Истеми
Шрифт:
Я двинулся дальше. Из церкви один за другим выходили люди. У входа они оборачивались, крестились и расходились. Быстро и молча. Вот вышла женщина, вот еще две, еще одна. Следом появился доцент Недремайло. Я узнал его сразу, словно готовился к этой встрече все двадцать лет. А он не готовился, и потому, не заметив меня, торопливо прошагал мимо, прикрывая лицо воротником пальто.
Шел он быстро, чуть прихрамывая и ежась так, словно на дворе стоял не обычный мартовский ноль, а полновесные крещенские минус двадцать пять. Видно, доцент здорово продрог в сырой церкви. После того, как на Подоле проложили метро, в окрестных домах по весне затапливает подвалы. Привет
Недремайло направился к метро. Я за ним.
Еще тогда, в восемьдесят четвертом, мы не сомневались, что всю кашу с обыском, арестом, и тем, что за ними последовало, сварил Недремайло. Во-первых, и это знал весь факультет, доцент был сексотом. Откуда это стало нам известно, ума не приложу, но знали это все. Ну, а во вторых, ведь именно Недремайло забрал у Сашки Коростышевского на семинаре по электродам папку с бумагами. Коростышевский держал в ней черновики: проект ультиматума, расчеты численности армии, наброски плана кампании и кучу других рабочих бумаг, необходимых для управления таким крупным государством, как Священная Римская Империя. Быстро решив задачку по электродинамике, Император Карл XX готовился к войне. Мы все, как могли, готовились тогда к войне, объявляли мобилизацию, проводили маневры, а наши заводы клепали танки и САУ. Но не на семинаре же у Недремайло. Кому охота связываться с Недремайло? И Коростошевскому не хотелось. А пришлось. Папка у него была изъята, неприятные слова сказаны, Священная Римская Империя лишилась важных документов. Кто тогда знал, что это даже не начало нашей истории, а так, предисловие? Вводная часть.
Потом прозвенел звонок, семинар закончился. Недремайло вышел из аудитории и двинулся по коридору в сторону лестницы, унося под мышкой папку Коростышевского. Мы вышли следом. Мы смотрели, как он несет папку — в другой руке у доцента был тяжелый портфель, и мололи какую-то чушь. Мы строили невыполнимые планы, прикидывали, как бы получить папку назад. А Недремайло быстро уходил от нас, прихрамывая и чуть сутулясь.
Так же быстро шел он и теперь. Миновав трамвайную остановку, бабушек, торгующих семечками и подземный переход, ведущий к метро, Недремайло поднялся по ступенькам «Домашней кухни». Я вошел в кафе следом за ним.
Что едят на ужин доценты? Борщ, вареники с картошкой и грибами, салатик из кислых огурцов и квашенной капусты. Хлеб. Пиво. Я ограничился пивом.
— У вас свободно?
Недремайло поднял на меня усталый взгляд. Потом демонстративно осмотрел полупустой зал. Я сделал вид, что не понял его, сказал «спасибо» и сел напротив. Чуть больше часа назад, точно так же мы сидели с Синевусовым. Недремайло пожал плечами и принялся за борщ.
— По-прежнему читаете электродинамику радиофизикам? — спросил я, когда доцент перешел к вареникам.
— Когда вы окончили университет? — он пригляделся ко мне, но не вспомнил.
— Я не окончил. В 84 году нас погнали за прогулы. Может, помните…
— Нет! — Недремайло раздраженно дернул плечом.
— …Коростышевский, Рейнгартен, Курочкин…
Курочкина он вспомнил. Ну, еще бы.
— Ах, вот что. Да, припоминаю. Неприятная была история. — Он покрутил вилку с наколотым вареником. — А почему за прогулы? Вас, как я помню, совсем по другой причине отчислили.
— Ну, если вы так все хорошо помните, то у меня просьба: не могли бы вы отдать мне папку, которую забрали тогда у Коростышевского.
— Да у меня нет ее давно, — Недремайло взмахнул вилкой с вареником.
— Съешьте вареник, — попросил я. — Остынет. Или свалится с вилки. Не
дай Бог, мне в пиво. А куда делась папка?— На первом же допросе ее у меня забрали.
— На допросе? Всегда думал, что ваш вид общения с органами назывался иначе.
— Послушайте… Как ваша?..
— Давыдов.
— Да, Давыдов… Так вот, я не собираюсь оправдываться. И вы мне не судья. Это понятно?
— Ну, еще бы…
— Тогда не перебивайте меня, — тихо попросил Недремайло. — Я мог бы вообще не говорить с вами. Да и дело давнее, столько лет прошло. Но я понимаю ваш интерес…
— Ну, еще бы, — не удержался я.
— И хочу, чтоб вы знали: к вашей истории я отношения не имел. И не имею.
— Ну, разумеется, — развел я руками и рассмеялся. — Разумеется…
— Многие на факультете думали тогда иначе. Некоторые говорили мне что-то резкое, в чем-то упрекали, а я даже возразить не мог — дурацкое положение, согласитесь. У меня ведь руки были связаны, я подписку давал.
— Понимаю.
— Одним словом, комитет вышел на вас не через меня. Можете иронизировать, но меня действительно вызывали на допрос. Через несколько дней после вашего ареста. Тогда, кстати, и папку изъяли… Неприятный был разговор…
— Допустим, но кто, в таком случае? — Я вдруг почувствовал, что он не врет, но еще не мог ему поверить. — Эта история никому не принесла пользы. Абсолютно никакой пользы.
— Не знаю, не знаю.
— Но вы знали, что было в той папке. Вы ее открывали?
— Открывал… Постойте, было кажется так: сперва я о ней даже забыл. Бросил дома на подоконник и забыл о ней. А потом, несколько дней спустя, ко мне приехал ваш Курочкин и попросил отдать ему папку.
— Юрка был у вас? — удивился я. — Он ничего не говорил об этом. Никогда не говорил.
— В точности я того разговора, конечно, не помню, но приезжал он за папкой, это точно. Я ее не отдал, сказал, чтобы Коростышевский сам подошел ко мне. После этого я, понятно, нашел ее и просмотрел содержимое.
— И что вы подумали?
— Да ничего я не подумал… О чем там думать было? Вроде взрослые люди, второй курс, а в голове мотыльки порхают. Детский сад, ну, честное слово.
— И она у вас осталась.
— Осталась. Коростышевский не подходил, а у меня своих дел хватало. Я, что, о его папке только и должен был думать?.. Да… Но, потом напомнили: «Ты куда смотрел?! Тут у тебя под носом… Десять дней в руках держал, разглядеть не мог…»
— И вы не знаете, кто нас сдал?
Недремайло пожал плечами.
— И не догадываетесь?
— Догадки в этом деле мало стоят. Нет, не знаю.
— Ну, ладно. — Я поднялся. — Тогда, привет радиофизикам.
— Я не преподаю на факультете. Уже давно. Почти пятнадцать лет.
— Чем же вы занимаетесь? До пенсии вам еще далеко.
— По церковной линии работаю. — Он еще раз дернул плечами. — Так получилось.
— Понимаю. Ну, приятного аппетита…
— Постойте, Давыдов. Вам, как слабому студенту, не хватает терпения. А то строите тут из себя Бог знает кого. Частного детектива, какого-то.
— Я не частный детектив. Я частное лицо.
Каламбур получился неряшливый, но Недремайло меня не слышал.
— Ставлю себя на ваше место, — продолжал он. — Я бы очертил круг лиц, проявивших интерес к этому делу. Максимально широкий круг. Пусть девять из десяти, оказавшихся в нем — случайные люди. Важно, чтобы десятый не ушел незамеченным. Вот, что я бы сделал. А потом бы начал медленно его сужать.
— А что конкретно… Но тут я его понял. — То есть, Курочкиным и Комитетом дело не ограничилось?