Истории СССР

Когда в телефонной трубке я услышал голос Кирилла и отчётливо разобрал цифру три, я сломался. Попытка ведь не пытка. Я плохо соображал, что три тысячи стоит двухкомнатная квартира, что пять стоят вожделенные Жигули, десять — целая дача. А жена мечтает всё жизнь о норковой шубе за семь сотен. Я вошёл в раж, меня трясло от азарта. Я занял три тысячи и купил Айвазовского.

Дядя причитал, произносил перечень обстоятельств, клялся выкупить у меня её обратно, когда настанут лучшие времена. Но бормотал он это, собирая чемоданы.

Вынести картину на улицу в раме было нереально. Олег подговорил своих друзей из Академии и они за выпивку помогли мне снять картину с подрамника и скатать её в рулон. Миша купил у меня по дешёвке раму. А вскоре засобирался и сам. Я прикрепил полотно к доске и подвесил под потолок. Вскоре море мне надоело. Надоел шум и причитания жены. Конвульсивные попытки продать Айвазовского и разбогатеть я вскоре оставил.

Скатанный в рулон девятый вал пылился на книжных шкафах десятый год. Квартиру у меня выманили, дачу украли, машину угнали, страну продали. Евреи стали возвращаться в Россию, на Родину. На свою вторую Родину. Сытые, радостные. Делились гуманитарной помощью.

В 1991 я поехал в Лондон в гости к другу и решил отвезти ему в подарок Айвазовского. Забросив рулон на верхнюю полку вагона поезда я сладко уснул. Растолкали меня таможенники с прямым вопросом

— Что везёте? Валюта, ценности, антиквар.

— Картина на верхней полке. Справку показать?

— Что это за картина такая большая? Фотообои, что ли?

— Ну, типа того.

Они вышли. Но если бы они конфисковали у меня Айвазовского, я бы даже обрадовался. На душе бы полегчало. Замучился я с ним. Ни продать, ни насладиться. Видимо дядя Кирилла заговорил её страшным заговором Нечистой силы. Или Чистой. Чтобы Родину украшала. Правда, справку на вывоз в кофисе на Морской я, на всякий случай, получил. В ней чёрным по белому было указано, что картина Ивана Айвазовского указанных размеров и сюжета художественной ценности не представляет. Когда Алла Гарруба попросила меня привезти ей в Рим пару-тройку картин современных перестроечных художников, я купил двух «Митьков» и, честно предъявив их на таможне, спросил можно ли их вывести за рубеж? Так они мне грамоту хотели выписать, как санитару городской среды. В голодной, разграбленной стране можно было купить всё, что угодно — княжеский титул, орден, паспорт, свидетельство о рождении и справку о внезапной смерти. Но можно было и даром вывезти полстраны. Ельцин разрешил. Расплачивался за титул.

Пришли погранцы, строго посмотрели мне в мои бесстыжие глаза и полистали мой заграничный паспорт. Когда паспорт вернули, я тоже его полистал. Насладился чувством полноценного человека. Дожил. Могу ехать, куда хочу. Хоть я и плохой. И положительную характеристику в Райкоме КПСС утверждать не нужно.

В тесном домишке моего друга в Оксфорде картину кисти Айвазовского было никак не пристроить. По дороге с вокзала мы привязали её к крыше минивэна и рисковали получить громадный штраф. Она мешала всем лондонцам. Русское искусство ценилось очень дёшево. В подарок её мой друг не принял. Мы договорились, что он выставит полотно на Сотбис и вырученные деньги мы потратим с умом. На выпивку, на ласковых женщин. Мы бы пригласили их в уютные дома и покатали на красивых яхтах. Если бы нам было суждено прожить ещё два года, мы бы застали на Земле время истинных ценностей. Мы бы узнали, что полотна Айвазовского стали стоить миллионы, а мы с Севой стали сказочно богаты. Впрочем, где-то я уже всё это слышал. Или мне кажется.

Остров моих сокровищ

Теперь, когда жизнь клонится к своему закату, стало ясно и понятно, что это был зенит. Солнцестояние. Остров моих сокровищ.

Я никогда не бегал и не заглядывал в офисы киногрупп, чтобы предложить свои услуги. Я считал это ниже своего достоинства, хотя практика эта в восьмидесятые годы прошлого века в киноиндустрии была повсеместной.

Я работал доцентом в Ленинградском государственном институте театра, музыки и кинематографии и вёл трюковую подготовку актёров на кафедре физического воспитания. Так я назвал курс профессионально-прикладного раздела для драматических актёров. Среди прочих курсов у меня занималась группа ребят Рубена Сергеевича Агамирзяна, в которой учился Костя Воробьёв, сын Владимира Воробьёва — главного режиссёра театра Музкомедии. Костя пригласил папу на наши занятия в институте. Владимир Викторович был потрясён тем, что студенты занимаются такими интересными упражнениями и предложил мне сотрудничество. Он собирался экранизировать на Ленфильме «Остров сокровищ».

Замысел фильма был сногсшибательный. Воробьёв хотел сделать зрелищное музыкальное киношоу. Эскизы художника Лены Фоминой будоражили детские воспоминания о затёртых библиотечных книжках Стивенсона и сновидения над недочитанной страницей. Актёрский ансамбль сулил весёлые вечера дружеских посиделок. За встречу на съёмочной площадке только с такими моими кумирами, как Олег Борисов, Николай Крюков, Виктор Костецкий и Костя Григорьев я готов был работать бесплатно.

Команда каскадёров, собранная мною ещё на «Красные колокола» Сергея Бондарчука вселяла уверенность и творческий кураж. Заканчивался двухгодичный цикл подготовки в студии каскадёров при ЛГИТМиКе, где подросли классные ребята. Олег Василюк, с которым мы с детства занимались борьбой самбо в «Труде» у Вани Смирнова и Александра Массарского, тщательно разработал сценарий и помог составить смету. Она была не маленькой, но к нашему большому удивлению ни директор Юрий Джорогов, бывший начальник лагеря в Норильске, где тянул срок Георгий Жжёнов, ни режиссёр-постановщик Владимир Воробьёв возражать не стали.

Мы с Олегом договорились стать со постановщиками, чтобы не сеять раздоров и зависти. К тому же это повышало надёжность обеспечения съёмок в случае болезни или занятости на работе одного из нас. В те времена мы для участия в съёмках должны были брать отпуск на основном месте работы. Он тогда работал механиком в аэропорту «Пулково» и выехать на недельку до второго было проблематично.

Съёмки начались на Куршской косе в курортном городке Нида. Залив ещё был покрыт мартовским льдом, а с Балтийского моря дул ледяной ветер. Каждый перерыв в съёмках мы использовали, чтобы спрятаться от ветра в дюнах и согреться, сбиваясь, как барашки в тесную кучу. Костюмы Гали Антипиной, стильные, свободные и мягкие позволяли сохранять тепло. Модное курортное местечко не соблазняло к приезду актёров в такое бессезонье и их приходилось дублировать.

Я часто снимался вместо Леонида Маркова, а Олег вместо Коли Караченцова. Воробьёв выворачивался, как мог, выдерживая съёмочный график. Единственным, кто был беспечно счастлив, был Федя Стуков. Он носился по дюнам со своей киношной матерью Ольгой Волковой и играл свою роль озорника и мечтателя наяву.

Из Клайпеды мы привезли лошадей и сняли проскачки пиратов вдоль моря и появление их у Билли Бонса. Вручили ему чёрную метку, оставили умирать слепого Пью. Дни сменялись тёмными северными ночами. Вечером мы собирались в холле коттеджа Воробьёва и начинали репетировать, мечтать и придумывать. После долгих обсуждений пришли к решению снимать трюки в стиле цирковой клоунады, детской гиперболы, утрирующей действительность и, делая действия невероятными и даже не реальными.

В этом ключе сняли встречу Чёрного Пса и мальчишки Хокинса у лодки на берегу. В руках у Караченцова появилась зловещая и всемогущая петля, со свистом поймавшая беглеца за ногу на большом расстоянии.

Иногда Коля Караченцов или Витя Костецкий баловали нас музыкальными вечерами. Мы жили, как на необитаемом острове. Прилетали к нам только дикие лебеди. И совы. С совой прилетел её владелец, директор зоологического уголка какой то Питерской школы. Сова сидела в огромной клетке, вертела головой и смотрела на нас большими не мигающими глазами.

Радость встречи с человеком с большой земли вылилась большим возлиянием вино-водочных изделий, предлагаемых редкими торговыми точками Ниды. С каждым стаканом сумерки сгущались, сгущались краски пугающих страшилок про сову, которая злым людям, по заверениям дрессировщика, с лёгкостью снимала скальп своими остроконечными когтями. Особенно не любила мудрая сова пьяных мужчин. Когда я очнулся после тяжёлого посталкогольного ночного сна, на спинке моей кровати сидела сова и жадно смотрела на мою голову. Я окаменел. Сдавленным от страха голосом я шипел, взывая о помощи.

Нагулявшись по дюнам и надышавшись свежим балтийским воздухом с настоем куршской сосны, мы вернулись в родной Питер, где в Петропавловской крепости построили декорации портового Бристоля. В портовом пабе пираты, во главе с одноногим главарём Олегом Борисовым поджидали карету сквайра Трелони, чтобы всучить ему парусник Эспаньёлу со своей шайкой, мечтавшей захватить те же, что и он, сокровища.

Для этого я со своими «пиратами» придумал несколько потасовок в цирковом стиле, наводящих ужас на мистера Трелони, но не на искушённых зрителей, которые сразу должны были догадаться, что это пиратская подстава.