Истина всегда одна
Шрифт:
Военврач второго ранга Елистратова.
У Вани чуть челюсть не отпала при виде нее.
Варвара Сергеевна ничуть не изменилась. Все такая же стройная и подтянутая, такая же неописуемо красивая. Разве что несколько похудевшая и более строгая, чем Иван запомнил ее.
— Живо, живо! — холодно распоряжалась она. — Провести первичный осмотр, перевязать раненых. Бурдюков, чего застыл? Отправляйтесь за ранеными. Найденов, найдите здесь целые блиндажи и организуйте доставку медикаментов и перевязочного материала. Инструменты готовьте. Пока организуем временной полевой госпиталь здесь. Хусаинова,
Ваня скрипнул зубами от ревности, потому что к ней тут же прибежал весь оставшийся в живых, командный состав штрафной роты. То есть, ротный, особист, Рощин, еще один взводный и политрук.
— Все живые? О! Старый знакомый… — рядом появилась Курицына с туго забитой санитарной сумкой, наградив Аллахвердиева веселой улыбкой.
Тот наоборот, опасливо отодвинулся от нее.
Военфельдшер хмыкнула и строгим голоском потребовала:
— Идите со мной, красноармеец. Поможете мне нести сумку.
На носатой физиономии Мамеда появилось искреннее страдание.
Едва они скрылись, комод, Петруха и Ваня весело заржали.
— Я все слышу! — пискнула Курицына, но штрафников это не остановило.
А затем объявился Сидоров и радостно объявил, что он живой.
— Ну так, вздрочнул, значит, — важно покивал комод. — Я плохих советов не даю.
Сидоров вдруг смутился и убежал, а Иван, Микола и Петруха снова залились смехом. Смеялись вокруг все, просто смеялись от того, что остались в живых. И командиры никого не останавливали.
Но до поры до времени, а потом погнали всех собирать трупы и оружие с поля боя.
И это оказалось страшней всего. Страшней даже чем идти в атаку на пулеметы.
Всего пару часов назад, эти люди были живые, Ваня их видел, общался, а сейчас они превратились в холодные, изувеченные трупы, а то и вовсе в куски мяса.
Маленький белобрысый солдатик, скрутившийся в калачик, зажимая развороченный живот — Ванька Палий, москвич из соседнего отделения…
Вытянувшийся и раскинувший руки словно на пляже, весь залитый уже свернувшейся кровью Семен Семеныч Дрыга, бухгалтер из Выборга, постоянно хвастающийся всем своими внучатами-близняшками и умницей невесткой…
Крепко обнимающий обеими руками свою оторванную ногу Макар Полозов, студент из Ставрополья, математик и спортсмен-штангист, тоже окруженец и тоже из второй ударной армии…
Рука, просто оторванная рука с татуировкой, изображавшей восходящее солнце над морем. Но Ваня знал, что такая татуировка в роте была только у Гришки Слюсаренко, бывшего морячка торгового флота, заядлого футболиста, постоянно пытавшегося организовать футбольный матч в роте и сильно обижавшегося, когда все его посылали нахрен…
Зубы сами по себе скрипели, а сердце превратилось в ледышку. Ивана даже стал бить холодный озноб.
А потом он услышал слабый стон.
— Чуешь? — комод выпрямился и недоверчиво покрутил головой. — Та не, тут уже санитары частым гребнем прошлись…
— А-а-аа… — снова едва слышно кто-то застонал.
Ваня уловил направление, подбежал к большой воронке и недоуменно
уставился на ее дно. Никого внутри не было.— Что за хрень? — он пристукнул себя ладонью по уху. — Контузило, что ли…
А потом увидел, как земля на ее дне слабо шевелится.
— Твою же мать!
Через пару минут Иван вместе с Демьяненко выкопали командира отделения противотанковых ружей, с которым Ваня схлестнулся в спецлагере. Едва живого, но даже без царапины.
И тут же сами потащили его в лазарет. Спасать, конечно, а еще, чтобы не собирать трупы вместе с остальными.
А на обратном пути, Ваня снова увидел военврача второго ранга Елистратову Варвару Сергеевну. Врачиха сидела возле входа в блиндаж, где проводили операции и безуспешно пыталась подкурить, ломая спички одну за одной.
Ваня молча подошел и протянул ей на открытой ладони трофейную немецкую бензиновую зажигалку.
Варвара Сергеевна, взяла ее, посмотрела на Ваню и едва заметно улыбнулась.
— Спасибо… — и виновато пожала плечами. — Руки дрожат, не могу уже оперировать… — а потом вгляделась в Ваню и удивленно протянула: — А мы с вами раньше не встречались, красноармеец? Странно, вроде нет, но что-то такое неуловимо знакомое в вас есть…
Ваня пожал плечами. Признаваться в том, что одиннадцать своих жизней назад, он показывал Варваре Сергеевне свой стоячий член, Иван не собирался.
Врачиха подкурила, хотела отдать зажигалку, но Ваня не взял и ушел.
Эта встреча загадочным образом растопила лед в сердце. Иван улыбнулся и вслух пообещал себе:
— А я ее, все-таки трахну!
— Кого это ты трахнешь? — позади раздался голос ротного.
— Кого-нибудь, товарищ майор! — нашелся Иван.
— Аа… — майор недоверчиво покрутил головой, словно разыскивая кого боец собрался поиметь, а потом неожиданно спокойно, по-доброму улыбнулся Ивану. — А ты… ты молодец, красноармеец Куприн.
Ваня в первый раз с момента попадания в роту слышал спокойный голос ротного, без рычания и матюгов и оттого слегка растерялся.
— Молодец, — повторил майор. — Я видел, ты первый ворвался в траншею. За такое медаль положена. Но… — он виновато пожал плечами. — Но тебе не дадут. Но я все равно напишу представление. Может хотя бы срок скостят, если твои вовремя подсуетятся.
Ваня не понял, кто это для него «свои», но, естественно, переспрашивать не стал.
— Это на тебя уже второе будет, — сам себе рассказывал майор. — Лихой ты парень. Но особо не рассчитывай. Наступление идет быстро, непонятно, когда представление до штаба доберется, а пока его рассмотрят… э-эх… — он махнул рукой. — Ну да ладно. Иди, служи…
Ваня откозырял и убрался, ломая голову над тем, кто «свои» должны подсуетиться.
Но так и не решил загадку.
Ночка выдалась неспокойной, и это, мягко говоря. Артиллерия не умолкала ни на минуту, потом немцы контратакой вышибли наших с позиций впереди, они откатились почти к расположению штрафной роты, опять пошли в атаку и уже вшибли немцев, а еще сверху постоянно надоедливо зудели самолеты.
Словом, заснуть удавалось всего пару раз на пару минут.
А утром штрафную роту снова погнали вперед, но перед выходом расстреляли красноармейца Хливкого…