История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

Sweet Home: дом ювелира

В 1820 году, во время бракоразводного процесса королевы Каролины, бирмингемский ювелир Джеймс Лаккок, которому удалось отложить некоторую сумму, чтобы в возрасте пятидесяти девяти лет отойти от дел, вместе с женой, сыном и дочерью поселился в небольшом доме в Эджбастоне. Благодаря лорду Кэлторпу, у которого он приобрел участок земли, Лаккок построил дом своей мечты. Он хотел, чтобы дом был «уютным и комфортабельным», «скромным по цене и размерам». Он разделил участок на две части и сдал в аренду свой первый дом, что обеспечило ему постоянный доход. У него было «все, о чем [он] мечтал. [Он сам] спланировал дом и сад на живописном, ухоженном и защищенном от ветра участке, находившемся на западном склоне холма; почва была плодородная, и все, что [он] сажал, прекрасно росло». У себя в саду он посадил индийские каштаны и рябину, потому что [ему] «всегда казалось, что несколько величественных деревьев составляют неотъемлемую часть респектабельного сельского дома». Он не только выращивал овощи, но посадил также «нежные примулы и простую наперстянку, скромные подснежники, изящную лилию, пышные пионы». В этом вопросе он остался верен себе: в то время отдельные цветы, например гвоздики, считались цветами ремесленников, другие, как, например, георгины, более изысканными и дорогими. По всему саду он расставил декоративные вазы с написанными на них изречениями о гармонии семейной жизни. Канавка в дальнем углу сада была скрыта живой изгородью и ее можно было принять за ручей. В Лайм—Гроув, как Джеймс Лаккок назвал свой дом, он достиг «вершины блаженства», «счастья находиться вдали от мирской суеты и всех разочарований и обманов… был переполнен радостью от обладания маленьким раем». Он жил там, занимался садоводством, писал книги, принимал у себя друзей, участвовал в строительстве новой воскресной школы для унитарианцев из Бирмингема, посещал благотворительные собрания — в общем, выступал в роли публичного человека. Полный энтузиазма поэт–любитель, он вдруг тяжело заболел и боялся умереть. Он отважился написать от имени своей жены стихи о самом себе. Он проник в духовную сущность жены, чтобы перечислить все добродетели супруга, которого ей будет очень не хватать — об этом мы читаем в стихах.

Кто в девственной груди моей Открыл сокровища страстей И сделал дрожь ее сильней? Супруг мой. Кто без корысти мне сказал: «Тебе, хотя доход мой мал, Охотно бы его отдал»? Супруг мой. Кто городскую чехарду Покинул, чтоб со мной в саду Предаться честному труду? Супруг мой. Кто принимал тяжелый бой С неумолимою судьбой И опыта нажил с лихвой? Супруг мой [30] .

30

Оригинал стихотворения: Who first inspir’d my virgin breast, / With Tumults not to be express’d, / And gave to life unwonted zest? / My husband. / Who told me that his gains were small, / But that whatever might befal, / To me he’d gladly yield them all? / My husband. / Who shunn’d the giddy town’s turmoil / To snare with me the garden’s toil, / And joy whith labour reconcile? / My husband. / Whose arduous struggles long maintain’d / Adversity’s cold hand restrain’d / And competence at length attain’d? / My husband. — Примеч. авт.

Мало кто из супругов воспевал свои достоинства от имени собственной жены! Однако жизнь и мечты Лаккока тронули множество сердец. В середине XIX века дом представлялся англичанам местом счастья и нежности, но взгляды мужчин и женщин на дом не совпадали. У мужчин, помимо дома, были публичная жизнь с ее заботами, страхами и удовлетворением, женщинам же редко удавалось вести хоть какую–то жизнь вне дома; дом для них был всем, «естественным обрамлением» их женственности.

ГЛАВА 2 ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Мишель Перро, Анн Мартен—Фюжье

Семья в XIX веке была главной сценой, на которой разворачивалась частная жизнь; именно в семье складывались характеры людей, создавались ритуалы и обычаи, плелись интриги и возникали конфликты. Семья была невидимой рукой, двигавшей развитие гражданского общества, отправной точкой всех поступков людей.

Во всех доктринах, от консервативных до либеральных и даже анархистских, она представляется ячейкой существующего порядка; на самом же деле она — очень хаотичный и противоречивый организм. Нуклеарная семья не без труда выделяется из сложной системы родственных отношений и очень зависит от того, живут люди в городе или в деревне, от местных традиций, от социальной и культурной среды.

Конечные цели отпрысков определяются тоталитарной семьей, но они все чаще восстают против ее диктата. В результате между представителями разных поколений и полов, между отдельными личностями, желающими самостоятельно решать свою судьбу, возникает напряжение, подпитывающее скрытые процессы, которые разрушают ее изнутри. Это тем заметнее, что семья все чаще прибегает к помощи правосудия для улаживания споров и ссор, как бы ставя себя в зависимость от внешнего контроля.

Автономной жизни семей, в особенности бедных, угрожает также нарастающее вмешательство государства, которое нередко подменяет собой семью, главным образом в том, что касается детей, самого ценного, что есть в семье.

Безусловно, существуют и другие формы частной жизни, она не ограничивается лишь семейными рамками, тем не менее семья в XIX веке, отчасти по политическим соображениям, стремится подчинять себе всю частную жизнь людей, в особенности сексуальную, «зеркалом» которой, по словам Мишеля Фуко, она является, и определять правила и нормы. Разного рода общественные институты, в которых люди так или иначе проживают вне семьи, — тюрьмы и интернаты, казармы и монастыри, а также социальные группы — бродяги и денди, монахини и «амазонки», богема и хулиганы — часто вынуждены определять себя через семью, составляя ее периферию.

Мишель Перро

ТРИУМФ СЕМЬИ

Мишель Перро

Французская революция совершила попытку сломать границу между публичным и частным, создать нового человека, новую модель повседневности, по–новому организовав пространство, время и память, но этот грандиозный проект провалился, не выдержав сопротивления народа. «Нравы» оказались сильнее закона.

Этот опыт глубоко задел думающих людей того времени. Бенжамен Констан, Жорж Санд и Эдгар Кине в своих произведениях постоянно возвращались к революционным событиям. Каким именно образом Революция перевернула–или же нет — их жизни и жизни сограждан? Жорж Санд описывает сопротивление беррийских крестьян всеобщему «тыканью», которое хотели навязать им «городские», новая буржуазия, столь гордая от того, что теперь можно было тыкать своей бабушке или какой–нибудь мадам Дюпен. Бенжамен Констан обращает внимание на силу собственного мнения людей: «Я слышал тогда огромное количество речей; я видел десятки демонстраций; я был свидетелем самых торжественных клятв; все это не имело никакого значения, народ присутствовал на всех этих церемониях, не вступая в дискуссии, а потом каждый возвращался к себе домой, не чувствуя себя более вовлеченным в события, чем раньше».

Сказанное поясняет, почему отношения публичного и частного составляют суть любой политической теории в постреволюционное время. Главной проблемой становится установление отношений между государством и гражданским обществом, между коллективным и индивидуальным.

В то время как в экономической мысли, которая расцвела на блестящем наследии XVIII века, господствует принцип невмешательства, идеал «невидимой руки», мысль политическая проявляет заботу об установлении границ и соблюдении «частных интересов». Новшество–это, безусловно, важное значение, придаваемое семье как базовой ячейке общества. Домашний мир — фундаментальный регулятор: он играет роль спрятавшегося бога.

Это общеевропейское соображение. Кэтрин Холл продемонстрировала, как в Великобритании начала XIX века благодаря одновременным усилиям евангеликов и утилитаристов возникла идея домашнего мира. Паноптизм (всеподнадзорность) Бентама в отношении гражданского общества–это контроль со стороны отца, играющего для своей семьи роль наместника Бога, являющегося символом здравого смысла.

Взгляды Гегеля: семья как основа гражданского общества

Вопрос обустройства публичного и частного, возможно, подробнее всего рассматривает Гегель. В работе «Философия права» (1821) он анализирует отношения между тремя основными инстанциями: индивидом, гражданским обществом и государством. Индивидуальное владение телом необходимо личности («Я») для самоощущения; самоубийство — крайняя степень суверенности личности («Я»), пусть и ошибочно понятой. Но индивид подчиняется семье, которая, наряду с корпорациями, является одним из основных «кругов» гражданского общества. Если бы не было семьи, государство имело бы дело лишь с «неорганическими множествами» [31] , с толпой, охотно подчиняющейся деспотизму.

31

«Философия права» цитируется в переводе Б.Г. Столпнера и М.И. Левиной. — Примеч. ред.