!» – попытался я остановить «локомотив» – Барсук Мина. – «Подумаешь, нужны мне её вещи! Ведь Кокиш права! Мой кабинет внизу, а я хочу наверх на ее место, тогда у меня будет своя секретарша – фрау Пирвоз! Она ведь на двоих: на главного врача и «люляшку»! А сейчас будет на меня и главного врача работать! Хочу иметь свою секретаршу!». – «Ну, тогда переходите». – «Да мне, честно говоря, как-то всё равно, будь что будет! Так, всё уже надоело! Ну ладно, потом заскачу!».

«Hallo, das ist Mina (привет, это я – Мина!)» – позвонила тут же Барсук. – «А почему по-немецки?!». – «Так я уже в кабинете у фрау Клизман! У нас к вам большая просьба! Никого, как оказалось, нет для дежурства! Не подежурите сегодня, а?». – «Зайдите ко мне, пожалуйста!» – ответил я. «Я сейчас, через 15 минут. Я тут у фрау доктор Клизман, нам нужно решить один вопрос, что с больным делать!».

«Да, это я! Ну что, подежурите?» – заскочила Мина через 5 минут. «Сядьте, и слушайте меня внимательно! – сказал я Мине, сдавленным от волнения и злости голосом. – Вы что делаете! Зачем вы мне устраиваете здесь Советский Союз в худшем виде?! Что вы меня подставляете?!». – «Ах, это вы по поводу дежурства! Так я же только спросила! Клизман меня попросила, она постеснялась у вас спросить, тогда я ей и предложила, что сама у вас спрошу. Извините, если я вас обидела, я не хотела вас обижать, если не можете подежурить, то мы с Клизман другую кандидатуру поищем». – «Вы что, не понимаете, что творите! Вы меня при ней спросили из её кабинета по-немецки! Если хотели спросить, то вы знаете «мой адрес», могли зайти, так же как сейчас, и спросить! Или если по телефону, то по-русски или из своего кабинета!». – «Да, я как-то не подумала, мне стало жалко Клизман». – «Ну и подежурили бы сами!». – «Так, я не могу!». – «Значит, вы решили меня подставить!». – «Да нет, просто не подумала, извините, если я вас обидела». «Меня нельзя обидеть, меня можно только разозлить! И сейчас вы меня разозлили! Я надеюсь, что вы поняли, и мне не придется с вами ещё раз на подобную тему разговаривать!». – «Да, да, извините. Представляете, а главный врач всё-таки сволочь оказался, оказывается, он меня не хотел! Мне это Клизман сказала, и поэтому Кокиш взяла без него». – «Он даже и не знал, что она вас берёт! Это меня он не хотел принять, он же с вами не вёл беседы перед приёмом на работу!». – «А почему меня взяли?». «Потому что я оказался дураком! – хотелось мне ей ответить, но сказал: – Потому что вас Кокиш решила взять! – объяснил я ей, не досказав: «Чтобы с вашей помощью досадить Люлинг и одновременно главному врачу, поместив вас – ассистентку в его приёмной, как “таран-вышибалу”!».

«Не знаю, что делать, посоветуйте! – спросила Мина совета через полчаса. – Кокиш предложила мне, за деньги естественно, заниматься еще функциональной диагностикой!». – «Ну и занимайтесь!». – «А зачем?». – «Затем, чтобы Клизман была довольна и, во-вторых, если с Люлинг не поладите, то будете клинике нужны еще и в этом качестве!». – «А причём здесь Люлинг! Может она уйдёт отсюда раньше меня!». «Может быть, но кто вам тогда даст характеристику, что вы прошли специализацию?! Ведь только она имеет право ее дать для Дrztekammer (врачебная палата)! Иначе, вам не засчитают один год специализации, и вы не сможете сдать на специалиста – Facharzt(а)! Вы должны быть заинтересованы, чтобы она хотя бы еще год продержалась здесь!». «Так пусть будет, на здоровье! Я никому не враг и мне её даже иногда жалко, когда Кокиш её унижает! Но, знаете, мне как-то ничего не охота, и знаете, я ведь электрокардиограмму не понимаю!». «Тогда зачем спрашиваете? Соглашайтесь на осмотр больных». – «Почему же, я могу почитать об электрокардиограмме! Что, разве это сложно?!».

«Сможете ли вы расшифровывать электрокардиограммы, пока фрау Пусбас в отпуске?» – спросил Зауэр на следующее утро Мину на конференции. Мина «взяла листок бумаги перед ртом», по выражению Клизман, т.е. промолчала. «Можете?» – повторил вопрос главный врач Зауэр. «Хорошо, попробую», – негромко произнесла Мина. «Попробую! Но вы умеете это делать? Работали в этой области, есть опыт?» – спросил Зауэр. «Нет, но постараюсь», – совсем тихо ответила Мина. «Как это «постараюсь»! – не понял главный врач Зауэр. – Умеете или нет?». Мина, натужившись, посмотрела на меня, как абитуриент на вступительном экзамене, жаждущий спасительной подсказки от соседа, а то вот сейчас «случится…»! Но я не знал, что ей подсказать. Наконец, Мина выдавила: «Не умею, но попробую». «Нет, так не годится, так не пойдёт!» – непонимающе посмотрел на неё главный врач и отвернулся. «Ладно, – продолжал он, обращаясь к Клизман, – кто будет проводить осмотр больноых при поступлении, пока Пусбас в отпуске?». «Вот она – фрау Барсук!» – указала Клизман на Мину. «Нет! – сказал главный врач. – Кто-нибудь другой!».

«Вот негодяй – сволочь, тьфу на него! – возмущалась Мина после конференции. – Недаром его не любят! Он мне сразу не понравился! И что он ко мне прицепился?! Вот Клизман хорошая баба! А я уже в кабинете “люляшки”! И, конечно, мне там намного лучше, чем в моём прежнем! Сколько пространства! Кресло такое – одно удовольствие! И, честно, мне уже надоело сидеть на стуле в моём прежнем кабинете, такой же, как у вас! Зайдите ко мне, посмотрите какой у меня теперь прекрасный кабинет! Так, честно говоря, всё мне надоело и всё равно – будь что будет! Заходите, пойдёмте сейчас», – обратилась Мина к моей жене. «Ну, пойдёмте», – согласилась та. Проскочив в свой кабинет, раньше нас обоих, Мина тут же забралась в кожаное кресло с большой тесненной спинкой, и сразу стала похожа на свою «люляшку», только толстую «люляшку» – из Оша. «Тут у неё столько хлама, я бы половину выбросила!» – указала она на стол и полки на стене. «Так это же книги!» – удивилась жена. «Ну и что, зачем они нужны, что на работе читать? Только пыль собирают! Я бы лучше цветов побольше понаставляла!». «Здесь же должно быть стерильно – инструменты! Люлинг больных смотрит здесь, в кабинете!» – возразила жена. «Так пусть смотрит больных внизу, подумаешь барыня! – возмутилась Мина. – Кстати, надо сказать секретарше Пирвоз, – как бы вспомнила Мина, – пусть принесёт мне из сестринской истории болезней! “Люляшка” всегда её заставляла это делать, а ну-ка – позвоню сейчас!». «Халлё, это я – фрау доктор Мина Барсук! Ания, принеси-ка мне историю болезни на больного Либиха!». «Посоветуйте, что мне делать, – после указания секретарше обратилась тут же ко мне Мина, – вы ходите, я знаю, на конференции руководящего звена клиники! На них, когда была, и моя “люляшка” ходила, но её сейчас нет! Значит, получается – теперь я должна вместо “люляшки” ходить? Я, ведь, сейчас главная Kцrperarzt (врач по телу, в отличие от Seelenarzt, врача психиатра, психотерапевта – по душе)!». – «Это вам надо? Я бы сам с удовольствием не ходил, если бы не обязали!». «Но конференции ведь Шнауцер или Кокиш ведёт, а я хочу знать линию руководства! – возразила Мина. – Хорошо, я разберусь – попрошу Кокиш разрешить мне вместо “люляшки” ходить!».

Но что-то сорвалось у Мины Барсук и сегодня Кокиш, в её отсутствие, у всех на конференции по очереди спросила: «как дела», а когда очередь дошла до отделения общей медицины, у Клизман спросила: – А как дела у Мины Барсук?». «Неплохо, даже хорошо, намного приятнее Люлинг! И такая очень активная и общительная!» – заверила Клизман Кокиш. «Да, она очень смешная, – согласилась секретарша Пирвоз, – но в последнее время вытворяет невозможное, ещё хуже Люлинг! Очень стала важной!». «Вот и хорошо! – обрадовалась Кокиш. – Это нам и надо, чтобы она справилась с Люлинг! Может, она единственная, кто справится и вытеснит Люлинг!». «Но Шнауцер очень ценит Люлинг!» – съехидничала Пирвоз. От этих слов Кокиш окосела и крепко сцепила челюсти, как бы захватила ими тонкую травинку – Люлинг.

«Доктор, у меня глаза чешутся и слезятся», – поплакалась восьмидесятилетняя старушка, придя ко мне на акупунктуру и гипноз. Поняв, что это не инфекция, а аллергия и больной, с такими ощущениями, будет тяжело расслабиться в гипнозе, побежал в отделение, где мази хранились. Любой врач имеет право больному немного мази выдать! Набрал немного мази, и я для «слезящейся» старушки, как сзади раздался «милицейский» бдящий глас: «А вы, что здесь делаете?!» – застукала меня на месте «преступления» доктор Барсук. «А, это для фрау Майер, немного мази ей дам», – попытался я свой «поступок» оправдать. «А зачем?». «Чтобы помочь бедной старушке», – пояснил я свой непонятный альтруизм Мине. «А вы знаете, что мази не всегда помогают, и не всегда обязательно мазь давать!» – строго, как её учительница Люлинг, поучила меня Мина. «Да вроде знаю», – улыбнулся я. «Пусть фрау Майер ко мне придёт на приём!» – скомандовала Барсук Мина. «А вы что, и окулист тоже?!» – удивился в свою очередь я. «Мне ведь надо тоже, что-то делать! – возмутилась в свою очередь Мина. – Мне же надо свою работу записывать!». «И когда прийти к вам, несчастной?». «Не знаю, пусть раньше сходит в сестринскую и там запишется в книгу, а я потом назначу ей дату осмотра! Ой, вот эта больная мне как раз и нужна! – обрадовалась Мина, увидев проходящую мимо дверей пациентку. – Фрау Бах! – «бабахнула» ей вдогонку Мина. – Вы, почему ко мне не пришли?! Я же вас назначила!». «Была групповая психотерапии в это время, – оправдывалась Бах, – а нам сказали, что группа важнее “одиночных” методов». «Кто вам такую чушь сказал?!» – возмутилась Мина. – «Главный врач сказал, и такие правила во всех психотерапевтических клиниках». «А ну-ка, ab sofort (немедленно) – в мой кабинет! – прогремела, как гром среди ясного неба Мина. «Вот сволочь, этот главврач, тьфу на него, мешает работать!» – подвела черту Мина и удалилась, забыв про больную с мазью, а старушка у меня всё же мазь получила, чтобы в очередь к «ошанке» не стоять.

«Всё же придется Мину сильно побить! – пообещал я жене. – Побью “ошанку” – эту!». «Да, она заслужила», – согласилась жена.

Но прежде, на рождество привычно досталось дежурство. «Соберёмся вечером в столовой, приходите тоже. Нужно ещё доктору Розенкранцу сказать, чтобы пришёл, и вы приходите обязательно! – сказала Кокиш и лукаво добавила: – Было бы хорошо, если бы и главврач пришёл!». И как бы чувствуя, что его тоже «хотят», пришёл и Зауэр. Человек 15 собралось в столовой: кто-то пил кофе, кто-то что-то ел, кто-то просто что-то пил. Появился один из больных – попик евангелический, которого я не один раз уже исколол и загипнотизировал, но сейчас он пришёл являть своё искусство. Сел за рояль и тут же: «динь-динь, динь-динь, глинь-глинь, глинь-глинь, глёк-глёк, глёк-глёк». В общем, хорошая привычная песенка для немецких детей на рождество – «фольклоре». Затем попа немецкого убрали, а вместо него принесли две коробки немецкого вина, по три бутылки в каждой, и ещё зачем-то одну плоскую коробку с детской игрой для общего развития – с разными пластмассовыми чёртиками, гномиками и прочей нечистью.

«Дорогие друзья! – начала торжественно, как Шнауцер, но звонче, Кокиш. – Мы здесь собрались в уютной обстановке и я благодарю тех, кто пришёл! И это говорит о том, что они интересуются клиникой и её жизнью! А сейчас, я хочу всем сделать от имени руководства клиники маленькие подарочки! Вот вам, наш дорогой – доктор Розенкранц! – и старик, получив коробку с вином, расплылся в довольной улыбке, показав свои вставные челюсти. – Вот вам, доктор! Спасибо, что согласились подежурить в такой день! – и я получил «по заслугам» такую же коробку, и сделал то же, что и Розенкранц, но только со своими зубами, и тоже остался доволен. – А это вот, главному врачу – доктору Зауэру, спасибо и ему», – и Кокиш отнесла Зауэру детскую игру для недоразвитых и недорослей. Лицо у главного врача искривилось от неожиданности, как у ребёнка при детской неожиданности. «А это всем остальным!» – закончила обряд дарения Кокиш, и все остальные получили по заслугам: кто по чёртику с ёлочкой, кто по ёлочке без чёртика, а кто и по чёртику без ёлочки! Повертев игру в руках, главный врач встал и поплёлся к выходу, оставив игру на столе. «Он и этого не заслужил!» – вдогонку весело сказала Кокиш, когда Зауэр ушёл. Она осталась очень довольна своей выдумкой, в которой, конечно, поучаствовал и Шнауцер.

«А что вам дали?» – спросила Мина, догнав меня в коридоре, держа в руке одного из чёртиков с ёлочкой. «О! Как вас наградили! И я бы не отказалась от такого дара! А главному врачу, так ему и надо! Знай наших!» – сказала Мина. «Кого это наших?» – спросил я. «Ну, Кокиш и Шнауцера! Бедную Кокиш доводит эта сволочь – главный! – разъяснила Мина. – Так её жалко, такая хорошая баба! Что он никак не успокоится?! Ну ладно, побегу, пока! Счастливого дежурства! Представляете, Пусбас меня попросила на Новый Год подежурить, но я не буду, что вдруг! У нас же это праздник! А вам повезло, что сейчас дежурите, зато не будут приставать на Новый Год!».

Видя, как «легко» мы с женой работаем: много больных, много денег ему приносим и ещё иногда нас встречает в вестибюле по пути в туалет, Шнауцер подсчитал, что много денег упускает! Если бы мы работали, не выходя наружу, в том числе и в туалет, то он бы ещё больше разбогател.

«Как дела, докторэ! Усыпили уже всех больных в гипнозе, и теперь делать больше нечего?!» – назойливо, почти по-итальянски, приставал Шнауцер в вестибюле. «Шнауцер очень примитивен! – специально, признался я Кокиш, так как был не против, чтобы она передала ему моё мнение о нём. – Он, как в Советском Союзе один сатирик сказал: “Если бы к ногам каждой балерины мотор подсоединить, который бы она, танцуя, одновременно и ногой крутила, то могла бы и ток ещё вырабатывать!”» – пояснил я Кокиш мечту Шнауцера. «А вы ему скажите, – посоветовала провокаторша Кокиш, – он любит, когда ему прямо говорят». «В этом я не уверен, но скажу и не далее как сейчас!» – пообещал я Кокиш, увидев через окно у неё в кабинете, что Шнауцер на своей машине подкатил. «А, докторэ, как дела?» – по-итальянски, как он считал, поприветствовал Шнауцер, когда он на кого-то злился. «Очень хорошо, только мне надо с вами серьёзно поговорить!» – остудил я «итальянца» Шнауцера. – «Что, сейчас?!». – «Да, пока больные спят!». – «Слышишь, Силке, доктор хочет со мной поговорить. Где, у меня или у вас?». «Можно у меня», – согласился я. – «Силке, я скоро вернусь. Да, ведь, доктор?». «Я надеюсь», – пообещал я Шнауцеру. «У меня такое чувство, – начал я, – что вы не понимаете, что такое гипноз! Сколько энергии и труда это занимает, если в день до 20 больных и ещё акупунктура, и беседы! Моя мать, как и отец, родом были с Украины, нередко она его упрекала, что он мог бы дома больше помочь ей после работы, так как у него лёгкая работа – учителя! На что, он ей отвечал по-украински: – «Що такэ молотыты?! Цэ ж легко – ланцюг пидняв, ланцюг опустыв… Ланцюг пидняв, ланцюг опустыв…», – перевёл я Шнауцеру, как мог, на его родную мову. «Конечно, доктор, я понимаю», – тупо заверил Шнауцер. – «Но ваши постоянные реплики: «всех усыпили, а сами гуляете», говорят о том, что не понимаете!». – «Ах, доктор, я вижу, вы юмора не понимаете». «Очень понимаю, но ваш юмор особенный, этот юмор связан с деньгами, а тут бывает не до шуток! Больше, чем я делаю, делать я не могу, будет халтура и больные разбегутся! Сейчас больше врачей для акупунктуры, чем пациентов, и праксисы врачей не ломятся от избытка больных! То, что к нам больные ходят непросто даётся! Завоевать авторитет требуются годы, потерять его – пару дней!». «Да, конечно, я очень хорошо всё понимаю, и поэтому вас купил и очень ценю, жалко только, что вы ещё психотерапию не проводите! Вы ведь лучший психотерапевт, и клиника теряет такого психотерапевта!». «Ну вот, а вы говорите, что шутите! Только что я сказал, что вы считаете, что я могу больше делать, чем делаю, и вы опять за своё, а говорите, что понимаете!». «Вот, доктор, что меня волнует! – сказал глубокомысленно Шнауцер, слегка напрягая узкий лобик. – Если с вами, что-нибудь случится – заболеете, скажем, кто вас заменит? Я останусь без врача, ведь вас некому заменить!». – «Во-первых, я не собираюсь исчезать!». – «Но, заболеете?!». – «Тоже не собираюсь!». – «Но всё может случиться!». – «Моя жена заменит, или возьмёте из ближайшего праксиса врача для акупунктуры, их тысячи!». «Нет, этой глупости я не сделаю! Во-первых, они, как вы сами сказали, разгонят всех больных, а во-вторых, кто останется – заберут себе! Скажу вам честно, доктор, я очень не люблю, когда от кого-то завишу, я не люблю незаменимых людей!» – зловеще подчеркнул Шнауцер. – «Что же вы предлагаете?». «Чтобы вы, например, подготовили себе ассистента, любого на свой выбор, хотите – русского! Но научите его, как вы работать, делать акупунктуру! Вам же легче будет! А русские, я понял, самые лучшие врачи!». – «Чтобы они со мной сражались, и мне было не до акупунктуры и гипноза, а затем меня вытеснили?!». – «Нет, вас я не уволю, вы будете до пенсии у меня работать! Подготовьте себе замену, тогда сами могли бы психотерапией больше заниматься, или если не хотите русского, возьмите молодого немца и научите его!». – «Я не гомосексуалист!». – «Причём здесь гомосексуализм, можно и женщину!». – «У меня уже одна есть!». – «Сказали, что вы так хорошо одеваетесь! Есть у вас любовница?». – «Есть». – «Да, есть?!». – «Да, жена! Кстати, она мой лучший ассистент и работает ежедневно, и все за 300 евро!». «Ладно, доктор, вы напрасно так подумали, но об ассистенте подумайте!».