Истории Раймона Седьмого

История двадцатая. Предновогодняя.

Вечером пришёл Петрович, ужинать. После ужина, когда я в очередной раз поведал о визите к матери, он спросил:

– Завтра поедешь?

– Ага,- согласился я,- завтра школьная ёлка, так что уроков мало. Как раз успею. Жалко. Игорь не в городе, придётся своим ходом.

– Может мне с тобой?- предложил Петрович.- а то тебя отпускать…

– И мы тоже!- обрадовались девчонки.

– Ещё чего, а кто за порядком следить будет?- обломал их я.

Маша только вздохнула. Она рассматривала фотографии в альбоме с розой.

– Мань, а Мань, да прорвёмся!-я попытался успокоить её. Она шмыгнула носом и прижалась ко мне. Сразу расхотелось ехать в непонятное Шишигино…

Петрович забрал Саньку и они ушли.

– Раймон,- спросила Маша.- давно хочу узнать, а почему ты машину не водишь? Ведь мог бы, если бы захотел. Давай машину купим, и на курсы…

– Мань, понимаешь какое дело,- я дёрнул себя за хвост,- меня Петрович как то пытался научить, мне лет семнадцать наверно было..

– И что? – Маша оживилась.

– Ну, он сказал, что у меня в предках видно через одного камикадзе японские были. И в тот день, когда я каким либо чудом права получу, он прямо из табельного и застрелится, чтоб не мучиться. А я, Мань, не хочу мать вдовой раньше времени оставлять, так что, сама понимаешь…

– Ну, не может быть всё так плохо,- попыталась возразить Маша.

– Марусь, ты себе даже не представляешь, насколько оно плохо!- я поёжился. Воспоминания были не из приятных…Ровно две недели Петрович мучился со мной, необучаемым оболтусом. Мой словарный запас чрезвычайно обогатился. А закончилось всё развороченным в хлам бампером. И к тому же я каким-то чудом умудрился заехать на бетонную плиту, приподнятую над землёй примерно сантиметров на тридцать, а съехать не смог. Тогда я узнал много интересного о себе и своих японских, мать их, предках, был признан дебилом, с чем с облегчением и согласился.

Итак. На следующий день, после двух уроков, я отправился на автобус до Городенья. Электричка зимой ходила только утром и вечером, и я на неё не успел.

Девчонки подробно рассказали мне дорогу до Шишигина, велели надеть дарёные ими носки. И я уверенно отправился через лес в Шишигино.за спиной заскрипел снег, я оглянулся и нисколько не удивился, увидев деда на лыжах. Нераспечатанная пачка «Кента» была куплена заранее и дожидалась в кармане косухи.

– Никак дедушке курева привёз?- после обмена приветствиями поинтересовался дед.

Я кивнул и протянул ему пачку.

– В Шишигино идёшь?

– Ага,- я достал сигарету ,предложил деду, прикурил, поднёс ему зажигалку. Дед наконец затянулся и предложил:

– Проводить тебя, что ли, а то забредёшь ещё…

– Проводите,- обрадовался я. В лесу мне было как-то не слишком уютно. Ну, вот городской я человек, что поделать!

– Ну, давай тогда за мной,- скомандовал дед. Я поплёлся следом, по его лыжне.

– Вон там твоё Шишигино,- дед махнул рукой через заснеженное поле. По полю вилась- петляла тропка.
– Как там мои девки-то поживают?

– Нормально,- я улыбнулся,- в школу ходят, учатся. Хвалят их. И по дому тоже помогают.

– Ничего не пожгли?- поинтересовался дед.

– Пока нет,- я засмеялся.- Первое время-то боялись, а теперь хозяйничают.

– Ну, и хорошо,- он кивнул.- Не пропадут. А то тут им чего делать…места им тут не было бы, занято всё. А с матерью своей мигом бы сбились. Ладно, ты иди, я тебя потом встречу, обратно провожу и подарков передам.

Я начал его благодарить, но через минуту понял, что беседую с кривой ёлкой. Дед умудрился каким-то мне непостижимым образом сгинуть. Я пошёл через поле в деревню.

Искомый дом нашёлся как-то подозрительно быстро. По ходу меня там ждали. Во всяком случае , за калиткой мигом нарисовалась высокая старуха, я даже постучать не успел.

– Заходи, заходи,- она распахнула калитку,- вот хорошо, приехал к бабушкам, а мы тебя ждём!

– Здрассьте…- я опешил, как это они меня ждут, если я сам до вчерашнего дня ни сном ни духом?

– Замёрз?- старуха ласково улыбалась, а мне стало как-то не по себе,- иди в дом, горячего поешь, отогрейся. Тебе ж сегодня обратно ехать, надо на автобус успеть. И поговорим заодно.

Я вошёл в дом, Снял куртку и ботинки. Вымыл руки, сел за стол. Улыбчивая Милолика тут же вытащила из печи чугунок щей, налила в тарелку. Прогулка по лесу не прошла даром, я мигом уплёл и щи с грибами, и картошку с мясом…Потом на столе появилась бутылочка чего-то явно алкогольного и три рюмки.

– Калганная,- пояснила Доброгнева, разливая настойку. – Ну, с приездом, правнучек!

Мы чокнулись, калганная была хороша…

– Ну, а теперь рассказывай, - Милолика подпёрла голову рукой.

– Мать просила передать, что беспокоится, сильно,- сказал я,- в больницу положили. Вчера говорит, точно следит кто-то и выжидает. А у неё живот сильно болит и давление поднялось. И вообще…

– В женскую положили?- уточнила Милолика,- которая у вокзала? Или куда в другую?

– У вокзала,- подтвердил я. –А я Серафимушку видел и она проследить обещала. А мать всё равно беспокоится, вот и попросила к вам съездить.

– Наведаемся,- коротко сказала Доброгнева,- на днях. И к тебе заглянем. Вы вроде на свадьбу собирались?

– В субботу,- кивнул я. – Всех пригласили, и нас с женой, и девочек.

– Вот и идите, отдыхайте, вы молодые, вам повеселиться надо. А Валентине передай, что мы к ней аккурат в субботу и будем. И пусть успокоится, всё с ней хорошо будет, и с дочкой её тоже.

Милолика встала из-за стола и пошла в комнату. Там долго чем-то гремела и брякала, а когда вернулась в кухню, в руках у неё была корзинка. Из корзинки торчали горлышки бутылок. Из кармана застиранного фартука она извлекла видавшие виды очки, водрузила их на нос, из другого кармана вытащила погрызенную шариковую ручку и половинку тетради в косую линейку.

– Вот сейчас я тебе всё напишу,- она села за стол, оторвала листок и стала писать крупным разборчивым почерком, с ятями и твёрдыми знаками.

Доброгнева аккуратно разрезала бумажку и привязала к каждой бутылке нужную часть.

– Вот, это матери отвезёшь, тут всё написано, пусть пьёт. А эти две- жене твоей, ей тоже надо. А то у вас-то нормальной еды нету.

– Матери-то сегодня отвези, не тяни время,- посоветовала Доброгнева,- и пусть никого не слушает. А то наговорят, знаю я их! И бумаги никакие пусть не подписывает, до нас. Так и скажи.