История двух беглецов
Шрифт:
Алла Николаевна благодарно смотрела на Ав-тандила Степановича, но при этом не забывала подкладывать Даньке сахар, мазать хлеб маслом и подрезать сыр.
– Слушай, сынок, что тебе говорит Автандил Степанович. Он зря ничего не скажет. Видишь, пришёл, волновался, звонил. Что бы я без него делала, ума не приложу!
– Хорошо, теперь я возьмусь за твоё воспитание. У меня ты не попрыгаешь! Посмотри, пожалуйста, на мои руки. – Автандил Степанович залюбовался своими кулаками. – Как они тебе нравятся? Ничего себе, да? Ну так вот, у моего покойного родителя были кулаки не меньше, чем у меня, и он, знаешь, совсем неплохо воспитал своих детей. А сколько нас было у него? Двенадцать! И, слава богу, вышли в люди. А думаешь, он нянчился с нами? Палкой нас воспитывал! Оглоблей колотил!
– Оглоблей? – испугалась Алла Николаевна.
–
Данька, утолив свой голод, придвинулся к окну и стал смотреть, как в школу бегут ребята. С балконов кричали мамаши, давая им последние наставления. Тётя Поля из соседнего подъезда била в кастрюлю и призывала на кормёжку голубей. Галки и вороны, пользуясь её близорукостью, выдавали себя за голубей, прыгали у её ног и хватали друг у друга из-под носа куски хлеба. Пролетел вертолёт. Крупные птицы, приняв вертолёт за коршуна, разлетелись кто куда. Этим воспользовались воробьи и набросились на тёти Полино угощение. Размахивая портфелями, бежали ребята. Среди них была и рыжая девочка с белым бантиком в косичках. Она тащила тяжёлый портфель согнувшись, и непонятно было, как она всё-таки бежит, а не падает. Данька обрадовался, увидев её, и послал ей мысленно привет: «Привет тебе, Надя!» Девочка споткнулась, выронила портфель и расплакалась. Увидев Даньку, она высунула язык, но вдруг смутилась, подхватила портфель и побежала. Потом остановилась и показала пальцами рожки над головой. Но после этого ещё сильнее смутилась и помчалась так, словно Данька вздумал поймать её и отколотить.
А Данька и в самом деле решил догнать её. За спиной у него тут же вырос пропеллер, он выпорхнул в окно, плавно опустился возле девочки и взял её тяжёлый портфель.
– Здравствуй, Надя, – сказал он.
– Здравствуй, – тихо сказала она. – Ты меня знаешь?
– Конечно, – сказал Данька. – Ты же та самая девочка, которую лупил Венька Махоркин. А ещё учишься во втором «Б». Помнишь, я заменял у вас Костю Сандлера?
– Помню, – сказала она и опустила глаза.
– А хочешь полетать? – спросил Данька.
– Как – летать?
– А вот так – как птицы!..
– Хочу…
– Тогда обхвати меня за шею, и мы полетим.
Девочка обняла его своими крепкими маленькими руками. Данька подпрыгнул, и они полетели. Они поднялись над домами и долго летали, глядя вниз на узенькие улочки и переулки и на людей, похожих на букашек. Потом они взмыли ещё выше. Девочка зажмурила глаза и дышала Даньке в затылок, и от её дыхания было щекотно и тепло. Потом она открыла глаза и запищала от радости, потому что под ними вдруг исчезла земля и показались облака, белые и плотные, как снег. По бокам громоздились голубые горы, и над головой ослепительно сияло солнце, а пялеко внизу змейкой полз товарный поезд, на вагонах которого красовались слова: «Привет тебе, Надя!» – А хочешь, мы догоним поезд?
– Это как же? – удивилась Надя.
– А вот так: улетим за город, а потом встретим его и опустимся на крышу вагона…
– А вдруг я yпадy?
– Ты не бойся, пожалуйста, со мной ты никогда не пропадёшь!
– Ты кто же такой, что ничего не боишься?
– Я великий Дан – хозяин неба и всех окружающих пространств, – торжественно сказал Данька и добавил тихо: – И ещё я твой старший брат…
– А я кто же? – смутилась Надя.
– А ты моя сестрёнка Нэд…
– Нэд? Ты Дан, а я твоя сестрёнка Нэд? А как ты узнал об этом?
– Очень просто – по нашим именам. Моё имя и твоё имя из одних и тех же букв. Даня и Надя. Надя и Даня. Теперь ты понимаешь, почему мы брат и сестра? И мы уже давно брат и сестра, только мы были глупые и не догадывались об этом…
Надя молчала, потрясённая, и только моргала глазами, как кукла, даже рот открыла, но так ничего и не могла произнести.
– А теперь давай догоним поезд!
Данька включил моторчик за спиной на предельную мощность, и вот они, проскочив вниз на семь небесных этажей, обогнув тринадцать облаков, вымахнули за городскую черту, догнали товарный поезд и уселись на тринадцатый от паровоза вагон. И долго стояли
там и махали руками всем людям внизу – пассажирам на дачных платформах, путейским рабочим в апельсиновых жилетках, стрелочникам, велосипедистам, водителям автомашин и пешеходам:– Привет вам, люди!
И было весело и хорошо, как никогда ещё в жизни, потому что теперь они были вместе, брат и сестра, и знали, что никогда и никто их не разлучит.
– А теперь живо собирайся в школу. А вы, Алла Николаевна, на работе держитесь молодцом. И за него не беспокойтесь.
– Как я вам благодарна, Автандил Степанович, если бы вы знали!
– Идите, идите, а то опоздаете на работу. Я закрою квартиру. И пойду вместе с ним. А ты, негодный мальчишка, быстро собирайся в школу. А о том, где ты пропадал всю ночь, ты расскажешь, когда сам захочешь. Я не считаю, что принуждением можно вызвать раскаяние. У человека должна самостоятельно проснуться совесть. Если она у него есть, конечно. У тебя, надеюсь, она ещё не совсем пропала. И о своих похождениях расскажешь, когда сам захочешь. А теперь давай лапу!
Автандил Степанович сжал Даньке руку так, что тот скривился от боли.
– И в классе о том, что случилось, молчок! Никто не должен знать. Мы трое знаем, и всё. И это будет наша тайна. А я и твоя мама будем терпеливо ждать, – глаза и усы его приблизились к Даньке, горя неистребимым любопытством, – когда ты сам расскажешь о своих похождениях…
Алла Николаевна убежала, стуча каблучками. Со двора она помахала им рукой и послала два воздушных поцелуя – один Даньке, другой учителю. Автандил Степанович послал ей привет сжатыми кулаками, постоял у окна с мечтательным выражением. Потом спохватился и стал помогать Даньке приводить себя в порядок. Он почистил щёткой его школьную форму. Он расчесал ему вихры. И вообще был очень заботлив. Он был весёлый человек, отличный математик. С ним было бы, наверно, нетрудно ладить, но Даньке отчего-то стало грустно. И он сам не знал отчего. Может быть, оттого, что маме и Автандилу так нравилось вместе воспитывать его? А Данька не любил, когда его воспитывали. Потому что он был гордый человек. Он был Великий Дан – хозяин неба и всех окружающих пространств. Только взрослые не знали об этом…
Глава 12. ИСТОРИЧЕСКИЙ СОН
Весь урок истории Данька спал. Не так, конечно, чтобы, уткнувшись в парту, не поднимать носа, привлекая внимание класса. Нет, он спал особым способом – в позе живейшего внимания, поставив локти на парту, уткнув лицо в растопыренные пальцы, сквозь которые открывался широкий обзор. Хитрость заключалась в том, что он спал и в то же время как бы не спал. В случае, если его вызывали, он мог повторить последнее слово учительницы. И не только слово, но даже целую фразу. Короче говоря, он мог одновременно делать сразу несколько дел: спать, слушать и отвечать на вопросы. Это было труднее, чем Юлию Цезарю, который мог одновременно только писать и говорить, но не спать. И вот, сидя в позе живейшего внимания, Данька спал. Спал и слушал, как Любовь Семёновна рассказывает о восстании римских гладиаторов…
А что, если в военных сражениях использовать собак, думал Данька. И не только думал, но уже видел, как с горы катится автофургон, летит к подножию горы, где скопились римские легионеры. И вот, когда фургон был уже внизу, из кузова вывалился клубок разъярённых псов. Легионеры знали, как сражаться с людьми, но перед собачьей стаей спасовали и в панике стали разбегаться. Псы в конце концов загнали их в болото. И только центурион в кожаной жилетке, кривоногий и толстый, ловко увёртывался от собак. Но тут сам Данька, наблюдавший за схваткой из фургона, бросился на центуриона, сбил его с ног. Центурион закрутился на четвереньках, как пёс, и ухитрился-таки укусить Даньку за ногу. Данька рассвирепел и пинками загнал кожаного центуриона в трясину. Трясина вздулась над толстяком, как пузырь, лопнула и успокоилась.
И тут, откуда ни возьмись, к Даньке подскочил Мурзай, непонятно каким образом оказавшийся в древнеримском государстве.
За выдумку и находчивость Спартак присвоил Даньке звание лейтенанта. Он устроил в его честь пиршество. Все пили из бурдюков газированный лимонад. Ели картошку, испечённую в золе. Музыканты дули в пионерские горны. Поэты читали стихи, прославляя юного лейтенанта. Но Данька был не в духе. Он был единственный здесь, кто знал о печальной судьбе, ожидавшей Спартака. Он знал, что его войска в конце концов потерпят поражение.