История и повседневность в жизни агента пяти разведок Эдуарда Розенбаума

Розенбаум тоже не поверил Шеваховичу, однако, во время своего пребывания в Песках он стал, что называется, «издали» наблюдать за Куклевским, выявив, в частности, что комендант наведывается в еврейский кабачок «Юделя» и совершенно игнорирует польское заведение такого же типа «Коленда». В круг его общения входила местная еврейская молодежь во главе с неким резчиком Вандтом, которого обычно все называли Ошер. Таковы были результаты первичного наблюдения за комендантом Куклевским. Однако время нахождения Розенбаума в Песках уже подходило к концу, нужно было ехать домой. Расстояние от Песков до Росси было около 9 километров. Между ними курсировал автобус Пески — Россь — Волковыск. Отходил он из Песков в семь часов утра, а обратно из Волковыска — в половине пятого пополудни, прибывая в Россь около шести часов, а в Пески — около семи часов вечера.

Через два-три дня после этого лесопилка возобновила работу, и Розенбаум встал в смену. 27 марта 1931 года в его жизни произошло важное событие — рождение сына. Пользуясь необходимостью сделать для малыша кое-какие покупки, он выехал в Варшаву, где встретился с Корвин-Пиотровским, получил от него разрешение на продолжение наблюдения за Куклевским. Шел апрель, и жена стала торопиться с крестинами сына, решив сделать их в Песках, на «плебании». Для этой цели Розенбаум попросил для себя на лесопилке недельный отпуск и вместе с женой и малют-кой-сыном выехал в Пески. В течение недели ему удалось не только совершить обряд крещения сына, но и понаблюдать за «панэм комендантэм». Итоги этого наблюдения не дали Розенбауму того, чего он ожидал в политическом плане, но они в полной мере «выявили моральное разложение этого типа Куклевского, а также его многочисленные служебные злоупотребления». Обо всем этом частный агент доложил в Варшаву. Корвин-Пиотровский, выплатив ему 500 злотых за представленную информацию, заявил, что все основные действия по отношению к Куклевскому на будущее он берет на себя. Спустя два года Розенбаум узнал, что комендант арестован и осужден на восемь лет. В чем конкретно обвинялся

Куклевский, его не интересовало, но, согласно его собственноручным показаниям в апреле 1941 года, ему было «достоверно известно, что до начала германо-польской войны 1939 года бывший песковский комендант еще находился в Лидской тюрьме».

До лета 1932 года Розенбаум работал сезонно на лесопилке, никуда не выезжал и политической разведкой не занимался. 1 июня завод стал, и Розенбаум по протекции лидского ксендза-префекта Добрского, с братом которого он издавна находился в дружеских отношениях, уже 15 июня получил в Лиде должность чиновника в частной нотариальной конторе Болеслава Чижевского. Жена с ребенком остались в Росси, надеясь приехать к нему, как только он закрепится на работе и найдет подходящую квартиру. В маленьком городке сделать это было отнюдь не просто: узнав о наличии у съемщика семьи с грудным ребенком, домовладельцы сразу же отказывались сдавать ему жилье. Сам же он временно проживал на квартире у одного из коллег по работе. Однажды после безуспешных поисков квартиры у него ночью, во время сна, горлом пошла кровь. Напуганные хозяева отвезли его в больницу и сразу же вызвали к нему жену. Пробыл он в больнице около месяца. Доктор Козубовский, лечивший Розенбаума, при выписке сказал ему, что туберкулеза легких он у него не прослушивает, а потому полагает, что имевшее место кровотечение было «следствием лопнувшего артерио-кровеносного сосуда». После чего порекомендовал больному: горячего не есть, не пить; на солнце не сидеть, поменьше ходить и вообще не утомляться, хотя бы в течение трех месяцев.

Разумеется, придерживаться такого режима Розенбаум не мог, ибо нотариальная работа для него была новой, а чтобы освоить ее, требовалось много трудиться. Официально его рабочий день начинался с 9 часов утра и заканчивался в 20 часов вечера. Но в реальной жизни сидение в конторе затягивалось до 22–23 часов. При такой загрузке ни о какой политразведке и речи не могло быть. У нотариуса Чижевского Розенбаум проработал до 20 ноября, т. е. до того времени, когда последний сам же предложил своему больному служащему устроить его в ипотеку, где условия для работы будут гораздо лучше, хотя и оплата от этого, естественно, не повысится. Но выбирать особо не приходилось, и с этим решением Розенбаум согласился. Чтобы как-то компенсировать потери в зарплате, он, свободно владея французским, немецким и русским языками, открыл у себя на дому (дабы не платить налоги) нечто наподобие курсов. Так что к нему стали ходить на уроки не только школьники и молодежь, но и офицеры и подхоружие из стоящего неподалеку пехотного полка. Последние преимущественно изучали русский и немецкий языки. Ипотека — курсы, курсы — ипотека: в этой работе прошел для Розенбаума остаток 1932 года и весь 1933 год. Зимой 1933 года умерла в Варшаве мать Розенбаума Каролина Сигизмундовна, урожденная Дюврэ-Куэ.

В начале 1934 года Розенбаум заболел гриппом, но, вероятно, не вылежался, как следует, и вышел на работу. А уже через три-четыре дня он опять слег в постель с тяжелым воспалением легких, перешедшим в настоящий туберкулез. Так что весь февраль-март он пролежал в кровати, а когда встал, то не мог стоять на ногах, так что только во второй половине апреля он смог выйти на работу. С наступлением теплых дней местная больничная касса направила Розенбаума в горный санаторий «Бескиды». Там он пробыл все лето, а в сентябре вышел на работу. Разумеется, от всяких подработок пришлось отказаться. Работал он в ипотеке только до обеда, а придя домой, сразу же ложился в постель. Соблюдать такой режим жизни ему помогал денежными переводами сын от первого брака, проживавший в ту пору в Бельгии, где он работал доцентом политехнического института в Льеже. Кроме того, помогала ему и сестра, жившая в Варшаве, а также племянница его жены, имевшая свое хозяйство близ Волковыска.

Несмотря на строгое выполнение постельного режима и щадящего графика работы, у него в течение года было несколько кровотечений горлом. Так что почти ежемесячно он не выходил на работу от пяти до десяти служебных дней, и только благодаря исключительно человеческому отношению к нему со стороны его начальника Казимира Контовта ему удалось удержаться на службе и получать свой скромный заработок. При таком состоянии здоровья он думал только об одном: как выдержать рабочий день с утра до обеда, а потом — как бы добраться до постели.

В 1935 году положение Розенбаума не только не улучшилось, но, наоборот, ухудшилось от того, что 4 июля 1935 года умер его четырехлетний сын — «наше с женой единственное утешение и радость в жизни». Смерть сына буквально подкосила Розенбаума, но он старался как-то держаться, тем более что у жены на нервной почве случилось временное помешательство рассудка. Она никого не узнавала и потеряла умение говорить. В этом состоянии она находилась до конца зимы. Весной, как у всех чахоточных, ухудшилось здоровье и у Розенбаума. Надо было ехать в санаторий, но не на кого было оставить жену. Пришлось вызывать из Мостов сестру больной, которая и увезла ее к себе. И только после этого он сам выехал в санаторий. В силу такого рода обстоятельств с разведкой по линии госполиции Розенбаум в последующие годы связан не был.

Глава XIV. В ОБЪЯТЬЯХ АБВЕРА

Период с 1924 по 1927 годы был временем наивысшего взлета агентурной деятельности Эдуарда Розенбаума в лоне политической полиции Польши. Вместе с тем этот период был достаточно активным и в его контактах с германской разведкой. Выше уже освещалось их зарождение и развитие с 1913 по 1923 годы. Что же касается 1924 года и последующих лет, то эти контакты нашли свое отражение как в материалах следствия, так и в собственноручных показаниях Розенбаума. В них этот раздел выделен из общего контекста «исповеди» обвиняемого в форме отдельного раздела, озаглавленного «Моя деятельность в германской военной разведке в бывшей Польше». Здесь относительно вышеуказанных трех лет говорится следующее: «В 1924 году я по-прежнему был связан все с тем же господином Шиле, которому я передавал все добываемые мною сведения, имеющие военное значение и интерес. Будучи в это время импрессарио театрально-гастрольного ансамбля и разъезжая с таковым по всей Польше, мне по личной инициативе (подчеркнуто Э.Э.Розенбаумом — В.Ч.) удалось доставить германской разведке ценные сведения о военно-заводской промышленности страны, списки фабрик и заводов, в которых изготавливались оружие, снаряжение, боевые припасы. Подавалась мной также и информация о численности рабочих на этих предприятиях, списки начальствующего персонала. За это донесение мною было получено от господина Шиле две тысячи злотых награды. Вообще же в 1920-е годы я получал от германской разведки ежемесячное жалованье в размере 750 злотых».

Отмечая, что в 1924 году вообще не было интенсивной разведывательной работы в Польше на пользу Германии, Розенбаум, в частности, объяснял это тем, что то было время, «когда стараниями маршала Пилсудского последнему удалось установить с Германией добрососедские отношения и значительно смягчить былые исторические противоречия». При этом автор «показаний» не скрывал в этой связи своей неприязни к «статейкам» польских социалистов из ППС в своем органе «Роботник». Он особенно возмущался тональностью серии статей Зигмунта Мостовского, посвященных польско-германским отношениям и озаглавленных примерно так: «Як стои свят святэм, нигды не был немец полякови братэм» («С тех пор, как существует мир, никогда немец не был для поляка братом»). Далее Розенбаум свидетельствует, что номера газеты с данной публикацией сразу же после выхода в свет были изъяты из продажи и конфискованы, а редактор ее и автор статьи были привлечены к уголовной ответственности, якобы за оскорбление правительства».

В марте-феврале 1925 года Розенбаум получил от Шиле специальное задание с тем, чтобы устроить на работу на оружейно-орудийный завод в Радоме в качестве технических мастеров двух агентов германской разведки — Бернарда Брокка и Иоганна Брюкке. Благодаря своим хорошим отношениям с полковником Корвин-Пиотровским, ему удалось в течение месяца добыть на названных лиц польские паспорта и «протолкнуть» их на нужный германской разведке военный завод. Тогда же по поручению Шиле он передал ему сведения о составе польского военно-морского и коммерческого флотов, со списком начальствующего персонала и точного тоннажа. Шиле довольно часто ездил из Варшавы в Берлин, но это никого не удивляло, ибо во властных структурах было хорошо известно, что его брат Вильгельм Шиле состоит доктором психиатрического отделения в берлинской университетской клинике и пользуется как психолог большой популярностью в Германии.

В начале 1926 года, уезжая с одной из театральных трупп на гастроли по городам ЦПР, Галиции и Гурного Шленска, Эдуард Розенбаум явился в Варшаве к Иоганну Шиле с докладом о своем местонахождении на ближайшее время и получил тогда от него задание — передать секретное письмо некоему г-ну Артуру Арндту, занимавшему в то время пост директора одной из угольных шахт в Гурном Шленске, в Добромысле. Когда Розенбаум явился на виллу адресата, то после прочтения переданного им Арндту секретного письма от Иоганна Шиле, между ними произошел разговор, из которого стало ясно, что хозяин виллы обер-лейтенант германского генерального штаба, будучи подчиненным шефу всей немецкой разведки в Польше Иоганну Шиле, в то же время является начальником гурношленского отдела этой разведки.