Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий
Шрифт:
— Как тебя зовут? — спрашивают его при приеме.
— Фаддеем.
— А по отцу?
Беллинсгаузен, плохо знавший по-русски, не понял вопроса. Он подумал и повторил опять:
— Фаддей.
— Пишите: «Фаддей Фаддеевич».
И записали так. Иван определен был в первый кадетский корпус. Совершенно так же его возвеличили Ивановым, а третьего — Федоровым. Так записаны они были в корпусах, так выпущены на службу.
Старший Беллинсгаузен, Фаддей Фаддеевич, был замечательный моряк и отличался своим прямодушием. Про него сохранился следующий анекдот.
…На маневрах флота под Кронштадтом в присутствии Императора Николая Павловича один корвет
— Под суд командира! — грозно сказал Государь. Беллинсгаузен, стоявший возле него, начал ворчать как бы про себя:
— За всякую малость под суд!..
Государь сделал вид, что его не слушает.
— Молодой офицер, — продолжает Беллинсгаузен, — желал отличиться в присутствии Государя, не размерил расстояния и наткнулся — невелика беда. Если за это под суд, то у нас и флота не будет.
Государь, обратясь к Беллинсгаузену, сказал:
— Спасибо, старик, ты сказал правду. Но все-таки надо расследовать.
— Это будет сделано, — продолжал тем же ворчливым тоном Беллинсгаузен, — и с виновного взыщется, но не судом.
— Правда, правда, — повторил Государь. — спасибо! (1)
Генерал-от-инфантерии Христофор Иванович Бенкендорф (отец известного шефа жандармов, графа А. Х. Бенкендорфа) был очень рассеян. Проезжая через какой-то город, зашел он на почту проведать, нет ли писем на его имя.
— Позвольте узнать фамилию вашего превосходительства? — спрашивает его почтмейстер.
— Моя фамилия? Моя фамилия? — повторяет он несколько раз и никак не может ее вспомнить. Наконец, говорит, что придет после, и уходит. На улице встречается он со знакомым.
— Здравствуй, Бенкендорф!
— Как ты сказал? Да-да, Бенкендорф! — и тут же побежал на почту.
Однажды он был у кого-то на бале. Бал окончился довольно поздно, гости разъехались. Остались друг перед другом только хозяин и Бенкендорф. Разговор шел вяло: тому и другому хотелось спать. Хозяин, видя, что гость его не уезжает, предлагает: не пойти ли им в кабинет. Бенкендорф, поморщившись, отвечает: «Пожалуй, пойдем». В кабинете им было не легче. Бенкендорф по своему положению в обществе пользовался большим уважением. Хозяину нельзя же было объяснить ему напрямик, что пора бы ему ехать домой. Прошло еще несколько времени. Наконец, хозяин решился сказать:
— Может быть, экипаж ваш еще не приехал, не прикажете ли, я велю заложить свою карету?
— Как вашу? Да я хотел предложить вам свою. — отвечал Бенкендорф.
Дело объяснилось тем, что Бенкендорф вообразил, что он у себя дома, и сердился на хозяина, который у него так долго засиделся. (1)
Сенатора князя Г. Е. Эрнстова А. П. Ермолов не любил и очень нехорошо отзывался о нем, подчас называя его сумасшедшим. Один из приближенных русских Ермолова, который был знаком с князем Эрнстовым, говорит ему:
— Ваше сиятельство, что за причина, что Ермолов вас не любит и никогда о вас хорошо не отзывается?
Эрнстов отвечал:
— Причины сам не нахожу, почему он меня не любит, но, я думаю, оттого что у А. П. Ермолова ум легкого, а язык дурного поведения. (4)
Алексей Петрович Ермолов говаривал, что «поэты суть гордость нации». С глубоким сожалением выражался он о ранней смерти Лермонтова.
— Уж я бы не спустил этому Мартынову! Если б я был на Кавказе, я бы спровадил его, там есть такие дела, что можно послать, да, вынувши часы, считать, через сколько времени посланного не будет в живых. И было бы законным порядком.
Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей, каков Лермонтов, не скоро дождаться!Все это седой генерал говорил по-своему, слегка притопывая ногой. (4)
Ермолов, встретив князя А. С. Меншикова во дворце, рассматривающего в зеркало свою бороду, обратился к нему с вопросом:
— Что это ты так пристально рассматриваешь?
— Да, вот, боюсь, не очень ли длинна моя борода, — отвечал Меншиков, проведя рукою по подбородку, дня два не бритому.
— Господи, батюшка, нашел чего бояться!.. Высунь язык, да и побрейся. (4)
В 1837 году, во время больших маневров в окрестностях города Вознесенска, одной стороной командовал Государь Император Николай Павлович, а другою — начальник всей поселенной кавалерии граф Витт. Случилось так, что во время самого жаркого дела без всякой достаточной причины генерал Витт вдруг переменил образ действий и стал с отрядом отступать. Государь, не понимая такого неожиданного маневра, спросил у бывшего подле него А. П. Ермолова:
— Чтобы значило это отступление, когда Витт находится в гораздо лучшем положении, чем я?
— Вероятно. Ваше Величество, граф Витт принимает это дело за настоящее, — был ответ Ермолова. (4)
Инспектируя однажды роту артиллерии, которой командовал А. П. Ермолов. Аракчеев нашел артиллерийских лошадей в неудовлетворительном состоянии и при этом строго заметил:
— Знаете ли, сударь, что от этого зависит вся репутация ваша!
— К несчастью знаю, отвечал Ермолов. — наша репутация часто зависит от скотов. (4)
Что значит это выражение «армяшка», которое вы часто употребляете? — спросил Ермолова князь Мадатов.
— По-нашему, — отвечал Ермолов, — это означает обманщика, плута.
— А, понимаю — подхватил Мадатов, — это то, что мы по-армянски называем «Алексей Петрович». (4)
Князь А. И. Барятинский был в числе нескольких гвардейских офицеров, отправленных Императором Николаем в 1835 году на Кавказ для приобретения ими военной опытности. В Ставрополе, где должно было окончательно определиться служебное назначение князя Барятинского, в это время командовал А. А. Вельяминов, известный друг и ученик Ермолова и, конечно, после него самый замечательный военный человек на Кавказе во всю первую половину нашего века. Вельяминов был отчасти человек старого покроя по своим обычаям и привычкам, говорил, например, молодым офицерам «ты» и т. п. В одно прекрасное утро, когда генерал, отличавшийся тучностью, лежал у себя в кабинете на диване в самом легком костюме, хорошо обрисовывавшем его формы, и, оборотясь лицом к стене, читал книгу, адъютант ввел к нему юношу Барятинского и провозгласил его фамилию.
— Спроси его, — не двигаясь ни одним членом, сказал Вельяминов своему адъютанту, — он из тех, что ли, что Государь прислал сюда учиться делу?
— Точно так, ваше превосходительство. — заметил от себя Барятинский.
— Хорошо, — прибавил Вельяминов, обращаясь опять к адъютанту, — так скажи ему, чтобы он приходил сегодня обедать в сюртуке, без сабли.
Адъютант передал слова генерала присутствовавшему при этом в роли третьего лица молодому князю, и этим аудиенция кончилась. Кроме спины Вельяминова. Барятинский в этот раз ничего не видал.