Истории СССР

Как-то раз я привёл Люду в джаз-клуб. Дружки забыли про музыку, приглашали её танцевать, задавали нелепые вопросы, обнажая свою эрудицию и привлекая ее внимание. Она вела себя достойно, ни на ком не задерживая взгляд и не настораживая ухо. Все галдели про поездку в Таллин на джазовый фестиваль. Выше всех подпрыгивал на своих ножках Лева Фельгин. Пришлось ему слегка вломить, на что он очень обиделся. В Таллине мы свободно дышали полной грудью. Мы ездили туда как за границу. Таллинские площади, улицы, уютные кафе обволакивали атмосферой датского королевства. Люда наслаждалась кофе, я Людой. Мы были счастливы.

На джазовый фестиваль приехал живой голос Америки из Вашингтона — Вилис Кановер. Казалось, что Брежнев решил объединить с нами весь мир в общий джамсэйшн. Но по его правилам. Наши танки загрохотали стальными гусеницами по брусчатке пражских улиц. Чехи орали проклятия также неистово, как в 1945 кричали «УРА!» Восемь человек вышли на Красную площадь в знак протеста. 8 человек из 250 миллионов граждан СССР!!! Страна молчала, как глухонемая. Перед Железным Феликсом с прямой, как тетива лука, спиной и надменно поднятой головой на Лубянке народ по-прежнему трусливо склонял головы и поджимал хвосты.

Итальянцы в обмен на нефть построили автомобильный завод на Волге и обещали чего-нибудь еще. Приехал квартет Марино Марини. Концерт в ДК им. М. Горького собрал полгорода. Билетов не достать. Песенки веселые «Е-Е…» Электрогитары. Километры проводов на сцене. Такое мы видели и слышали в первый раз. Элегантные костюмы, пиджаки с двумя шлицами сзади. На Невском итальянский стиль объявил войну Америке. Галстуки «Тревира» из синтетики у понимающих людей больше не котировались. Подавай им итальянские, шелковые. Фарца «тревиру» начала скидывать по-дешевке. Я с жаждой «наварить бульон» купил у Кума целую партию и… попал. Предъяву не сделать — сам дурак. Их уже по пятнашке никто не брал. Так я много лет перевязывал ими коробки с книгами, когда переезжал с квартиры на квартиру.

В магазинах все чаще «выбрасывали» капиталистические вещички, обувь, одежду и всякую всячину. В «Пассаже» и «На галёре» по утрам перед открытием народ давился насмерть. Нас спасали знакомства и торговля из-под полы у перекупщиков, то есть спекулянтов. Встречи обычно назначали в обеденное время в «Метрополе». Сюда же слетались и редкие в те времена проститутки. Редкие, потому что мало кому приходило в голову, отдаваться за деньги. Половая жизнь была для граждан СССР взаимным удовольствием. Трудно себе было представить цену за услугу, если не жить по Достоевскому. Появлялась на свет эта престижная профессия из обычных ***ей. Из тех, что хлебом не корми, а дай потрахаться. Цену любви по тогдашним тарифам было трудно определить. Обед в «Метрополе» стоил не больше рубля. Пальчики оближешь. Мама дома так не приготовит. «Деловые» люди умели заработать денег и питались в ресторанах. Цены днём до шести вечера там были такие же, как в столовых, но народ этого не знал по неосведомлённости и лени. Да и зайти туда трудовой люд стеснялся. Ресторан все-таки. Народ предпочитал занюханную столовку. Там легко и просто, как дома. Долго думать о выборе блюд нужды не было, блюд было всего три — первое, второе и третье и назывался этот набор — комплексный обед. Приготавливали все эти разносолы из одного и того же куска не свежей свинины или говядины (кто первый издох). А по четвергам и вовсе рыбный день — на первое — рыбный суп, на второе рыба с картофельным пюре и компот из… сухофруктов.

Самая качественная кухня была в «Метрополе». В «Европе» и «Астории» побольше шика и «фирмы». Зато лучше и дешевле завтрака как в «Европе» не было нигде. С восьми утра до полудня за один рубль десять копеек можно было набить живот на целый день. Больше всего удивляло, что появление в этих местах советских людишек никого особенно не «ломало». Гражданам своей страны все двери открыты. Главное — деньги платите. «Фирмы» то в стране было мало. Это уже позже финики поехали гурьбой на «алко-секс-туры» и начала разрастаться тотальная слежка. Дахью взяли когда он уже решил завязать и продавал последнюю партию техники, чтобы накопить заветные 250 тысяч рублей. И все это посредством «стукачей». Стучали все, но лицемерно это осуждали. Стукач стукачу руку не подавал. Они стукачей презирали.

Обещанный ещё Хрущевым коммунизм надвигался на страну при Брежневе тучей импортного изобилия. Вещевой бум порождал неизвестные доселе рецидивы. Всё брали впрок.

— Что это у вас на полке?

— Утюги.

— Дайте два.

Особенно жадно народ набивал свои норы хрусталём, коврами и мехами, щедро откармливая моль и тлю. Эйфория по поводу светлого «завтра» у людей нарастала на концертах «послов мира» — Ива Монтана, Марлен Дитрих и Дюка Элингтона. Дюк с оркестром, приехав на гастроли в Пиртер, жили в «Европейской». В тот день после концерта папашу Дюка с четырьмя друзьями-музыкантами комсомольцы привезли на джэмсейшн в своё кафе «Белые ночи» на улице Майорова. Пройти в маленькое, тесное кафе было немыслимо. На входе командовала Вовкина подружка Жанка Жук. По блату она нас пропустила. Счастливчики сидели за столами. Угощали американских джазменов, как водилось, «Столичной» водочкой. Нам тогда казалось, что этого чуда больше нет нигде в мире. Но чудо было в другом. Запивали водочку, как нигде в мире, портвейном сорта «777». «Полировали» сознание. И вот это было чудо, так чудо. У американцев быстро глаза полезли на лоб, и они начали хвататься за стены цвета модного индиго. Когда Дюк сел за пьяно «Белые ночи» наполнились нездешними звуками, а народ как перед заклинателем змей, вытянул шеи и закачал головами. На столах застыли антрекоты. Наши музыканты, опрокинув по стаканчику, начали пристраиваться к американцам и шуметь на своих инструментах. Осмелев от винных паров, я полез к Дюку целоваться. Пробиться к нему было не легко. Голощёкин и Фейертаг оттесняли меня к туалету, из которого сильно пахло.

— Кто ты такой? — распалялся товарищ Фейертаг.

Стас отвлёк его разговором и я пробился на сцену. Дюк оставил мне свой автограф. Кларк, Норрис и Пол тоже расписались. Держась за рукав его пиджака, я пытался сказать Дюку про встречу на Эльбе в сорок пятом. Он кивал головой, но видно было, что не понимает. Либо у меня был плохой английский, либо он ничего не знал про встречу на Эльбе. Вернувшись, я застал свою Люду в объятиях американца. Норрис не переставая целовал ей руки и заглядывал в глаза. Наши девушки такого ещё не проходили. Люда была вне себя от восторга. Я опешил. Оттаскивать за воротник американца, у которого только что выпросил автограф, было глупо. Упрекать Люду в измене — смешно. Такие красивые парни на дороге не валяются. Даже в Америке. Да еще с саксофоном. «Найду я ещё себе такую Люду», — подумал я.

Как водится, все напились и до утра играли сэйшн. Это было посильнее «Фауста» Гете.

Мне стало одиноко на этом празднике жизни, и я решил «свалить». У входа в «Белые ночи» еще толпился народ, мечтавший прикоснуться к живому Дюку. В толпе я заметил Тоню. Она еще больше похорошела. Её обнимал модный красавец. Вылитый Марлон Брандо! Ба?! Да это же Лёха Павлов. Мне стало совсем неуютно.

Моросил холодный, осенний дождь. Я возвращался домой по улице Майорова, укрываясь от промозглого северного ветра. Из предутренней мглы возникла громада Исаакиевского Собора. Ветер гнал низкие тучи и гудел в проводах. Может это ангелы плачут?! На фронтоне собора тусклым золотом поблескивало библейское изречение: «Дом мой дом молитвы наречется». В доме том медленно раскачивался маятник Фуко, подтверждая вращение Земли. По ней огромными шагами страна шла к коммунизму. Всё в бухгалтерии этих «башлевиков» было сосчитано и расписано по пятилеткам. Приехал Дюк Элингтон. В Елисеевском продают «Мальборо». Того и гляди дождёмся «Битлз» из Ливерпуля. Жить становилось лучше. Жить становилось веселее. Сомневаться в успехе грандиозных замыслов не приходилось. Да на сомнения и времени не оставалось. Нужно было «крутиться», зарабатывать на еду и, если повезёт, насладиться звуками блюза.

С восьмой Мартой!

Весна пришла рано. На льду канала Грибоедова появились чёрные проталины. Возле них толкались и галдели воробьи и голуби за право пропустить глоток свежей водицы. От метро приятно тянуло мимозой. Я уже от Казанского собора увидел кепку Серёжки Довлатова. Он стоял на самой горбинке моста и возвышался над толпой как ростральная колонна. Серёга на минуту прервал свою речь, пока я здоровался с дружками. Собралось их больше обычного. Чуяли праздник — международный женский день.

Народу на Невском было много. После посиделок на работе, залив за воротник водочки с Шампанским, они высыпали безобразничать на Невский. Стас уже был здесь и обнадеживающе похлопал меня по плечу. Он обещал познакомить меня со своим приятелем, который хотел продать «Доктора Живаго».

Это место у Дома книги было насижено нами, как птичий базар по обмену книгами, пластами и всякими интеллектуальными антисоветскими новостями. Раскрыв журнал «Новый мир», с вложенными туда листками, Серёжа читал вслух документ, обнаруженный им недавно в залах Публичной библиотеки:

ДЕКРЕТ

Саратовского Губернского Совета Народных Комиссаров

об отмене частного владения женщинами

Законный бракъ, имевшiй место до последняго времени, несомненно являлся продуктомъ того социального неравенства, которое должно быть с корнемъ вырвано въ Советской Республике.

До сихъ поръ законные браки служили серьезнымъ оружиемъ въ рукахъ буржуазiи въ борьбе ея с пролетарiатомъ, благодаря только имъ все лучшiя экземпляры прекраснаго пола были собственностью буржуевь имперiалистов и такою собственностью не могло не быть нарушено правильное продолжение человеческаго рода. Поэтому Саратовскiй Губернскiй Советь Народныхъ Комиссаровъ съ одобренiя Исполнительного комитета Губернcкаго Совета Рабочихъ, Солдатcкихъ и Крестьянскихъ Депутатовъ постановилъ: