История царствования императора Александра I и России в его время. т.5. (1871)

Таким образом, со стороны Австріи, поддержанной Россіею и Пруссіею, было решено принять самыя решительныя меры против революдіоннаго неаполитанскаго правительства; объявленіе Франціи было уклончиво; великобританскій-же уполномоченный, лорд Стюарт, хотя и присутствовал на совещаніях конгреса, однакоже, на основа ніи данной ему инструкціи, не принимал в них никакого участія. Но поводу такого разногласія, министры Австріи, Пруссіи и Россіи, объявили, что выгоды, доставляемый им пребываніем в Троппау их Монархов, и возможность получать от них неотлагательно частыя и точныя наставленія, налагаютъ

на них долг ускорить по возможности решеніе предложенных обсужденію конгреса важных вонросов, но что, при исиолненіи такого долга, они постоянно будут сообщать министрам Франціи и Англіи результаты своих занятій. За тем, министры трех дворов составили следующій протокол: „Государства евронейскаго союза, подвергаясь в следствіе мятежа измененію своих правительственных форм, угрожающему опасными последствіями для других государству перестают чрез то самое быть членами союза и остаются исключенными из него, пока их внутреннее состояніе не представить ручательств за их порядок и прочность. Союзныя государства, неограничиваясь признаніем такого исключенія, взаимно обязываются не допускать перемен, совершенных незаконным путем. Когда государства, где произошли подобныя перемены, станут грозить соседним странам явною опасностью, Союзныя державы употребляют, для возвращенія их в общій союз, сначала дружескія увещанія, а потом и понудительныя меры, если окажется необходимо прибегнуть к вооруженной силе". Вънриложеніи этих общих постановленій к неаполитанскому вопросу, Союзные дворы решили: принять меры для возвращенія свободы Королю и его народу, и оставить в стране, для охраненія спокойствія, окупаціонную армію. Как Союзные дворы предполагали,, до начала военных действій, открыть переговоры, но не хотели вести их с революціонным правительством, то положено: пригласить, от имени трех монархов, Короля Неаполитанскаго в Лайбах (Люблянь), где должен был открыться новый конгрес по делам Италіи. Тогда-же сообщена всем державам декларація Государей Австріи, Россіи и Пруссіи, в форме

циркулярной депепіи к их резидентам. В этом документе, после объявленія о цели коалиціи—действовать против мятежа и насилія в Неаполе, было сказано: „Союзныя державы имеют неоспоримое право принять сообща предупредительный меры против государств, где возмущеніе, низвергну в правительство, угрожает соседним государствам» таким-же бедствіем. А по тому Союзные дворы согласились между собою обратить вниманіе сперва на Неаполь, откуда революція наиболее угрожает нарушеніем спокойствія соседних государств, и где можно прекратить мятеж скорее, нежели в других странах. Союзные Монархи, не входя в переговоры с революціонным правительством Неаполя, пригласили Короля Обеих Сицилій на совещаніе в Лайбах, (куда предположено перевести конгрес), чтобы возвратить ему свободу действій и дать средство быть посредником между заблудшими его подданными и государствами, коим угрожает революція. Франція и Англія приглашены принять участіе в предположенных мерах, и в содействіи их нет сомненія (:'), потому чю три помянугыя державы следуют той-же самой системе. kotoj ая послужила основаніем общему союзу Европы" (^і:|).

Уполномоченны Великобритании и Франціи изъявили мненія явно противныя видам трех держав; но, вслед за тем, Кестельри, в циркуляре резидентам сен-джемскаго кабинета, хотя и отказался от содШствіи Союзникам, однакои;.е выразил полное одобреніе благонамеренности их видов. За то, оппозиція громко полетала против министерства, которое, по словам вигов, предало Неаполиганцев, не побудив их к соглашенію с требованіями Короля и Союзных держав (³⁴). Эпоха совещаній в Троппау была временемъ

поворота внешней русской политики от сочувствія законно-свободным учрежденіям к безусловному [іоддержанію прав верховной власти. Причиною тому были сатурналіи втораго польскаго сейма, оставившія глубокое впечатленіе в душе Императора Александра, и последовавшее, во время его отсутствія из Петербурга, прискорбное происшествіе в Семеновском полку, подавшее Меттерниху случай возбудить подозренія Государя на счет действительнаго значенія этого событія и придать ему политическій смысл, котораго оно вовсе не имело.

Безнорядкн в Семеновском полку.

(1820 г.)

Семеновскій полк, второй по старшинству в гвардіи, был любимым полком Государя. Еще при Императоре Павле, Великій Князь Александр Павлович, будучи командиром и шефом полка знал лично в нем всех офицеров и многих солдат и часто говарйвал: „Преображенскій полк — это царскій полк, a Семеновскій полк — мой“; в последствіи-же он продолжал постоянно удостоивать полк своими милостями: из всех гвардейских полков, только один Семеновскій пользовался особенным преимуществом, состоявшим в том, что каждый вечер дежурный по полку капитан, отрапортовав полковому командиру о состояніи полка, отправлялся к Императору с таким-же рапортом, и Государь всегда принимал его. Семеновцы, обожая своего Августейшаго шефа, видели в нем идеал и старались подражать ему. Офицеры, люди лучших фамилій, соединенные дружбою и товариществом, основанными на взаимном уваженіи, занимались большею частью серьёзным чтеніем, или обученіем грамоте своих солдат, и лишь изредка

носещали общества. Офицер, появившійся в иіустерклубе, или в каком-нибудь другом неприличном месте, либо позволившій себе сколько-нибудь предосудительный поступок, был-бы тотчас удален из полка обществом товарищей; солдата, встреченнаго пьяным на улице, выжили-бы своиже, да этого и не случалось. Каждый из служащих в полку, дорожа званіем Семеновца, смотрел несколько свысока на прочія войска. Ни на ученье, ни в казармах полка, не слышно было не только брани, но и крупнаго слова; о телесном наказаніи — не могло быть и речи; одежда и пища солдат были лучше, нежели в других полках, чем они были обязаны своему венчанному шефу, а также полковому командиру, Якову Алексеев. 'Потемкину. Генерал- адъютант Погемкин, рыцарь в душе, храбрый офицер, джентльмен в полном значеніи этого слова, поддерживал облагороженное состояніе своего полка, которому едвали можно было найти подобный пример во всей Европе. Ласковое обращеніе его с подчиненными нисколько не вредило дисциплине, и Семеновскій полк по фронту ни в чем не уступал прочим полкам гвардіи (').

В 1819 году, когда Великіе Князья Николай и Михаил Павловичи были назначены командирами ‘2-й и 1-й гвардейских бригад, начальники 1-й и

2-й гвардейских дивизій барон Розен и Потемкин, вместе с тем, командовали Преображенским и Семеновским полками, при чем подчинялись бригадному командиру, состоявшему у одного из них (Розена) в команде, что было неудобно в сношеніях по службе. Несколько месяцев свустя, Император Александр соизволил на просимое ими увольвеніе от должности полковых командиров: на место Розена был назначен флигель-адъютантъ

барон Пирх, а на место Потемкина—полковник Шварц, бывшій прежде командиром Екатеринославскаго гренадерскаго полка и незадолго пред тем получившій в команду Лейб-гренадерскій полк (²). Это назначеніе, справедливо или нет, приписывали графу Аракчееву, который, в послед-, ній період царствованія Императора Александра I, был козлом отпущенія всех грехов нашей администраціи. „Надо выбить дурь из голов этих молодчиковъ“—говаривал суровый Сила Андреевич, но долго нерешался прямо сказать что-либо подобное Государю об усыновленном им полку. Когдаже был назначен командиром бригады, в которую входил и Семеновскій полк, Великій Князь Михаил Павлович, Аракчеев воспользовался неудовольствіем его на офицеров этого полка, которые не нравились Великому Князю—и щегольскою внешностью, и блеском своим на больших званых балах, и даже утонченным образованіем, казавшимся штабным фронтовикам излишнею роскошью для субалтерн-офицера, долженствующаго ограничивать круг своей деятельности ученіями и караулами. Чтобы исправить полк, вовсе нетребовавшій исправленія, назначили командиром его одного из тех немцев, которые, родясь и живя весь свой век в Россіи, не знают ни русскаго, ни немецкаго языка. Полковник ІТІварц соединял в себе грубое невеліество с необыкновенною вспыльчивостью и крутым характером. Он ничего не знал, кроме фронта: за то — пред фронтом являлся в виде фанатика. На ученьях, он выходил из себя, бранился, ревел диким голосом. бросал шляпу оземь, топтал ее ногами; нередко случалось ему ложиться на землю, чтобы лучше видеть, хорошо-ли на марше солдаты вытягивают по-

ски—„игру носков", как выражался сам Шварц. Всякому, сколько нибудь знакомому на практике с нашими войсками, известно, что русскій солдат любить справедливаго начальника, как-бы он строг ни был. Полковник Шварц не был строже многих гвардейских полковых командиров, но надоедал до крайности своим подчиненным. „Sans ^etre grand rosseur, il eut le talent de se faire plus d'etester du soldst que s’il l’eut assomm'e^a—(Не будучи болыпим драчуном, он имел дар возбудить к себе в солдатах большую ненависть, нежели жесточайшій мучитель)—писал Дм. Петр. Бутурлин князю Волконскому. Не проходило в полку ни одного ученья без палок; не довольствуясь тем, Шварц бил солдат своеручно, дёргал их за усы, заставлял их плевать в лицо один другому и томил безпрестанными ученьями, даже в воскресные дни и праздники. В хозяйственном отношеніи, он был безкорыстен, но заставлял нижних чинов изводить их скудное жалованье на мел для беленія амуниціи и на фабру для усов; те-же солдаты, кои не имели усов, должны были наклеивать фальшивые каким-то составом, от котораго на лице делались болячки и чирья. С офицерами Шварц не умел обходиться и оскорблял ихъ—то пошлою фамильярностью, то грубыми выходками (³).

Перед отъездом Государя, в іюле 1820 года, в Варшаву, он посетил Семеновскій полк. Неожиданно пріехав в полковой госпиталь, куда поспешили собраться все офицеры, Государь говорил с ними очен милостиво, и обойдя все комнаты, сказал им: „прощайте, господа! будьте здоровы!" И долго офицеры оставались на месте, в молчаніи, как будто предвидя, что ласковыя слова обожаемаго Монарха будут для них последними (⁴).

По отбытіи Государя, притесненія Шварца усиливались более и более. Семеновцы терпели их. Наконец, терпеніе их лопнуло. Наши военные законы дозволяют приносить свраведливыя жалобы, на инспекторских смотрах; но, по всей вероятности, подчиненные Шварца не надеялись на защиту выспшх начальников, и потому решились жаловаться, не ожидая инспекторскаго смотра.